[195]. Плотность вражеских войск составляла в среднем 5 км на дивизию.
Построение войск 5-й армии ослаблялось тем, что 62-я стрелковая дивизия к моменту начала войны находилась в лагерях в районе Киверец, и ей требовалось три дня, чтобы подойти к границе. Свое выдвижение дивизия начала только вечером 19 июня и к началу сражений не успела выйти к отведенным ей позициям. Кроме того, полки 87-й стрелковой дивизии находились в лагере в районе Владимир-Волынского, в 30–40 км от границы. В итоге в полосе 5-й армии на оборонительной линии не было даже девяти стрелковых полков. Между 87-й и 124-й стрелковыми дивизиями был разрыв шириной 20 км, в котором кроме пограничников и трех опорных пунктов укрепрайонов больше ничего не было. Эти «ворота» должна были закрыть 135-я стрелковая дивизия, которая выходила из района Дубно, Острог, Шепетовка, то есть более чем в 80 км от границы, и немецкое нападение она встретила в районе Киверец. В этот день через «ворота» в построении войск 5-й армии прошли 44-я и 299-я немецкие пехотные дивизии[196]. Итого, 5–6 стрелковых полков против 12 немецких дивизий.
Виктор Суворов все уши прожужжал нам своими утверждениями о том, как Красная Армия «была готова к нападению». Ему вторили его сторонники, в том числе Марк Солонин. Но вот после этих данных нужно задать вопрос, и какими же силами Красная Армия собралась наступать, чем она собиралась крушить Рейх? Вот чем 5-я армия должна была сокрушить мощную группировку противника и пойти дальше на Люблин? Силами девяти стрелковых полков?
Подобное соотношение сил, по большому счету, не оставляло Красной Армии никаких шансов в приграничном сражении. Немцы в любом случае сбили бы части прикрытия с приграничной оборонительной линии, даже в том случае, если бы все назначенные части подошли бы вовремя и были бы полностью подготовлены к бою. Военачальники это прекрасно понимали, почему и считали, что план прикрытия границ был совершенно нереальным, не обеспечивающим выполнение поставленных перед армиями прикрытия задач. Приграничные армии могли своими действиями в приграничном сражении лишь замедлить наступление противника, связать его боями, наносить ему потери и заставлять его тратить время. Но в конечном итоге им все равно бы пришлось отступать.
Тезис о «сосредоточенности» Красной Армии и о том, что удар якобы был назначен не то на 6 июля, не то на 23 июня, – это миф, старательно культивируемый самим Виктором Суворовым и его сторонниками. Этот миф подкрепляет как тезис Виктора Суворова об «агрессивных планах Сталина», так и тезис Марка Солонина о том, что войска якобы не хотели воевать за Сталина. Эти мнимо противоположные тезисы растут на почве одного и того же мифа. А сам же этот миф стоит на фальсификации, на скрывании и замалчивании реальной расстановки на границе сил противостоящих сторон перед самым началом войны. Потому ни Виктор Суворов, ни его последователи никогда не касаются построения противостоящих войск на 21 июня 1941 года, отделываясь рассуждениями про мехкорпуса и толщину брони танков. Это неудивительно. Рассмотрение этого вопроса полностью разрушило бы всю их аргументацию и выставило их в чрезвычайно глупом свете. Лишь М.И. Мельтюхов отважился прикоснуться к «горячей сковородке», но сделал это так, чтобы не обжечься.
Загадочная «линия Молотова»
Еще одна тема, по поводу которой было высказано немало стенаний и плачей, это усиление обороны путем строительства приграничной долговременной линии обороны, более известной как «линия Молотова». Строительство этой линии укреплений считали одной из загадок начала войны, хотя, если судить по литературе и многочисленным дискуссиям в Интернете, мало кто всерьез пытался разобраться в самом факте появления этой линии укреплений и ее военном значении. Основное внимание было сосредоточено на том, что линия укреплений не была достроена и занята войсками и потому не сыграла особой роли в приграничном сражении, а все остальное отошло на второй план.
Однако если посмотреть на складывавшиеся тогда обстоятельства, то можно сделать гораздо более интересные наблюдения.
Надо начать с того, что осенью 1939 года, когда устанавливалась граница между СССР и Германией по бывшей польской территории, она была проведена без учета потребностей обороны. Это только Марк Солонин может усмотреть какую-то предусмотрительность в проведении границы: «Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 г. «линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства»…»[197], – намекает он на «обстоятельства».
Однако внимательный анализ показывает, что этой самой предусмотрительности не было. Так, в состав Германии был передан район Сувалки, прилегающий к юго-восточной границе Восточной Пруссии[198]. Он и составил территорию Сувалкинского выступа, с которого возможно было наступление как в Прибалтику, так и в Белоруссию. С учетом хорошо развитой транспортной системы и железных дорог Восточной Пруссии военное значение этого выступа было совершенно очевидно. В нем позднее была сосредоточена 3-я танковая группа, совершившая рывок на Минск. Незадолго до войны СССР попытался выкупить у Германии эту территорию и даже получил согласие, но сделка так и не состоялась.
