– Зная немного сира Томаша, могу предположить, что он воспользовался другими выражениями, чтобы выразить свою обеспокоенность случившимся.
– И я не стану повторять их на святой монастырской земле, чтобы не накликать на свою голову проклятия. Но можете мне поверить, старый рубака был порядком возбужден.
Гримберту уже не было нужды сверяться с цифровыми сигнатурами прочих рыцарей. Он и так видел их корпуса в сером рассветном воздухе, выдающиеся среди приземистых фабричных построек. Грузную громаду «Ржавого Жнеца» сложно было с чем-то спутать, она напоминала собой выросший посреди монастыря утес. «Варахиил», выглядевший несравненно более изящно на его фоне и походящий на готическую статую немного гротескными чертами, расположился неподалеку, на некотором удалении.
Да уж, подумал Гримберт, прикусив губу и снижая ход, что бы ни случилось в Грауштейне этой ночью, если это событие заставило этих двоих, на дух не выносящих друг друга, сойтись вместе, дело, по всей видимости, серьезное.
– Хламидиоз святого Фомы! – бросил вдруг Шварцрабэ, приостанавливаясь и глядя на что-то, что находилось за пределами зоны видимости Гримберт. – Хотел бы я знать, что за изувер сотворил с ним это?
«Сотворил что?» – хотел было спросить Гримберт, но сдержался. С высоты его роста оказалось не так-то просто разглядеть, что обнаружил его спутник, несовершенные сенсоры «Судьи» несколько секунд напряженно гудели, меняя фокусное расстояние. И только тогда он увидел.
Это было человеком. Без сомнения, когда-то оно было сотворено по образу и подобию Господа – это он понял по обрывкам темной мешковины, напоминающей монашескую рясу, – но сейчас от этого сходства почти ничего не осталось. Тело раздулось, ощетинившись во все стороны невообразимым количеством разнообразных шипов, в которых Гримберт с содроганием узнал вполне обыкновенные предметы, частично позаимствованные из мастерской.
Большие и малые иглы, ножницы, веретена от ткацких станков, стило, кухонные ножи, куски заостренной стали, осколки стекла… Несчастный был истыкан настолько, что на его теле, превратившемся в хлюпающую медузоподобную тушу, не осталось ни одного свободного дюйма. Под конец в дело пошли даже острые металлические обрезки и деревянные щепки.
– Уму непостижимо… – пробормотал Гримберт. – Сколько ненависти надо испытывать, чтобы растерзать подобным образом человеческое существо.
– Ненависти ли? – с отвращением пробормотал «Ржавый Жнец» голосом старого Томаша. – Говорят, пока он был жив, хохотал как безумный. Видите, даже щеки лопнули?..
На истерзанном и свисающем клочьями лице мертвеца Гримберт в самом деле увидел неестественно широкую улыбку, похожую на распахнутый алый капкан. Над ней зияли два черных провала, которые когда-то были глазницами. Прежде чем в них вонзили обломки прялки, разворотив лицо до неузнаваемости. Гримберт малодушно приказал «Судье» приглушить этот участок изображения. У смерти много ликов, но некоторые из них не рекомендуется разглядывать дольше положенного.
– Этот человек, он… – Гримберт осекся. – Стойте. Вы сказали – хохотал?
– Представьте себе, – грубовато отозвался Томаш. – Хохотал как оглашенный, если верить уцелевшим. А уцелевших тут не так уж много, душ пять или шесть из всего цеха. И лучше бы вам, пожалуй, на них не глядеть, а то, пожалуй, будете держать пост до самой Пасхи – кусок больше макового зерна в глотку не пролезет.
– Он умертвил их, – в бронированной башне «Варахиила» распахнулся люк, через который на лобовую броню легко выбрался Ягеллон. – Человек, лежащий перед вами, погубил своих собратьев, две дюжины человек. Зашел в цех и набросился на них, как дикий зверь. А после, окончательно впав в неистовство, принялся наносить увечья себе самому. У него не было оружия, но, как видите, это его не остановило. Он втыкал в свое тело все, что попадалось ему на пути. Истекал кровью, но продолжал калечить себя, беспрестанно хохоча. Пока не испустил дух на пороге.
Гримберт ощутил секундный спазм в желудке. Будь на месте неуклюжего «Серого Судьи» услужливый и чуткий «Золотой Тур», тот не замедлил бы ввести ему в кровь препятствующие тошноте антиэметики, тонизирующие алкалоиды и мышечные релаксанты. Но «Судья» был слишком груб для этого, да и не владел столь развитыми лекарскими навыками. Если он и мог поддержать своего хозяина, то только негромким гулом вспомогательного двигателя, отдававшегося во всем теле мелкой дрожью. Даже за это Гримберт был ему благодарен.
– Его затылок, – Гримберту пришлось сглотнуть, допустив небольшую паузу. – Сенсоры не обманывают меня?
Вынырнувший из ниоткуда Шварцрабэ обошел распростертое тело по широкой спирали, бормоча что-то себе под нос. Своей манерой двигаться, а может, благодаря блеску своих серых глаз, он напоминал Гримберту ворона, деловито изучающего брошенную кем-то падаль. Внимательную и осторожную птицу, которую не так-то просто застать врасплох.
– Совершенно не обманывают, сир Гризео, – возвестил он, окончив беглый осмотр. – Его затылок изувечен, но в нем отчетливо видны отверстия нейропортов. Несомненно, этот несчастный был рыцарем, нашим с вами собратом.
