Между тем связи отряда повстанцев с группами противников Батисты в городах нельзя было назвать прочными. Острая борьба развернулась внутри самого «Движения 26 июля». Городские организации претендовали на лидерство в нем, не признавая Фиделя Кастро вождем революционной борьбы. «Именно в это время формируются два разных подхода к тактике, которой нужно было следовать, что отвечало двум разным стратегическим концепциям, названным тогда: концепция „Сьерры“ и концепция „Равнины“, – писал Че Гевара. – Наши дискуссии и внутренние столкновения происходили довольно остро. При всем при том главной нашей заботой на данном этапе было продержаться и постепенно создавать партизанскую базу»[215].
Устойчивый контакт был налажен лишь с группой Франка Паиса и подпольными подразделениями в городе Сантьяго–де–Куба. Селия Санчес, к тому моменту сблизившаяся с Фиделем и за короткий срок завоевавшая большое доверие у команданте, стала начальником канцелярии штаба повстанцев. Участник партизанской борьбы Луис Креспо вспоминал: «Среди самых храбрых хочется отметить нашего замечательного стрелка – девушку по имени Селия Санчес. Заняв удобную позицию на самом высоком месте, она вела оттуда меткий огонь по противнику»[216].
Селия Санчес была на шесть лет старше Фиделя. Она неотлучно находилась при команданте. В горах у них с Кастро была одна на двоих кровать в палатке главнокомандующего. Эта женщина отличалась не столько внешними данными, сколько умом и расчетливостью. Ли Локвуд, бывший репортер американского журнала «Лайф», который много писал о кубинских революционерах, вспоминал: «Она была привлекательная в жесткой, строгой манере – не с точки зрения чувственности или сексуальности, но как очень яркая личность»[217].
«Селия была самой важной. Остальные – так, развлечение. К тому времени, когда Кастро вышел из тюрьмы, Нати Ревуэльта его уже не волновала. Когда Фидель был в тюрьме, Нати была ему полезна – потому что обеспечивала его книгами, была красивой и могла служить игрушкой в тот момент. А после он ушел в дела революции, и Селия была из мира, известного ему. Она не принесла с собой никаких проблем и груза вроде детей и разводов, как Нати. С точки зрения Селии, Нати была дамой из клубного общества, которой случилось переспать с Кастро; она рисковала жизнью, а Нати меняла наряды»[218], – писала биограф семьи Ревуэльта Уэнди Джимбел.
К тому времени Натидад Ревуэльта уже воспитывала дочку Алину, которой, когда она повзрослела, передался весь бунтарский дух отца – Фиделя Кастро. В 1993 году Алина бежала в Испанию, сказав: «Это – не мой банкет». Там она выпустила скабрезную книгу «Воспоминания мятежной дочери Фиделя Кастро». При Фиделе имя Алины произносить не рекомендуется – он начинает нервничать.
В марте и апреле 1957 года отряд пополнился добровольцами, причем не только кубинцами. Забавный эпизод произошел с тремя юными американцами, воодушевленными статьями в «Нью–Йорк таймс». Они ушли из дома с американской базы в Гуантанамо, оставив своим родителям записки, что «направляются сражаться в отряд Фиделя». Эти ребята через несколько недель пути выглядели совершенно измотанными и исхудавшими, но, по выражению Че, сделали повстанцам «неплохую рекламу в США». Как только Фидель узнал о том, что на поиски юношей брошены морские патрули и силы кубинской армии, было решено «спустить» искателей приключений в равнину.
Американцы, поняв, что отряд Фиделя превращается в грозную военную и, более того, политическую силу с четко обозначенными целями борьбы, стали искать контакты с ним. В конце апреля 1957 года по пути Герберта Мэтьюза проследовали телерепортеры из Северной Америки. Поплутав по горным тропам, в расположение отряда прибыл журналист Боб Табер с оператором. Они сняли фильм о повстанцах. Фотография повстанцев, поднявших вверх оружие на самой вершине горного хребта Сьерра–Маэстра – пике Туркин, стала своеобразным символом партизанской борьбы и, перепечанная в газетах, хранилась в домах многих кубинцев в те годы.
Американские спецслужбы пытались внедрить под видом журналистов своих сотрудников. Они хотели знать, что представляет из себя Фидель Кастро и можно ли с ним иметь дело. Но Фидель по характеру вопросов, задаваемых ему, быстро понимал, кто перед ним: настоящий журналист или сотрудник ЦРУ.
Тем временем руководство отряда решило поменять тактику партизанской борьбы. Стремительные налеты на противника в ночное время суток, засады, безусловно, приносили ощущение преимущества. Но это были локальные стычки, больше похожие на контратаки. Становилось понятно, что партизанскую войну без атак на хорошо укрепленные редуты противника – не выиграть. Для того чтобы побеждать, было необходимо расширять и развивать фронт действий, чтобы выдавить батистовцев с занимаемых ими территорий и начать продвижение вглубь страны.
