Несколько мгновений он пристально смотрел на меня.
— Позвольте открыть вам еще один секрет, детектив Кросс. Это чистая правда и очень важная для вас. Сумасшедших и убийц среди настоящих вампиров ничуть не больше, чем среди толпы обычных людей, встречающихся нам на улице.
Я пожал плечами.
— Думаю, мне стоит проверить справедливость ваших слов, скажем, обратиться к статистике. Пока я твердо знаю лишь одно: настоящие вампиры или всего лишь подражатели уже убили по меньшей мере дюжину человек.
Уэстин как будто погрустнел.
— Да, детектив, мне об этом известно. Потому-то я и согласился побеседовать с вами.
Я задал ему последний вопрос:
— А сами вы — вампир?
Уэстин ответил не сразу.
— Да.
Это слово вонзилось в меня острой иглой. Мой собеседник был совершенно серьезен.
Глава 28
В тот вечер я боялся темноты чуть больше, чем когда бы то ни было в своей жизни. Я сидел в гостиничном номере в Санта-Барбаре и читал роман Ха Иня «Ожидание». Домой я успел позвонить уже дважды. Может, потому что чувствовал себя одиноким. Или до сих пор тяготился виной перед Деймоном.
Или же потому, что Питер Уэстин запугал меня своими баснями о вампирах, книгами и дьявольским блеском черных глаз. В любом случае теперь, после встречи с ним, я относился ко всей этой чертовщине с большей серьезностью. Уэстин был странным, зловещим, незабываемым человеком, и мне почему-то казалось, что нам еще доведется встретиться.
Ночью страхи не покинули меня, продолжили мучить и утром, когда солнце взошло и поднялось высоко над горами Санта-Инес.
Вокруг творился полный беспредел. Его организаторами были настоящие извращенцы, или фанатики вампиризма, или представители вампирской субкультуры. А может, дело обстояло еще сложнее, и думать об этом было страшно и тревожно. Так или иначе, в своем расследовании мы впутались в нечто темное и неизведанное.
В семь тридцать утра я уже въехал на взятой напрокат машине в белесый смог, собираясь слиться с потоком других автомобилей. Я мычал один из блюзов Мадди Уотерса, вполне соответствующий моему настроению.
Покинув Санта-Барбару, я направился во Фресно, где предстояла встреча еще с одним «экспертом».
На дорогу ушло около пары часов. Возле Санта-Марии я ушел на трассу 166 и направился по Сьерра-Мадре на восток, к магистрали 99, что вела на север. Я видел Калифорнию впервые и любовался большей частью открывавшихся мне видов. Природа здесь значительно отличается от нашей, восточной, и краски тоже.
Под воздействием умиротворяющего ритма быстрой езды и записей Джилла Скотта я понемногу успокоился. Большую часть пути мне думалось о том, как проходила моя жизнь в течение последних нескольких лет. Я знал, что кое-кто из близких всерьез переживает за меня, в том числе и лучший друг Джон Сэмпсон, а уж его-то назвать паникером я никак не мог. Сэмпсон полагает, что я хожу по краю пропасти, он даже советовал поразмыслить о смене профессии. Сейчас мне представилась реальная возможность перейти в ФБР, но от этого в моей жизни не произошло бы больших перемен к лучшему. Я подумывал и о возвращении к психиатрии — к врачебной практике или к преподаванию, возможно, в университете Джона Хопкинса, где я получил степень и до сих пор имел неплохие связи.
А еще меня занимали мысли на излюбленную тему мамы Наны — о необходимости полюбить какую-нибудь женщину, сойтись с ней и жить нормальной семьей.
Не то чтобы я не прилагал к этому никаких усилий. Мою жену Марию убили в автомобильной перестрелке, преступников так и не удалось найти. Это случилось, когда Деймон и Дженни были еще совсем крохами. Мне кажется, образовавшаяся в тот момент в моем сердце рана до сих пор кровоточит. И возможно, не затянется никогда. Даже сейчас, когда я даю волю мыслям о Марии и ее до жути нелепой смерти, о трагедии нашей семьи, у меня все внутри переворачивается. Настолько бессмысленно оборванная человеческая жизнь. И двое детей, оставшихся без матери.
Я старался повстречать другую женщину, но, по-видимому, мне не суждено быть счастливым дважды. В моей жизни появилась Джеззи Флэнаган, однако закончилась наша связь прескверно. Спустя некоторое время я познакомился с Кристин Джонсон, матерью малыша Алекса. Теперь она живет здесь, на Западе, в Сиэтле, работает учительницей и уже нашла себе другого. Меня и по сей день терзают смешанные чувства по отношению к Кристин. Ей пришлось вынести нечто страшное — по моей вине. Она сказала, что не в состоянии жить с детективом по расследованию убийств, и уехала. Потом, совсем недавно, я сблизился с агентом ФБР Бетси Кавальерр. Сейчас Бетси нет в живых, а ее убийцу мы так и не поймали. С Джамиллой Хьюз я опасался даже сходить выпить пивка. Прошлое нависало надо мной грозовой тучей.
— А детектив она классный, — пробормотал я, замечая указатель с надписью: «Фресно».
Я приехал сюда, чтобы встретиться с одним человеком и поговорить о зубах.
Точнее, о клыках.
