Друг другу лепетали без конца,
Вздыхая, и расстаться не решались,
Сходились вновь, и шли, и возвращались.
СССХХ
Но видя, что уж невозможно дале
Отсрочить расставание никак,
В объятья руки жадные сплетали,
Друг друга, страстные, сжимая так,
Что их бы силою не разорвали:
Любовь не отступала ни на шаг.
И долго так стояло изваянье —
Любовники влюблённые в слиянье.
CCCXXI
Но наконец они разъединились,
Пожала руку милая рука,
На миг друг в друга пристально воззрились,
Пришли в себя, опомнились слегка.
И вот они, печальные, простились,
Хоть и была разлука так тяжка.
«Будь, Мензола, хранима вышней силой!» —
«С тобою здесь, мой Африко, мой милый!»
CCCXXII[52]
Путь Африко к долине направляет,
А в горы Мензола с копьём в руке,
Задумчиво — и глубоко вздыхает
О сбывшемся несчастии в тоске.
И взор его её сопровождает,
Любуясь ей, ещё невдалеке.
Что шаг, то Африко оборотится,
На ненаглядную не наглядится.
СССХХIII
Шла Мензола, всё время озираясь,
Любуясь на любимого сверх сил,
К сразившему ей сердце обращаясь,
Что, как никто, желанен ей и мил.
Движеньями и знаками прощаясь,
Так дружку друг далёко проводил,
Пока они не выбрались из леса
И дали разделила их завеса.
CCCXXIV
Наш Африко в то место устремился,
Где утром он свою одежду скрыл;
Пришёл — не отдыхал, заторопился,
Себя в мужское платье обрядил.
Потом домой весёлый воротился
И там наряд он женский положил
Скорей на место, чтобы не явились
Отец и мать да платья не хватились.
CCCXXV
И хоть и пребывали Алимена
И Джирафоне в грусти не шутя,
Всё на дорогу глядючи бессменно:
Не возвращается ль домой дитя? —
Но, как увидели: идёт, — мгновенно
Утешились, покой свой обретя, —
И начались расспросы: где скитался?
Что долго так домой не возвращался?
CCCXXVI
Чтобы сокрыть любовное томленье,
Оправдывался Африко и лгал:
Хоть улеглось в груди смолы кипенье,
Он глубже, чем когда-нибудь, пылал..
С горошинку казалось измышленье,
И говорить он сам с собою стал:
«Когда же день придёт на смену ночи,
И я вернусь лобзать уста и очи?»
CCCXXVII
Так всё в душе безмолвно вспоминая
В подробностях, что совершилось днём,
И этим душу много услаждая,
Всё, что ни делали они вдвоём,
Он повторял в уме. Но тьма ночная
Уж спать велит; он прочь — чуть не бегом,
Хоть глаз сомкнуть и ни на миг не в силах,
Всю ночь во власти тех же мыслей милых.
CCCXXVIII[53]
Вернёмся к Мензоле, что из долины
Одна в задумчивости шла, порой
Себя считая всё же в зле невинной,
Всё каялась, она и, лоб рукой
Сжимая, думала: «Такой судьбиной
Я сражена, и мой позор — такой,
Что, смерть, приди ко мне, тебя молю я,
А то сама убью себя, горюя».
CCCXXIX
Так горную вершину миновала,
Спустилась вниз по склону, там как раз,
Где солнце при восходе отражало
Свой первый луч и где последний гас.
И тут, как полагаю я, лежала
Её пещера, так — сказать на глаз —
На выстрел лука, а внизу катился
Весёлый ручеёк, журчал, резвился.
СССХХХ
И подошла она к своей пещере,
С глубокой думою в неё вошла.
Предстали вновь страданья и потери.
«О горе мне! — она произнесла. —
Зачем, прекрасная, по крайней мере
Я у ручья в тот день не умерла
Перед Дианой или в день злосчастный,
Как мне явился юноша прекрасный!
CCCXXXI
He знаю, глупая, как появиться
Опять к Диане мне? С каким лицом?
Как повернуться? И на что решиться?
Я вся горю и страхом, и стыдом,
И всё во мне как будто леденится,
Дыханье в горле сдавлено клубком
И от печали и от жуткой боли,
Томящей сердце, сжатое в неволе.
