Он произнес это ровным тоном, несмотря на то что если бы самый дотошный провизор взвесил и измерил эти слова на самых точных аптекарских весах, то обнаружил бы в них в лучшем случае лишь половину правды.
Приор Герард не делал никаких заявлений, это верно. Радиостанция Грауштейна, в лучшие времена вещавшая на многих частотах, оставалась нема, не спеша обнадежить своих новых прихожан и гостей. Но радиостанция Грауштейна, по счастью, не была единственным источником информации, из которого можно было черпать новости. Были и другие.
И самым надежным из них по праву можно было считать Берхарда.
Бывший барон Кеплер был обладателем многих талантов, за некоторые из которых Святой престол обещал всевозможные кары, но его талант лазутчика, кажется, перевешивал все прочие. Этот человек, едва лишь погрузившись в водоворот Грауштейна, так быстро сделался его частью, словно никогда и не существовал отдельно от него. Благодаря своему увечью он легко смешался с толпами страждущих калек, ожидающих исцеления от чудесной пятки, при этом сумев завязать в самом скором времени множество знакомств среди монастырских обсервантов.
Берхард не был вхож во внутренние покои Грауштейна, не имел доступа к терминалам связи или библиотеке, но и без того умудрился в считаные часы добыть немало полезной информации, которую Гримберту оставалось лишь просеять и обработать.
Человека, удостоившегося чести вторым по счету быть сожранным «Керржесом», звали Клаус. Он не относился к обитателям Грауштейна, но, как и многие братья-лазариты, прибыл в монастырь, узнав о чуде, за несколько дней до Гримберта. Упорный в своей вере, как и подобает христианскому рыцарю, сир Клаус не сразу отправился к пятке святого Лазаря, а лишь по прошествии нескольких дней, очищая душу постом и исповедями.
Были, впрочем, и другие источники информации, которые Гримберт тоже не обошел своим вниманием. Они утверждали, что в Грауштейн сира Клауса паром переправил на телеге – тот был не в состоянии забраться в свой доспех, а если бы и взобрался, наверняка вывалился бы с грузовой палубы в воды Сарматского океана. Он не был ни пьяницей, как сперва было заподозрил Гримберт, ни любителем наркотических зелий, просто был чрезмерно изможден возрастом и болезнями. Одержимый «пламенем святого Антония», которое обыкновенно попадает в организм через зараженную спорыньей муку, сир Клаус находился в столь слабом состоянии, что лишь по истечении нескольких дней смог подключиться к доспеху, чтобы принять участие в проповеди приора Герарда.
На следующий же день ему стало лучше – сознание очистилось, судороги прекратились, и окружающие братья-лазариты сочли это несомненным влиянием чудодейственной пятки. К вечеру у него начались головные боли, но не очень сильные, от которых он спасался вдыханием уксуса и беспрестанными молитвами, а под утро…
О последующих событиях Гримберт догадывался и так, информация Берхарда не содержала в себе ценных крох. Незадолго перед рассветом брат Клаус впал в сонное оцепенение вроде того, в котором пребывал Франц Бюхер. Выйти из него ему уже было не суждено. Впав в состояние амока, он обрушил свою ярость на тех братьев, которые имели неосторожность находиться поблизости, а также на обслугу мастерских и случайных прохожих. В миг помешательства он, как и Франц Бюхер, выглядел опьяненным, безумным, черпающим силы в своем помешательстве, и силы эти оказались воистину бездонными. Упал он только после того, как пронзил самого себя в трех дюжинах мест, используя для этого все, что попалось ему под руку, от инструментов до столовых приборов. Видно, к тому моменту пошедшая в разнос и отравленная «Керржесом» нервная система уже не удовлетворялась той болью, которую он причинил окружающим, требуя уже его собственной.
Некоторых демонов чертовски тяжело насытить…
– Вода или воздух.
– Что?
Одно из орудий «Варахиила» приподнялось, зачем-то ткнув в небо.
– Я размышлял о том, как «Керржес» может попасть в организм. Едва ли с едой или питьем. Сир Франц прибыл на утреннем пароме вместе со мной и сиром Томашем и все время находился при нас. Здесь, на острове, он не съел даже маковой росинки.
