— Ну хорошо. Но тебе может не понравиться, что я скажу.
Я молча ждала, пока она откроет мне мое ужасное будущее.
— У тебя мало времени. Ты должна следовать зову сердца. — Гадалка на миг замолчала, подбирая слова. — Пока не поздно.
— Что значит, пока не поздно?
— Тебя ждет беда. Разрыв на линии жизни.
Мы все прекрасно поняли, что она имеет в виду, но отреагировала только Фрэнсис:
— Хватит! Пошли отсюда!
— Погоди, я хочу услышать остальное, — сказала я.
Гадалка посмотрела на Фрэнсис, потом перевела взгляд на меня.
— Ты должна написать.
— Что?
— Свою историю.
Фрэнсис сердито всплеснула руками и вышла из шатра, оставив нас с Роуз разбираться с загадочными откровениями гадалки.
— Какую еще историю?
— Историю своей жизни.
Я покачала головой.
— Зачем?
— Так надо. Ты должна ее написать. Твои слова сыграют важную роль… в будущем».
Я села в кровати и еще раз перечитала последнюю строчку. «Может, это еще один таинственный намек, вроде того, что я слышала от Эвелин: кто-то хотел, чтобы я нашла дневник? Но какое отношение имеет эта история к настоящему? Неужели события сороковых годов прошлого столетия могут повлиять на мою сегодняшнюю жизнь? Как?» Хотя я ничего не понимала, в глубине души я чувствовала, что все это неспроста.
Глава 14
На следующий день Би стало лучше. Она меньше спала, больше ела и даже немного смеялась. А когда я предложила сыграть в скраббл, она не просто согласилась, а иронично спросила:
— Ты и вправду думаешь, что можешь меня переиграть?
Мне было радостно, что в тетиных глазах вновь появился блеск, хотя она и обыграла меня со словом «кокотница». Я сомневалась в существовании этого слова, но Би клялась, что оно не выдуманное.
— Кокотка, кокетка, ракетница — нормальные слова. Откуда взялась «кокотница»? — не сдавалась я.
Би достала словарь, и, конечно, в очередной раз увеличила мой словарный запас.
— Хочешь, еще сыграем? — предложила я.
— Нет, я снова выиграю.
— Рада, что ты улыбаешься.
Она кивнула.
— Эвелин не понравилось бы, если бы я по-прежнему хандрила. Так и слышу ее голос: «Бога ради, вылезай из постели, одевайся и прекрати себя жалеть!»
— Ага, это на нее похоже.
Би сняла очки для чтения и открыла ящик журнального столика.
— Да, пока не забыла. Смотри, что у меня для тебя есть. От Эвелин.
— Как это? Она передала тебе что-то для меня?
Би покачала головой.
— Сегодня утром я заходила к ней домой. Ее родственники разбирают вещи и нашли вот это.
Тетя вручила мне плотный коричневый конверт размером пять на семь сантиметров. Заклеенный скотчем и адресованный на мое имя. Я озадаченно посмотрела на Би.
— Что там?
— Не знаю, детка. Может, распечатаешь? — пожала плечами Би.
Она вышла в коридор и, закрыв за собой дверь, удалилась в свою комнату.
В конверте лежала фотография. Черно-белое изображение, почти одинаковое с тем, что висело в доме моего детства, — Би в окружении друзей на пляжном одеяле. Только этот снимок явно сделали через несколько секунд после того, такого знакомого. Женщина, которая сидела рядом с Би и шептала ей что-то на ухо, теперь глядела прямо в камеру. Можно было во всех подробностях рассмотреть ее лицо, улыбку, красивые пронзительные глаза. Я сразу поняла, что это та самая женщина с портретов в домах Генри и Эвелин. К фотографии прилагалась прикрепленная скрепкой записка:
«Дорогая Эмили,
я подумала, что ты обрадуешься фотографии Эстер.
С любовью,
Я глубоко вздохнула и зажмурилась, потом пошла к себе. Так и знала, что это она! Я хотела было положить конверт, но вдруг поняла: там еще что-то есть. Залезла внутрь и обнаружила тоненькую цепочку с золотой морской звездой. Кулон Эстер! Я вытащила его, и у меня меня екнуло сердце.
«После того дня никто из нас не упоминал о гадалке — ни я, ни Роуз, ни тем более Фрэнсис. Но я вняла совету и записала свою историю от слова до слова.
На некоторое время все как будто наладилось. Бобби выздоравливал, у меня притупилось чувство вины, и если я была не в силах разлюбить Эллиота, то по крайней мере могла заставить себя о нем не думать. Похоже, Фрэнсис тоже старалась его забыть. Она даже предложила мне пожить у нее, если вдруг я решусь уйти от Бобби, но я отказалась. Жизнь вошла в привычную колею, — до той ночи, когда все изменилось.
Бобби не предупредил, что ждет отца О’Рейли, и когда я открыла дверь, у меня вспотели ладони. Во время нашей последней беседы он выслушал мою исповедь и велел рассказать мужу об измене, но у меня не хватило решимости.
— Здравствуйте, миссис Литлтон, — сухо поздоровался священник. — Я пришел к вашему мужу.