Далее, на новой советско-германской границе были две крупные крепости, которые могли стать узлами приграничной оборонительной системы: Брест и Перемышль. Первая крепость была построена еще в Российской империи, хотя реально оборонялась только польскими войсками 14–17 сентября 1939 года. В Первую мировую войну она была оставлена и частично взорвана русскими войсками при отступлении в августе 1915 года, а в межвоенный период поляки использовали ее в качестве военных казарм, складов и политической тюрьмы. До сих пор в Кобринском укреплении Брестской крепости сохранились бывшие казармы 30-го полка легкой артиллерии польской армии, которые потом занимал 125-й стрелковый полк Красной Армии, встретивший здесь войну. Вторая крепость – австро-венгерская осаждалась Русской армией в сентябре 1914 – марте 1915 года и капитулировала после того, как гарнизон расстрелял все боеприпасы. Несмотря на то что обе крепости были старыми и сильно разрушенными, тем не менее они могли бы стать мощными узлами приграничных укрепрайонов. Однако в 1939 году граница была проведена таким образом, что крепости оказались разделены на части. В Бресте немцам достались Тереспольские укрепления на левом берегу Западного Буга. Перемышльская крепость оказалась разделенной границей почти пополам, причем она прошла через цитадель крепости, в силу чего она совершенно утратила оборонительное значение.
Это указывает на то, что при разделе польской территории об обороне не думали, потому что в противном случае или добились бы передачи крепостей целиком, или же договорились бы о срытии остатков укреплений. Если же «думали о наступлении» и для этого провели границу с образованием Белостокского выступа, то вот пусть Марк Солонин нам объяснит, почему это 10-й армии Западного ОВО (99 тысяч человек, 571 танк и 964 орудия), располагавшейся на острие этого самого выступа, в апреле 1941 года была поставлена задача на оборону? Сам же Солонин пишет: «Оборона на пассивных участках (3-я и 10-я армии) органически включалась в общий оперативный план первых операций Западного фронта (наступление силами 4-й и 13-я армий от Бельска – Бреста на Варшаву – Радом и оборона силами 10-й и 3-й армий в центре и на северном фланге фронта)»[199]. Мы прекрасно помним, что Брест и Бельск находились у южного основания Белостокского выступа, и эти утверждения Марка Солонина, которые он вписал в свою книгу сам, полностью разбивают все его утверждения, а заодно и утверждения Виктора Суворова о том, что якобы наступление будет из Белостокского выступа (и там «сбились в кучу» мехкорпуса) и что якобы границу провели с каким-то там расчетом. К этому еще стоит добавить свидетельство Л.М. Сандалова, что 13-я армия на границу не прибыла, в результате чего оказывается, что на 22 июня 1941 года Западный ОВО был совершенно не готов к наступлению и мог только обороняться, да и то с призрачными надеждами на успех.
В конце 1939 – начале 1940 года высказывались разные мнения по поводу обороны новой границы, и, по словам Л.М. Сандалова, зимой 1939 года Генеральный штаб Красной Армии начал работы по подготовке строительства линии укреплений, во многом под влиянием опыта Финской войны. Линия Маннергейма наглядно показала, что долговременные укрепления могут надолго задержать вражеские войска. Оказывал также влияние французский опыт укреплений в Первую мировую войну и строительства линии Мажино. Идеи долговременной обороны буквально носились в воздухе. Так, в марте 1940 года первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко предлагал Сталину строительство системы укреплений.
Тогда высказывалось две точки зрения на строительство укреплений в Белоруссии. Первая точка зрения состояла в том, чтобы строить непосредственно у границы, а вторая – в том, чтобы строить в 25–50 км от границы по рубежу рек Бебжа и Нарев. Второй вариант выглядел как будто более привлекательным: приграничная полоса превращалась в предполье укрепрайонов, строительство можно было вести скрытно на выгодном оборонительном рубеже. Обычно решение о строительстве укреплений на границе рассматривают как «волевое» решение Сталина, то есть как ошибку. Однако первый вариант также имел веские преимущества. Он опирался на крупные водные преграды: Западный Буг и Августовский канал, а также линия обороны прикрывала важные железнодорожные узлы: Брест, Бельск, Белосток и Гродно, на которые было завязано снабжение армий, а также созданные в этих же городах крупные военные склады.
Наконец, наиболее важный момент в истории приграничных укреплений состоит в том, что активное строительство укреплений началось летом 1940 года. Документы очень скупо освещают вопрос о подготовке этого строительства. В «Акте о приеме Наркомата обороны Союза ССР тов. Тимошенко С.К. от тов. Ворошилова К.Е.», датированном 7 мая 1940 года, указывается, что план строительства укрепрайонов на 1940 год не был утвержден и отсутствуют исчерпывающие директивы на этот счет. Из этого документа видно, что план строительства укрепрайонов был подготовлен, но не был введен в действие. Хотя, в более поздней недатированной записке (не позднее 25 июня 1940 года, во всяком случае после передачи Наркомата обороны) Сталину и Молотову К.Е. Ворошилов ставит вопрос о создании второй линии обороны из укреплений на бывшей советско-польской и советско-финской границах, а также предлагает дать задание Наркомату обороны разработ