В эти дни Фидель часто вспоминал своих погибших товарищей, с которыми прибыл на Кубу на «Гранме». Много времени было упущено из–за того, что новых бойцов было необходимо как следует обучить. «Если бы мы высадились там, где было запланировано, с 82 бойцами, война длилась бы только семь месяцев. Почему? Из–за опыта. С той группой, с 55 винтовками с оптическим прицелом, с замечательными стрелками и с нашим опытом война, в конце концов, не длилась бы и семи месяцев»[219], – до сих пор убежден Фидель Кастро.
Когда новое пополнение завершало курс обучения огневой подготовке и основам партизанской борьбы, Че Гевара предложил Фиделю «обкатать» новобранцев – напасть на первый попавшийся блокпост или захватить грузовик с оружием противника. Фидель сказал другу, что если рисковать, то «по–крупному». Он убедил Че попытаться взять штурмом один из гарнизонов, расположенных у подножия Сьерра– Маэстра. По замыслу Фиделя эта операция должна была отвлечь военных от судна «Коринтия», которое в скором времени должно было доставить из Майами группу добровольцев во главе с Каликсто Санчесом.
Для проведения акции повстанцев была выбрана казарма, расположенная в селении Уверо, в пятнадцати километрах от Сантьяго. Она имела определенное стратегическое значение, так как преграждала путь повстанческому отряду с гор Сьерра–Маэстра в равнину, в провинцию Ориенте. С военной точки зрения эта операция была рискованной, так как повстанцы решили атаковать хорошо укрепленный гарнизон, находившийся на побережье у самого подножия горного хребта.
Впоследствии повстанцы оценивали этот бой как самый кровопролитный за всю войну, принимая во внимание его продолжительность и число жертв в пересчете на количество участников. Совершив ночной шестнадцатикилометровый марш–бросок со своей базы в горах в Уверо, бойцы окружили казарму с трех сторон. Нападение было совершено в самый разгар дня. Бойцы получили строгий приказ Фиделя не открывать огня по жилым строениям, где находились дети и жены военных.
Повстанцы учли горький опыт некоторых предыдущих операций (штурм Монкады, неудавшийся захват президентского дворца «Революционным директоратом»), когда военные успевали сигнализировать о вторжении и запрашивали поддержку. Бойцы Фиделя разрушили сеть коммуникаций в первые минуты атаки. По этой причине в районе боя не появилось ни военных кораблей, ни самолетов.
А сигналом к бою послужил выстрел Фиделя из оптической винтовки. Еще много раз залп из ружья Фиделя будет служить сигналом к началу боевых операций Повстанческой армии. Фидель оставил несколько человек в резерве, а сам переместился на небольшую высоту, чтобы видеть, как солдаты в крепости отреагировали на нападение. Местность вокруг крепости была лесистая. Возле ворот казармы были сложены спиленные деревья, которые солдаты готовили к отправке в Сантьяго. Толстые стволы послужили укрытием для обороняющихся.
В этом бою отличились командиры отделений: Гильермо Гарсиа, Хуан Альмейда и Че Гевара. После трех часов изнурительного боя военные дрогнули и сдались. Повстанцы потеряли убитыми и ранеными 15 человек. Потери противника были серьезнее – 19 человек ранеными и 14 убитыми. Повстанцы захватили 45 винтовок, из них 24 полуавтоматические типа «гаранд», 20 винтовок «спрингфилд», один автомат; почти 6 тысяч патронов, пистолеты, униформы, ботинки, сумки, каски, штыки.
Значение этой победы было трудно переоценить. Отряд Фиделя, в котором не было ни одного военного, действовал строго в соответствии с правилами ведения боя против хорошо укрепленной обороны.
Но не менее важным было и другое обстоятельство. Еще в феврале Фидель Кастро обращался к своим сторонникам с призывами не допускать жестокости в обращении с пленными. Первый по–настоящему серьезный бой, а точнее поведение бойцов по отношению к военным, захваченным в плен, показало, что повстанческий отряд разительно отличается от батистовцев, истязавших пленных. Че и военный врач казармы вместе оказывали помощь раненым солдатам, которых было намного больше, чем повстанцев.
У Фиделя своя концепция гуманизма на войне: «Нельзя убивать беззащитных, надо сражаться с настоящим противником. <…> Когда враг начинает уважать противника, ты одерживаешь очень важную психологическую победу. Нас уважали, потому что знали, что мы никогда не нанесем никакого вреда пленным». «<… > Наша война длилась только 25 месяцев, и я не помню, чтобы хоть один мирный житель погиб во время сражений Первой колонны (которую возглавлял Фидель. – М. М.) с врагом; надо спросить других начальников подразделений, помнят ли они такие случаи. Для нас была одна из главных теорий, что невинные люди не должны страдать. Это был вечный принцип, почти догма. Были случаи, когда бойцы Движения закладывали куда–нибудь бомбы, которые были традиционно включены в революционные средства борьбы на Кубе. Но мы были не согласны с этим методом. Мы на самом деле беспокоились о гражданских людях, которые во время войны не должны были подвергаться опасности.