Леха говорит о нем, что это его «названный отец». Это с ним должна была быть та самая съемка, с которой меня попросил он помочь. Но я не знал никаких подробностей этой самой съемки. И, наверное, это было правильно.
После завтрака мы сели в автобус и поехали на кладбище. То самое, где были захоронены ополченцы, которых знали и Смирнов, и Батя. И он ходил между могил, и рассказывал о каждом из них какую-то удивительную историю. О героизме. О последнем рывке. О случайном осколке или пуле. О понимании, что «если не я, то всем хана». Какое-то это странное, русское чувство. Наверное, мне нужно пообщаться с солдатами многих армий мира, чтобы понять, что оно не только наше.
Батя-Купол поглаживал кресты на могилах ладонью, будто это были вовсе не кресты, а люди. Как-то особенно аккуратно, по-живому. Я не могу объяснить это иначе. Порой задерживался у них на несколько минут и молчал. Наверное, в эту минуту он вспоминал о человеке что-то случайное, хорошее.
У меня было именно так, когда я узнал о смерти Грека. Я рыдал у матери на груди, взахлеб. А сам думал о том, как утром он мне принес из своих закромов кевларовый слой, чтобы моя спина хоть как-то была защищена. Такой простой, донбасский мужик, который помог приезжему военкору, которого еще вчера и не знал совсем. А должен, наверное, я бы был что-то иное вспоминать. Ан нет…
Какое-то новое чувство родилось в тот момент, когда я увидел этого грузного мужика у могил, поглаживающего заботливо и трепетно кресты. Доселе незнакомое, непередаваемое. Какой-то новый ком подступил к горлу, и еще пару дней не отпускал мою память.
А вечером тот же человек нам варил шурпу с дымком. И это было одно из самых вкусных блюд, которых я попробовал в своей жизни. Клянусь вам, Батя-Купол засунул настоящее полено прямо в этот суп. А до этого мы долго и много разговаривали, играли в бильярд. Ополченец жил в доме бывшего прокурора Луганска. Условия были соответствующие. Чиновник, как началась война, сбежал в Киев.
Я даже успел подремать пару часов, пока готовилось коронное блюдо Бати. Отношения его и сироты Смирнова действительно казались какими-то особенно теплыми. Будто они и правда были родными друг другу. «Купол» спас жизнь Лехе в 14-м году, в буквальном смысле успев его вырвать из-под самолетного обстрела. Уже в последний момент засунуть неопытного тогда еще комбата «Ангела» в какую-то нору, чтобы того не разорвало на части. В тот же день и родился сам батальон. А Батя-Купол стал «ангелом-хранителем» для главного из «ангелов». Такой вот парадокс.
Но Смирнов решил записать его не случайно. Старый ополченец был одним из первых, кто встал на защиту Луганска. Из «первого потока», так сказать. А этих людей с каждым годом войны, по разным причинам, оставалось все меньше и меньше. Чуть позже Батя уедет в Россию, навсегда покинув свою Родину. Точных причин этого решения я не знаю. Но образ седого великана, именно «Бати», врежется мне в память на всю жизнь. Думаю, как и все ополченцы, которые покинули Донбасс, он по-прежнему каждый день думает о своем крае. О своем доме. И о тех ребятах, лежащих под крестами, для которых он стал одним из самых близких людей за очень короткий отрезок жизни.
Глава 23
– Едем в место, что называется – полная ж. Жесть, короче, – Смирнов оборачивается ко мне, ногу закинув на приборную панель. Оружие его, пулемет, торчит из открытого окна. Он небрежно держит его, накрыв рукой, а ствол засунув между зеркалом заднего вида и ребром двери. Эдакая импровизированная амбразура получается.
– Я был у Боцмана уже один раз. Это там, где одна дорога, и та простреливается? – переспрашиваю я и втягиваю голову в плечи. Страх нарваться на засаду или танковый снаряд начинает подсасывать твое воображение где-то глубоко в голове.
Ребята переглядываются, Смирнов бросает на меня удивленный взгляд через зеркало на лобовом.
Белая Каменка, место, где в то время в буквальном смысле поселился военкор Геннадий Дубовой. Ежедневно он выкладывал видео об обстреле этих позиций со стороны ВСУ. В комментариях под ними как всегда был жесточайший бой «диванных воинов». Но Гена снимал все подробно. Ополченцы периодически роптали на него, мол «куда ты высовываешься с камерой своей, голову оторвет к… матери!». Я удивлялся его безбашенности, если быть откровенным.
Прошлый раз я пробирался к передовым позициям по трассе, которую под прямой наводкой держали танки ВСУ. Мы неслись на «Ниве» километров под 120. Мои мысли в тот момент путались, мозг хотел знать ответ на один лишь вопрос: что лучше в этот момент – иметь быструю машину, но не бронированную, или все-таки защищенную, но более тихоходную. Тогда даже опытные ополченцы притихли. Будто всем нутром и молчаливым сосредоточением на окружающей обстановке пытались предугадать, получим ли мы в борт снаряд, пулю или мину.
