Сижу, думаю. А если он сейчас выстрелит вот в эту самую стену, за которой укрываюсь я? Что тогда? Куда мне убегать? Да и не успею ведь. Лишь бы сразу. Лишь бы раз – и все.
К танку присоединяется 152-й калибр. Эта зараза залетает во двор двухэтажки, щедро осыпает стены осколками. Грохот. Маты. Запах вонючих носок, помойки, пороха, кирпичной пыли. Сидим, закуриваем. Привыкаем. Слушаем.
Свистит, свистит, свистит – разрыв. Разрыв – бабах – ага, вот и танк.
Они били по нам три часа. Странно было – разрывы, крики, беготня, а кто-то из ополченцев спит, не обращая внимания на суету и обстановку. Привыкли. А я сижу, и в секунды между – слушаю, как при вдохе сигареты хрустит сгорающий табак. Кто бы знал, что значат для меня эти сигареты.
В 8.15 нас запихивают в «ситечко», на котором мы со скоростью ветра уезжаем с позиций.
Возвращаемся в город, садимся в машину, оставленную на блокпосте. Макс и не закрывал ее, а вот ключи, похоже, от замка зажигания, пролюбил в двухэтажке. Вместе с «УАЗиком» он вернется обратно, и через час мы уже будем ехать к моему дому. Этот час ожидание трое из нас будут спать, как подкошенные. Дома я опять залезу в ванну, и пролежу там пару часов, приходя в себя. Переосмысливая увиденное, думая о том, что могло произойти со мной этой ночью. Материал, снятый там, лично для меня будет одним из самых крутых репортажей в жизни. Ровно как и одним из самых опасных. Обстрел позиций «Востока» продолжался практически без перерывов двое суток.
Глава 12
Эта маленькая влюбленность могла произойти только здесь. Я увидел Ее в кафе, в которое мы с Филиппом Преображенским заезжали частенько позавтракать или пообедать. Называется это место «Бекон». На проспекте Мира, оно находилось на равном расстоянии от моего дома и дома Дэна. Утром зачастую мы перед съемкой встречались именно там. Я брал себе кофе и какой-нибудь бутерброд, читал сводки ночных обстрелов, чтобы наметить нам планы на день. Дэн обычно опаздывал, хотя меня это не обижало. Я любил утреннее одиночество в еще просыпающемся Донецке. Прохладный ветерок, редкие машины…
Она была удивительной красоты. Короткое черное каре, худые руки, длинные стройные ноги, осиная талия, большие карие глаза. Легкая непринужденная улыбка. И что-то в ней было особенное, какая-то иная, другая красота. В общем, влюбился я. Каждый раз, когда приходил в «Бекон», искал ее глазами. Через какое-то время, обратил внимание, что и она отвечает взглядом на взгляд. Ну, вы знаете это чувство, когда ты понимаешь, что человек расположен к тебе. Уже позже я поймал себя на той мысли, что она напоминает мне мою бывшую девушку, мне нравился такой типаж.
Звали ее Светлана, я тянулся к ней. Прошла пара недель неловких взглядов, случайных прикосновений, перекидываний фразочками. Я решился взять у нее телефон. Что там говорить – я профан в любовных делах. Номер ее мобильника я получил на салфетке, на которой 5 минутами ранее написал “можно твой телефон?”. Это была маленькая победа. Счастливый и довольный, я отправился в тот день в Тельманово, которое обстреляли «Градами». Информация была серьезной, ведь «Грады» во время перемирия – это мощный информационный повод. Ехали мы долго, Дэн разрешил мне порулить его «копейкой». Всю дорогу я думал о ней, о ее светлой улыбке и женственных кистях рук, об острых ключицах.
Тельманово встретило нас разрушенной церковью у дороги. Купол лишился наружной части, здание было обгоревшим. Мы заехали в местную больницу, чтобы взять комментарий у врачей по поводу погибшей от «Града». Но эта информация оказалась «уткой». Умершая ночью женщина была старушкой 90 лет. И скончалась она от старости. А пострадавших от рук ВСУ к ним не поступало. Проклиная «сводки» из интернета, мы отправились искать адреса обстрелянных домов. Заехали в комендатуру, в которой нам рассказали, что «Грады» падали в хаотичном порядке. Зацепили совсем легко пару домов и какую-то станцию техобслуживания сельхозтехники. Дэн проматерился, говоря о том, что нужно было оставаться в Донецке и ехать снимать те адреса, которые пострадали в городе. А мне хотелось другой материал, из глубины территории, с фронта. Так или иначе, мы засняли и воронки, и разрушения, и даже записали несколько неплохих комментариев, довольно эмоциональных, в адрес украинской армии и их президента. «Ньюс-Фронт» с удовольствием принял бы эту информацию. Как раз в это же время шли бои в районе села Белокаменка, журналистов туда не пускали ни в какую. Федералы какие-то просочились, но уже много позже. Через день или два после боев. Нас, обычных военкоров, застопорили. Мы рванули обратно в Донецк. По пути назад записав по телефону «срочное прямое включение» о боях под Тельманово. Я был против этого, заверял редакцию, что полной картины что там и как у нас нет, но они требовали. Кстати, потом, именно из-за этого сообщения, на украинском сайте «Миротворец» мне будут предъявлены обвинения в «манипулировании общественно-значимыми фактами». А заголовок моего сообщения редакторы напишут следующий: «ВСУ перешли в наступлении под Тельманово». В общем, порой, у нас, военкоров, с редакцией был полный неконнект.