CCCXXXII
Приди, о смерть, к несчастной обделённой,
Приди же к этой грешнице мирской,
Приди ты к ней, в несчастный час рождённой!
Не медли ты! Чем, если не тобой,
Счастлива буду с честью осквернённой
Девической? Сердечный голос мой
Твердит, что если не придёшь ты скоро,
К тебе приду навстречу — от позора.
CCCXXXIII
Увы, подружки, думаете вы ли,
Что я из круга вашего ушла?
Увы, подружки, что меня любили
Так искренно, покуда я цвела
Невинностью, — теперь бы вы убили,
Как зверя дикого, исчадье зла,
Что чистоту навек свою сгубило
И наши все законы преступило!
CCCXXXIV
Именовать вольны меня с тобою,
О Каллисто[54], что, как и я, была
Когда-то нимфой, после ж злой судьбою
В тебя впилась Дианина стрела.
Зевс обманул тебя, и ты живою
Медведя вид свирепый приняла,
В лесах блуждая, от охот бежала
И уж не говорила, а рычала.
CCCXXXV
Дианина подруга, нимфа Чалла!
Муньоне надругался над тобой,
Диана ж поносить не перестала,
Пронзивши с юношей одной стрелой!
И стала ты ручьём, и зажурчала
Волна Муньоне под твоей волной.
В ваш круг отныне быть и мне приятой!
Моё бесславье — этот день проклятый!
CCCXXXVI
И то мне чудится — Диана тело
Мне расплеснула быстрою рекой,
То — шкурой зверя спину мне одела,
То перья птицы стан покрыли мой,
То — дерево — листвой я зашумела
И потеряла прежний вид людской.
Копьё носить я недостойна боле
И нимфою охотиться на воле.
CCCXXXVII
Отец мой, мать моя! Вы, сёстры, братья!
Когда, меня Диане посвятив,
Священные вы мне надели платья,
Раздался, помню, твёрдый ваш призыв,
Чтобы клялась Диану почитать я
И всех, кто с ней. И, в горы проводив,
Оставили — не с тем, чтоб я грешила,
Но чтобы девство навсегда хранила.
CCCXXXVIII
Не мыслите, что верность я попрала
Святой Диане, что глухой тоской
Душа полна; не знаете нимало,
Какая боль сменила мне покой.
А знали бы — как жалость бы бежала
Родных сердец! И с ревностью какой
Меня бы вы, отступницу, убили —
И дело бы благое совершили!»
CCCXXXIX
Так сильны были муки и рыданья
Несчастной Мензолы, так тяжек был
Жестокий вопль безмерного страданья,
Что нет в стихах моих потребных сил
Их выразить и дать именованья
Хоть сотой доле их. Тот вопль, уныл,
Растрогал бы деревья или камни, —
Такая сила в слове не дана мне.
CCCXL
И в сетованьях этих и в рыданье
Вся ночь прошла. Но только воспарил
Великолепный день в красе, в сиянье —
Глаза её в слезах отяжелил
И, во всю ночь бессонное, сознанье
С дыханием её остановил, —
Она уснула, слёзы всё роняя,
От тяжкого страданья отдыхая.
CCCXLI[55]
А Африко, огнём любви пылая
Как никогда, покоя не обрёл;
И, лишь увидел — ночь уходит, тая, —
Почти бессонный, поднялся. Пошёл
Он в гору[56], прямо к месту поспешая,
Где накануне с Мензолой провёл
Сладчайший день и радости, и страсти,
Что был потом тяжеле злой напасти.
CCCXLII
Тут Мензолу застанет он, конечно;
Но, не застав, сказал себе: «Ну, вот
Ведь слишком рано». Начал ждать беспечно,
Чтобы его она, когда придёт,
Застала здесь. Мнил, что не бесконечно
То ожиданье. На венки сберёт
Цветов он пёстрых. Вот он тихо бродит,
Большие, малые цветы находит.
CCCXLIII
Один сплетя, себе он надевает
На кудри русые. Затем другой
Плесть из цветов роскошных начинает,
Меж ними ветви с ловкостью большой
Дерев пахучих, нежных заплетает,
Промолвив: «Этим же своей рукой
Ей обовью головку золотую