Он сына поднял на плечи себе
И с тем копьём, что было так постыло,
Отнёс его домой, к родной избе.
И матери поведал всё, как было,
Всё время плача, о лихой судьбе,
И, показав копьё, того не минул,
Как сам его из груди сына вынул.
CCCLXIX
А плакала ли мать тут безутешно,
Об этом никому не нужно слов,
И не пересказать бы мне, конечно,
И вопль, и плач, и поздний тщетный зов,
И как она, страдая в тьме кромешной,
Кляла Фортуну и самих богов,
Лицом — к лицу сыночка прижималась
И в муках, и рыданьях надрывалась.
CCCLXX
Но наконец, как чтить умерших строгий
Повелевал обычай той порой,
Так тело, после скорби слёзной, многой,
Рождавшей плач, и жёсткий вопль, и вой,
Сожгли, рыдая с мукой и тревогой,
С великой, безутешною тоской,
Как те, что в этой жизни благо знали
Единственное — и его теряли.
CCCLXXI
А после пепел стынущий собрали
Костей сыновних и к реке пошли,
Где воды все багряные бежали
И кровью сына милого цвели.
У берега там землю раскопали
И пепел в ней глубоко погребли,
Чтоб имя там его не погасало,
Но реку навсегда знаменовало.
CCCLXXII
С тех пор, как ныне, реку люди стали
Прозваньем Африко именовать:[61]
И там в тоске и горе пребывали
Отец-страдалец, мученица мать.
Так Африко окончил жизнь в печали.
О милом память — речке сохранять.
Оставим их и возвратимся снова
Мы к Мензоле, о ней продолжу слово.
CCCLXXIII[62]
А Мензола тем временем страдала
И грустно и раздумчиво жила.
Но всё ж, поняв, что облегчить нимало
Всего, что совершилось, не могла, —
В неcчастиях терпенье обретала
И, как бывало, снова начала,
Хоть изредка, с подругами встречаться
И, хоть и против воли, оживляться.
CCCLXXIV
И повстречать не раз ей приходилось
Тех нимф, что были с ней, когда она
Досталась Африко. Всё, что случилось,
И все другие знали уж сполна, —
Не о грехе, конечно: говорилось
О том, как честь успешно спасена.
И Мензола, умея лицемерить,
Заставила в своё спасенье верить.
CCCLXXV
И с каждым днём спокойней становилась
И твёрже Мензола, убеждена,
Что к ней всё уваженье сохранилось
Её подруг, считавших, что она,
Как и они же, чести не лишилась,
И лжи её поверивших сполна,
Так что казалось ей, что и Диана
Уж ни греха не вскроет, ни обмана.
CCCLXXVI
Не значит это, что она изгнала
Из сердца Африко иль чтоб могла
Забыть услады прежние, — нимало;
Иль чтоб его тихонько не звала,
Когда не страшно, или не вздыхала
По нём частенько, ласково-мила;
Влюблённую, любовь её страшила, —
Она огонь глубоко в сердце скрыла.
CCCLXXVII
И, как всегда, бродить уже решилась
С подружками она, с копьём в руке,
Охотясь. Вот в том месте очутилась,
Где Африко сдалась. И вдалеке
Любуясь, завздыхала, умилилась,
Чуть слышно молвя в сладостной тоске:
«Мой Африко, всей радостью земною
Ты здесь упился, овладевши мною!
CCCLXXVIII
Теперь уж я не знаю, что с тобою,
Но, думаю, тоскуешь обо мне
Глубоко. Только не моей виною:
Страх не даёт мне мыслить об огне».
Так говоря, желала всей душою,
Чтоб Африко доволен был вполне,
Теперь уверенная уж заране,
Что всё здесь тайна — нимфам и Диане.
CCCLXXIX[63]
Так Мензола любила и не смела
Любить — и подневольною жила,
Лицом прекраснейшим чуть побледнела,
Затем, что в лоне тихо зацвела
Плодом любви и им отяжелела.
Три месяца в неведенье была,
Что быть ей матерью, в великой боли
Родивши сына — и не минуть доли.
CCCLXXX
Природа между тем свой ход свершала,
И на четвёртом месяце, слышна,
Жизнь существа быть ясной начинала,
Которое в себе несла она.