Мы проезжали мимо чьих-то могил в чистом поле. И кстати, знаете, что действительно сильно действует на твою психику? Понимание того, что в нескольких метрах от тебя стройные ряды свежих могил, свежих, понимаете? Деревянные кресты, фотографии мужиков, большинству которых нет и 40 лет.
Почему-то мне в голову пришла мысль, что все мы внутри состоит из маленьких таких, знаете, кладбищ. В них хороним несбывшееся мечты, друзей, которые погибли или предали, своих бывших, которые ушли от нас. На надгробной плите написаны даты, иногда имена. Иногда какие-то события. Может быть, наше прошлое и есть то самое кладбище? Ведь не зря говорят: «Похорони свое прошлое. Мысли».
Я попросился пересесть за руль. Мы проезжали похоронную процессию. По центральной дороге Тельманово шла толпа родственников умершей. Впереди несли гроб. Той самой женщины, которая умерла от старости.
Я ехал за рулем, а у Дэна играла какая-то не самая грустная музыка. И он был внешне абсолютно безразличен и спокоен. И тогда я подумал, что это все только для меня в новинку, он-то уже давно привык. Но как он привык? Как можно привыкнуть к смерти? Неужели и я привыкну к этому всему?
Недалеко от дороги горели поля. Местные, у которых мы остановились, чтобы купить арбуз, сказали, что те начали гореть после обстрела. Гектары земли были охвачены пламенем, и что-то вселенское было в этом. Будто сама Земля решила сбросить с себя весь этот ужас, что происходил здесь.
Вернулись домой мы уже ближе к вечеру. На тот момент мы слушали песни на флешке Дэна уже по второму кругу. Дома, сняв с себя военкора, переодевшись в «гражданского Вадима», я пошел прогуливаться по Донецку. Хотелось побыть одному со своими мыслями, увидеть коллег в «Легенде». Катя Катина, узнав, что я иду туда, попросила снять пресс-конференцию Басурина. Все было как всегда, но я поймал себя на мысли, что пока кто-то называет сухие цифры, эти самые цифры несут умерших на руках до могилы, тянут на себе раненых товарищей, терпят обстрелы. С тех пор я дал себе зарок, что буду более внимателен к судьбам простых людей. Нужно больше синхронов, больше криков о помощи, больше правды. Больше мнений о войне именно от гражданских людей.
Следующим утром мы встречались со Светланой. Она пришла в белой облегающей майке на тонких лямках, пуш-ап подчеркивал ее троечку, обтягивающие джинсовые шорты, белые носочки, кеды. Стройные ноги, спортивные икры, тонкие запястья, черные волосы, огромные карие глаза, острые ключицы. Черт побери, она была очень красива. Она чуть опоздала, но девушки опаздывают всегда. Я же так волновался, что пришел, наверное, минут за 40 до встречи. Она шла ко мне какой-то легкой походкой, улыбалась, отводила глаза. «Чего ты так на меня смотришь?», – спросила, достала тонкую сигарету и закурила. Я сижу, отвечаю что-то несуразное, предлагаю пройтись и попить кофе. Мы идем минут 5 от силы, кофейня встречает нас сонными официантами. Она пьет сок, ничего не ест, говорит о диете. Я же голодный, но тоже не беру себе ничего кроме любимого напитка. Странно, мы помним вкус кофе только вчерашнего. Вкус кофе, который ты пил год назад ты уже и не вспомнишь. Скажешь: «Ну такой, ну кофе, короче говоря». А хотелось бы больше рассказать, какой он был.
Света оказалась «проукраински» настроенной девушкой. Сравнила нашего президента с Гитлером, попыталась неловко наехать на бойцов ополчения, сделала вид, что совершенно не понимает, что я делаю здесь и зачем снимаю. Я же не совсем понимал, зачем она вообще живет в Донецке и пошла пить со мной кофе. Я так понравился ей внешне? Она же видела, что я в форме частенько, влетал с аккредитацией на шее в кафе. Давно было понятно, кто я есть. Но она согласилась. В общем, поговорили мы как-то неловко. У меня был шок. Я надеялся, что эта красивая украинка – сепар, и у нас будет такая крутая ополченская пара. Бравый военкор – и красивая сепарка. Загляденье. Надумал себе, дурачок.
Мы какое-то время еще после этой встречи вяло общались. Но все уже было решено у меня в голове. Как сказала одна моя знакомая: «Это первая пара на моей памяти, которая не состоялась по политическим и идеологическим убеждениям». Потом мне звонил мужик Светланы, предлагал встретиться, поговорить. Когда выяснилось, что он ополченец (!!!) и хочет взять ее в жены, я посоветовал ему трижды подумать. А еще сказал о том, что не знал о его существовании и встречаться с ним не хотел. Ровно как и не понимал, как встречается с ней он. Но разговор закончился на какой-то умиротворенной ноте, и это даже было удивительно.
Вот так я влюбился в украинку. Один раз. Потом как-то не везло.
Глава 13
Странное это чувство, когда бежишь домой, в голове какая-то умная мысль, или даже целая строчка, или нет – даже несколько строчек, и тебе их надо записать. И ты бежишь на радостях, что вот – сейчас как напишу, напишу! Забегаешь в подъезд, бежишь по ступенькам, запыхавшись, броник и шлем в одной руке, рюкзак в другой, все это неудобно, бьет по икрам. К пятому этажу у тебя уже язык на плече, ты плюешься, думаешь, что пора бы уже бросать курить. Судорожно копаешься, ища ключи. Находишь не сразу, думаешь даже, что потерял где-нибудь на передке, наконец,