Хотя больше всего на свете мне хотелось сказать, чтобы он убирался прочь, пришлось впустить его в дом. Я дрожала от страха при мысли, что он может наговорить Бобби, когда окажется с ним наедине.
— Отец О’Рейли! — воскликнул Бобби с дивана. — Очень рад!
Бобби объяснил, что священник пообещал молиться за него и благословить на скорое выздоровление.
— Да, вы так добры! — сказала я с натянутой улыбкой.
— Эстер, если не возражаешь, я хотел бы побеседовать с Бобби с глазу на глаз.
Кивнув, я неохотно ушла в спальню. Через несколько минут хлопнула входная дверь, раздался шум автомобильного мотора. Я собралась с духом и вернулась в гостиную, готовая услышать упреки в неверности.
— Бобби?
Он посмотрел на меня с дивана, улыбнулся и жестом поманил к себе.
— Здравствуй, любимая! Отец О’Рейли только что ушел. Какой же он замечательный человек, пришел и помолился со мной!
— Да уж, — облегченно выдохнула я.
В дверь постучали.
— Сейчас открою, — сказала я, бросив взгляд на часы. — Интересно, кто пожаловал после восьми часов вечера?
Я отперла дверь, открыла и увидела на крыльце нашу соседку Дженис. Судя по красным глазам, она недавно плакала.
— Он так ничего ему и не сказал, да?
Безысходность в ее голосе не предвещала ничего хорошего. У меня забилось сердце. Я вспомнила, что видела Дженис в церкви. Неужели она подслушала мою исповедь? Нет, вряд ли.
— Не понимаю, о чем ты, Дженис.
— Прекрасно понимаешь! — Она смотрела на меня безумным взглядом и почти кричала. — Стоишь тут со своей хорошенькой мордашкой, прикидываешься дурочкой! Ты изменила мужу! Я все видела той ночью на пляже возле дома Эллиота Хартли! Он тебя везде лапал! Разве так подобает себя вести?
Я посмотрела на Бобби, который слышал всю перепалку и уже поднялся с дивана.
— Эстер, что Дженис такое говорит? Это ведь неправда?
Я потупилась.
— Бобби, я…
— Как ты могла?
Было видно, что он потрясен до глубины души. Я подбежала к нему.
— Я собиралась все рассказать, но ты заболел, и… Бобби, я не хотела причинить тебе боль, я не хотела!
— Я любил тебя, обеспечил всем, о чем только можно мечтать, а ты отдалась кому-то, как дешевая шлюха?!
Слова Бобби били наотмашь, однако голос, отчаянный и сердитый, ранил еще сильнее. Я протянула руку, но он ее оттолкнул.
— Как ты могла меня предать, Эстер? Как ты могла?
Бобби опустился на пол и уткнулся лицом мне в колени. Я погладила его по шее, но он словно оцепенел от моего прикосновения.
— Нет, мне не нужна твоя жалость! — бросил он с неожиданной злостью. — Ступай к своему ублюдку! Я не желаю жить с лживой шлюхой!
У меня дрожали руки. Я вдруг поняла, что Дженис все еще стоит у порога, наблюдает за безобразной сценой. Бобби вскочил и начал ходить туда-сюда по комнате. Впервые в жизни я его боялась. Он схватил меня за локоть, затащил в спальню и толкнул на кровать. Я невольно сжала кулаки, глядя, как он швыряет в чемодан мои платья.
— Будешь для него наряжаться!
Потом Бобби подошел к комоду и вытащил мои ночные рубашки.
— А это для романтичных ночей!
Он закрыл чемодан и бросил его на пол, едва не задев мою ногу.
— Вот! Убирайся из моего дома!
Я расплакалась.
— Бобби, я же не сказала, что ухожу! Я не говорила, что хочу тебя бросить.
— Ты сделала это, когда переспала с Эллиотом Хартли.
— А как же ребенок? Наша дочурка? Я ее не оставлю.
— Сам воспитаю. А когда она подрастет, расскажу, что ее мать была шлюхой, которая бросила мужа и ребенка ради любовника.
И снова это ужасное слово!
— Нет, Бобби, не надо!
Он потащил меня и чемодан к входной двери. Я едва успела схватить сумочку, где лежал дневник, прежде чем Бобби вытолкнул меня на крыльцо.
— Прощай, Эстер.
Дженис смотрела на меня из окна моего дома. Она так и не дождалась моих слез, пока я, вся дрожа, шла к подъездной дорожке. Еще успею выплакаться. Меня мучила только одна мысль: что делать дальше? Я посмотрела на пустынную дорогу. Может, вернуться домой и умолять Бобби, чтобы он дал мне шанс и позволил остаться?.. Тут я увидела, как он уткнулся лицом в плечо Дженис, и поняла, что назад пути нет. Я швырнула чемодан на заднее сиденье «бьюика», завела мотор и уехала. У меня разрывалось сердце от боли за дочь, за Бобби, за свою разбитую жизнь. Сил едва хватало, чтобы держать руль. Выезжая на шоссе, я бросила последний взгляд в зеркало заднего вида на синий домик, где крепко спала моя дочь и у камина горевал муж, который когда-то меня любил. Растерянная и подавленная, я сгорала от стыда.