Глава 29
Салон тату, клыков и когтей располагался на краю делового квартала Фресно, где обитают коммерсанты из низшей прослойки среднего класса. Это было обветшалое, выходившее на улицу помещение на первом этаже. У самого окна стояло старое стоматологическое кресло, буквально бросавшееся в глаза прохожим. В кресле я увидел девочку лет четырнадцати-пятнадцати. Она сидела, низко наклонив голову на тонкой прыщавой шее, и вздрагивала при каждом уколе иглы.
Молодой парень в яркой желто-голубой бандане сидел рядом на высоком табурете и занимался татуировкой. Ряд бутылочек с чернилами, расставленных перед ним, напомнил мне палатку художников на школьной ярмарке.
Несколько минут я наблюдал за процессом нанесения тату с улицы. В моей голове роились мысли о роли физической боли при получении татуировки и об убийствах.
Местный «художник» выводил сзади на шее девушки S-образную фигуру и использовал при этом две педальные машины: одну для нанесения наброска, вторую — для доработки и раскраски. В округлом ретушере между машинами я насчитал четырнадцать различных игл. Чем больше игл, тем пестрее плоть.
Проходивший мимо мужчина средних лет со стрижкой «ежик» приостановился возле витрины салона ровно настолько, чтобы успеть пробормотать:
— Вот ведь ненормальные! И вы тоже, раз стоите здесь и смотрите!
В наши дни все кого-нибудь да критикуют.
Наконец я вошел внутрь и взглянул на работу мастера — небольшой кельтский символ, выполненный в желто-зеленых тонах. Я поинтересовался, где продаются клыки и когти. Парень шевельнул головой, вернее, челюстью, указывая на выход в коридор слева. Я не услышал от него ни единого слова.
Коридор был заставлен демонстрационными витринами с образцами гвоздиков в пупок и в язык — включая те, что светятся в темноте, — массивными кольцами, солнцезащитными очками, высокими сапогами и отделанной металлом одеждой. Здесь же я увидел и стенд с двумя видами самых популярных когтей — «людоед» и «Фауст».
Кажется, мы на правильном пути, подумал я, едва войдя в коридор. Мысль эта окрепла, когда я встретился с мастером по изготовлению клыков.
Он ждал меня и начал говорить, как только я появился на пороге его небольшой студии.
— А-а, вот и ты, странник. Знаешь, когда человек приезжает в самые интересные и самые небезопасные вампирские клубы — в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Новом Орлеане, Хьюстоне, — то видит клыки буквально повсюду. Зрелище, скажу я тебе, еще то! Они подходят к любому наряду — готическому, эдвардианскому, викторианскому, садомазохистскому. Я один из первых открыл специализированный салон по изготовлению клыков. Сначала в Лагуна-Бич, потом стал продвигаться все дальше и дальше на север и вот теперь я здесь, во Фресно.
Пока он говорил, я рассмотрел, какие у него зубы. Резцы этого типа выглядели неестественно длинными и при укусе могли нанести человеку серьезные повреждения.
Звали моего собеседника Джон Баррейро. Он был маленький, болезненно худой и одет во все черное, почти как Питер Уэстин. Таких мрачных личностей я, пожалуй, не встречал еще ни разу в жизни.
— Вам известно, для чего я сюда приехал, — сказал я. — Чтобы побеседовать о произошедших в парке «Золотые ворота» убийствах.
Баррейро кивнул и диковато улыбнулся.
— Мне известно, почему ты приехал сюда, странник. Тебя прислал Питер Уэстин. Питер обладает поразительным даром убеждения, не правда ли? Пойдем.
Он повел меня в маленькую комнатку в дальней части студии. Стены в ней были темно-синие, а люстра — кроваво-красная.
Баррейро явно страдал переизбытком энергии: разговаривая со мной, он постоянно ходил взад и вперед.
— В Лос-Анджелесе есть знаменитый клуб под названием «Клык». Болтают, будто только там можно встретить настоящих вампиров и что-то о них узнать. В конце недели по ночам там собираются до четырех-пяти тысяч людей. Истинных вампиров в этой толпе всего-то человек пятьдесят. Но клыки носят все, даже те, кто только подражает вампирам.
— А у вас настоящие зубы? — спросил я.
— Давай я разок укушу тебя, тогда узнаешь, — ответил изготовитель клыков смеясь. — А если говорить серьезно, у меня зубы настоящие. Только резцы увеличены и заострены. Я кусаюсь. И пью кровь. Меня стоит бояться, детектив.
Я кивнул, ничуть не сомневаясь в его словах.
— Если я взгляну на твои зубы и сделаю с них простейшие слепки, смогу изготовить парочку клыков и для тебя, — сказал он. — И ты сразу выделишься из толпы своих приятелей-сыщиков, возвысишься над ними.
Я улыбнулся, однако промолчал, давая ему возможность продолжить.
— Каждый год я произвожу несколько сотен пар клыков — нижних и верхних. Иногда делаю их даже двойными, а порой отливаю из золота или серебра. Ты бы классно смотрелся с серебряными клыками.
— Вы слышали о совершенных в Калифорнии убийствах? — спросил я.
— Конечно, слышал. От друзей и знакомых, например, от Питера Уэстина. Некоторые вампиры только рады происходящему. По их мнению, это сигнал о наступлении новой эры, возможно, о смене Владыки.