Всем этим озабочена немало,
Дивилась Мензола, изумлена,
Что стан и бёдра явно пополнели,
И так окрепли и отяжелели.
CCCLXXXI
И Мензола, не ведая, в чём дело,
Была тут очень всем удивлена, —
Ведь никогда ни сына не имела,
Ни дочери; и думала она;
«Иль это к худу, что теряет тело
Всечасно стройность? Верно, я больна,
И с каждым днём я становлюсь тяжеле, —
Упасть бы хоть безвольно, в самом деле!»
CCCLXXXII
Близ Мензолы, — по берегу с полмили, —
В то время нимфа некая жила
(Её жильё чащобы затаили), —
Во врачеванье сведущей слыла
Превыше всех и знала в полной силе
Премудрости науки — без числа.
И ей уж больше сотни лет считалось,
И нимфа Синедеккья называлась.
CCCLXXXIII
К ней Мензола-простушка побежала
И молвила: «О мать, мне твой совет
Необходим». И тотчас рассказала,
Что чувствует и как боится бед.
Та головой поникшей покачала,
Смущённая, и молвила в ответ:
«Ты, дочь моя, с мужчиной согрешила,
И не могу, чтоб это тайной было».
CCCLXXXIV
Тут Мензола всем ликом покраснела,
Такие речи слыша, со стыда;
И, видя, что не скрыть такого дела,
Потупилась, робея; и, горда,
Обидеться хотела — не посмела,
Увидела, что не минет беда
В глазах у той, что всё уже узнала,
И молча, и не глядя — зарыдала.
CCCLXXXV
И Синедеккья тотчас убедилась
Из этих слёз и чистого стыда,
Что не по доброй воле всё случилось,
Что тут не преступленье, а беда.
И бедная насильно подчинилась.
Она смягчилась несколько тогда
И, чтобы деву ободрить немного,
Заговорила медленно и строго:
CCCLXXXVI
«Тут прегрешенье, дочь моя, такое,
Что не мечтай надолго скрыть его.
И так как сделала ты зло большое,
Не должно, чтоб гордыни торжество
Тебе сказало: это всё — пустое;
Ведь вправду ты погибла оттого.
Попробуем помочь; скажи мне: кто же
Похитил чистый цвет твой, всех дороже?»
CCCLXXXVII
Но Мензола словца не проронила,
А со стыда поникла головой,
В колени Синедеккьи лик сокрыла,
Услышавши один вопрос такой.
И вместо глаз лишь два потока было,
Наполненных обильною водой,
И непрерывно так она рыдала,
Безмолвная, и всё не отвечала.
CCCLXXXVIII
Но в речи Синедеккьи вдруг открылось
Ей всё — и сквозь рыдания и стон
Отрывисто, чуть слышно повинилась:
Как юношей обман произведён,
Как дело началось и как случилось,
Как ею овладел насильем он.
А после всё отчаянней рыдала
В огне стыда и к смерти всё взывала.
CCCLXXXIX
Старуха нимфа, слыша, как всё было,
Какую тонкую сплетая сеть,
Её в обман вовлёк юнец постылый,
Несчастной не могла не пожалеть.
И вот её немного пожурила
За промах, чтоб ей вновь не потерпеть
От легковерья, чтоб уж не грешила,
Вновь обмануть себя не допустила.
СССХС
И столько ободрить её сумела,
Что перестала Мензола рыдать;
Ей обещала дочерью всецело
Её считать, во всём ей помогать;
Предупредить заране захотела
И стала ей такую речь держать:
«Послушай, дочка, речь мою толково,
Вникай во всё от слова и до слова.
CCCXCI
Со дня, как ты впервые согрешила,
Как полных девять месяцев пройдёт,
Родишь дитя. И чтобы легче было,
Взывай к Люцине[64] в первый же черёд,
Моли её, тебе поможет сила
Богини милосерднейшей. И вот,
Когда дитя родится, мы рассудим
И дальше всё ко благу делать будем.
CCCXCII
Об этом же не думай ничего ты,
Мне предоставь. Уж в сердце я своём
Обдумала подробно все заботы
Вслед за рожденьем, знаю обо всём.
А ты смотри, чтоб не было охоты
Отсюда выходить, чтоб о твоём