– Курва мачь… – пробормотал по-лехитски Ягеллон, ударив кулаком по лобовой броне «Варахиила». – Цо за кхори дрань мущиш быць абы зробыць то самэму… Простите. Простите, господа. Я… Не могу представить, каким чудовищем надо быть одержимым, чтобы сотворить с собой и своими близкими нечто подобное.
В мрачном оскале «Жнеца», покрытом коростой из грязи и ржавчины, Гримберту померещилась презрительная усмешка Томаша.
– Что-то вы приумолкли, добрые господа. А как прежде славно мололи языками! Что, теперь и до вас дошло, значит?
Да, подумал Гримберт, дошло. Как нельзя лучше.
– Мы все думаем об этом, не так ли? – вслух спросил он, из предосторожности заставив «Судью» говорить потише. – Этот человек погиб прямо как наш несчастный общий знакомый Франц Бюхер. И я объявил бы это чудесным совпадением, вот только, кажется, до печеночных колик устал от здешних чудес.
Шварцрабэ одобрительно кивнул:
– Превосходно сказано, сир Гризео. Я и сам того же мнения. Чудеса Грауштейна, кажется, начали меня утомлять. А некоторые из них, пожалуй, я предпочел бы изучать, находясь на большей дистанции, чем сейчас. Вы только посмотрите, все кости в его теле изломаны, точно пучок хвороста! И я почти уверен, что это не следствие внешних травм, это его тело ломало само себя в страшных судорогах.
– Отойдите! – резко приказал ему Гримберт. – Отойдите от тела!
– У меня нет злых умыслов, я хочу лишь изучить останки и…
«Серый Судья» зловеще лязгнул затворами орудий. Этот лязг не походил на тот грохот, что издавали патронники «Золотого Тура», помещая в стволы огромные снаряды, но был достаточно красноречив для уха всякого рыцаря. А Шварцрабэ, несомненно, был рыцарем – несмотря на свой распутный образ жизни и своеобычное мировоззрение. Поспешно отскочив от распростертого мертвеца, он замер посреди улицы, немало удивленный, но ничуть не испуганный.
– Что это вы? – осведомился он, улыбаясь, но улыбкой не благодушного сатира, как прежде, а какой-то другой, осторожной и немного нарочитой. – Неужели и в вас бес вселился, любезный сир Гризео?
– Просто держитесь подальше от этого тела, – медленно и раздельно произнес Гримберт. – Ради собственного блага. Мы не знаем, чем он был отравлен и что за дрянь скрывается в его потрохах.
– Опасения напрасны, сир Гризео, – подал голос Ягеллон, задумчиво взиравший на «Серого Судью» с верхушки бронированной башни своей машины. – Братья-лазариты сделали вскрытие Франца. И ровным счетом ничего не обнаружили – ни токсинов, ни ядов, ни…
– Братья-лазариты не обнаружат болезни в собственном теле, пока не начнут распадаться на смрадные кости! – бросил Гримберт. – У наших доспехов в разной мере откалиброваны сенсоры, но сейчас все мы видим одно и то же. Этот монах умер через два дня после Франца Бюхера – и умер той же паскудной смертью, что и он, разорванный на части собственной ненавистью. Вы сами слишком хорошо понимаете, что это может означать.
Кажется, Ягеллон сообразил быстрее прочих.
– Зараза, – прошептал он одними губами, сделавшись на миг еще бледнее, чем обычно. – Что бы это ни было, оно способно передаваться от одного человека другому. А значит…
– На вашем месте я бы забрался обратно в доспех, – посоветовал ему Гримберт. – В наше время рыцаря и так поджидает слишком много опасностей, чтобы вы рисковали своей жизнью почем зря.
Шварцрабэ хитро усмехнулся и почти было щелкнул пальцами, как он это периодически делал, чтобы донести до прочих занимавшую его мысль, но не успел. Еще не произнесенные слова утонули в грохоте, похожим на отзвуки горной лавины – словно дюжина исполинских машин принялась забивать железобетонные сваи в гранитные недра острова, отчего тот задрожал под ногами. Неприятное ощущение даже когда находишься в многотонном и защищенном со всех сторон рыцарском доспехе. В Альбах этот звук возвещал о том, что пора убраться куда подальше, прежде чем сделалось поздно, но тут…
Гримберт усмехнулся. В этот раз судьба, старая сифилитичная карга, не одарила его правом выбора.
– Спокойно, – бросил он. – Это не землетрясение. Это гвардия приора Герарда несется на всех парах, чтобы запротоколировать новое чудо Грауштейна.
Радар «Серого Судьи» хладнокровно фиксировал отметки, отображая цифровые сигнатуры на электронном поле визора. Сразу пять отметок. «Вифаниец», «Друг Христов», «Китион», «Шестая Седмица». Судя по жирным мазкам, отнюдь не машины поддержки, а полноправные машины тяжелого класса, неудивительно, что мостовая Грауштейна ходит ходуном, а в окрестных зданиях лопаются стекла, не выдерживая их аллюра.
Пятая сигнатура, державшаяся впереди, была ему знакома, и столь отчетливо, что Гримберту на миг показалось, что внутренняя энергосеть его доспеха оказалась полностью обесточена, заточив его в крохотной стальной пещере, немилосердно сдавившей тело и члены.