Из техники на позиции была лишь легкобронированная МТЛБ, по сути – тягач, или даже трактор. Как вам угодно. На нем вывозили раненых. Больше никакой техники на позициях не было. Артиллерию убрали согласно Минским соглашениям. Были противотанковые ружья времен Великой Отечественной, ПТУР, пулеметы, автоматы. Жара дикая, мошкара, открытое поле. После недавно прошедшего дождя многие из окопов затопило водой. В том числе – склад продовольствия. Крупы испортились, сигареты отсырели. Боцман показывает мне реальные условия обитания на передовой. Такие картинки по федеральным каналам, обычно не показывают. О проблемах у нас говорить не принято. А тут – вот они. Иди и смотри. Снимай. Застенчивый парень из России, ополченец Грац, с которым мы как-то сразу находим общий язык, дает мне интервью. Первое в своей жизни. И первое – мне. «Раньше как-то не особо понимал вашего брата. А ты вроде наш, слышал про ваше агентство и работу». Мне приятно. И это правда. Мы долго разговариваем, и не только о войне. О планах на будущее тоже. Он застенчиво улыбается, когда говорит, что очень хочет семью и вроде как даже невеста уже имеется. Из местных.
Там же я встретил ополченца Парму – итальянец, приехавший сюда воевать против фашистов и националистов. Он прекрасно говорит по-русски. Улыбчивый, светлый. И он, в отличие от многих из нас, легко переносит жару. «В Италии сейчас сиеста» – говорит он мне и солнечно улыбается.
Такой была передовая буквально пару недель назад.
Сейчас мы едем на белом микроавтобусе вдоль посадки. Вижу взорванный «КамАЗ», в который попал танковый снаряд. Макс «Шило», тот самый, что за рулем, набирает уже километров 130 в час. А это, между прочим, не трасса. Это другой маршрут, обычная грунтовая дорога. Машину трясет, мотает. Мы задеваем нижней точкой задней балки какой-то бугор, слышится сильный стук. Смирнов матерится, мы все материмся, потому что в голове лишь одна мысль: «Наверное, машине хана».
Но нет, «Мерс», на удивление, выдерживает это испытание и торопится попасть к Боцману на передок. В пакетах «Ангелов» сигареты, какая-то форма, берцы, еда. Самое необходимое, что может пригодиться ополченцам тут. А еще я хорошо помню, что ребята везли им квадрокоптер, чтобы те, в свою очередь, могли так же, как и украинские военные, проводить разведку с воздуха. Каких-то лет 15 назад такое можно было представить лишь в научной фантастике.
Наконец-то мы ныряем в спасительную низину уже возле самого передка. Отсюда до окопов – считанные метры. Мы все быстро выскакиваем и идем к ополченцам. Смирнова здесь знают хорошо, он не первый раз помогает этим ребятам. Меня узнает Грац и Боцман. Ребята удивились: «Обычно к нам военкоры приезжают один лишь раз. Исключение – Фадеев и Дубовой». Я улыбаюсь. Мы передаем подарки, местные сразу набрасываются на сигареты. Курева тут нет уже как пару дней.
– Мы уж думали самосад какой сажать, – смеется один из них, распаковывая пачку табака.
– Давайте кофе попьем, что ли. Мы вас и покормить можем, у нас сегодня борщ, – Боцман встречает гостеприимно, улыбается. Везде у него порядок, все на своих местах.
За столом все просто – кружки-ложки, последние местные боевые сводки. Парни курят, мы настороженно слушаем «Кирпича», заместителя Боцмана.
– Утром заметили, как по зеленке, по дальней, просочилась таки какая-то группа вооруженная. Так что вы на обратном пути будьте аккуратней там. Мало ли чего. Мы своих всех предупредили, чтобы встречали. Но все-таки.
Мы как-то нервно начинаем похихикивать. Я записываю интервью с Боцманом.
– Обстановка стабильно напряженная, – начинает он словами Басурина. – Регулярные обстрелы, ежедневные. Наблюдаем перемещение украинской техники. Ждем опять атаку.
Еще несколько дней назад тут был бой. ВСУ пошли в танковую атаку. Ополченцам удалось подбить один Т-64. Экипаж танка слинял, бросив подбитую технику. Остальные дали деру. Я стою на краю окопа и смотрю в бинокль, рассматривая подбитую «броню».
– Ночью пытались к нему подойти, но наши сигналки сработали. Видно что-то вытащить хотели из него. Может своего убитого, может документацию какую. Черт его знает.
Намного позже, уже осенью, я увижу этот танк в рядах ополченцев. А о том, как Боцман и его немногочисленная команда, в рядах которой было чуть больше отделения, отбила атаку украинцев, будут слагать настоящие легенды. Да и не удивительно. Боцман и Кирпич – действительно легендарные личности, начинавшие свой путь еще в Славянске вместе с Моторолой и Стрелковым. «Непобедимый Боцман» – бородатый, грузный, огромный славянский мужик. Медведь, по-другому не скажешь. Умнейший человек, расчетливый, хладнокровный. Его тут слушает каждый. Огромная борода, добрая улыбка, острый юмор.
Да и ребята его все как на подбор. И не было в них никакой напыщенности, торопливости, суетливости. Очень часто такими можно увидеть героев военных фильмов. В жизни же все иначе. Одним словом – легендарное отделение. Кто еще таким количеством отобьется от превосходящих сил, да еще и от техники?
Прощаемся тепло. Уезжаем так же, той же дорогой, с той же максимальной скоростью. Когда выскакиваем в Тельманово, облегченно выдыхаем.