Гримберт, не сдержавшись, фыркнул:
– А я думал, он не из тех людей, что жалуются на отсутствие аппетита.
– Он готовился предстать перед чудом. И полагал, что лучше это сделать на пустой желудок.
Вспомнив объем живота сира Франца, Гримберт лишь хмыкнул. Для такого, пожалуй, и целиком проглоченный молочный поросенок – легкая закуска…
– Франц пил монастырское пиво в рефектории.
– Всего за полчаса до своего приступа, – легко возразил Ягеллон. – Неужели этого времени хватило вашему «Керржесу», чтобы овладеть им?
«Вашему «Керржесу». Гримберт поморщился, так паскудно звучало это словосочетание. Оставалось надеяться, что Ягеллон не вкладывал в него особый смысл.
А ведь и ситуация складывается паскуднее некуда.
Стоит только прокаженному братству узнать, кто скрывается под броней «Судьи», как дело выстроится так быстро, что дознавателям останется только щелкнуть пальцами, прежде чем приговорить его к колесованию или сожжению заживо – все детали отлично подстраиваются друг под друга безо всякой помощи, естественно, как части головоломки.
Одержимый ненавистью к своему давнему недругу, низвергнутый маркграф Туринский проник на территорию монастыря, чтобы освободить там смертельно опасный нейроагент лангобардской разработки. Откуда он у него? Очевидно! Маркграф Туринский принимал участие в печальной памяти штурме Арбории три года назад, более того, как было установлено позднее судом сенешаля, он примкнул к лангобардским еретикам, помышляя извести кознями своего недруга, графа Женевы, а также императорские войска, которыми тот командовал. Вполне вероятно, лангобарды снабдили его своим дьявольским оружием. Тогда маркграф Туринский, схваченный верными слугами престола, не успел пустить его в ход. Оно ждало несколько лет, и вот теперь…
Гримберт ощутил, как его скорчившееся тело источает пот, холодный и липкий, точно слизь.
Дрянь, и верно складно выходит. Идеально складно.
– Мы не знаем, сколько времени нужно «Керржесу», – возразил он вслух. – Возможно, ему довольно и получаса, чтобы завладеть жертвой.
– Но в таком случае у нас было бы сейчас куда больше хлопот, сир Гризео. В рефектории пил не только Франц, не так ли? Но и ваш приятель Шварцрабэ, этот бесцеремонный малый, и Красавчик Томаш, и многие прочие. Никто из них не сделался одержим как будто?
Чертовски верное наблюдение, вынужден был признать Гримберт. Но, по большому счету, ровным счетом ничего не говорящее. «Керржес», в каком бы виде он ни существовал, наверняка был оружием избирательного действия, куда более сложным, чем штамм чумы или холеры, сеющий смерть безоглядно. Едва ли он станет обрушиваться на все, что окажется в его зоне досягаемости, скорее, точно управляемый снаряд, ждет детальных инструкций от своего хозяина… Но чем руководствовался хозяин, назначив целью сперва безобидного Франца, а потом старого, наполовину выжившего из ума Клауса? И нужно ли искать логику в том, как он выбирал цель?
– Это может быть вода или пища, – констатировал Ягеллон с нечеловеческим спокойствием. – А еще это может быть газ. Какая-нибудь примесь без цвета и запаха, которая, будучи растворенной в воздухе, проникает в организм через легкие. Не так ли?
– Может и газ, – неохотно подтвердил Гримберт. – Я уже говорил, что не имею ни малейшего…
– Вам стоит приникнуть к вере, сир Гризео.
– Что?
«Варахиил» приподнялся, распрямляя свои длинные ноги. Созданные для быстрого маневра, облегченные, снабженные отдельными гироскопами и дополнительными суставами, они казались почти изящными на фоне грубых лап «Судьи». И делали «Варахиила» чертовски похожим на его владельца. Долговязый, кажущийся хрупким, он выглядел исполненным царственного достоинства журавлем на кардинальском пруду. Никакого сходства с насмешливой вороньей язвительностью Шварцрабэ.
– Вы никогда не задумывались, что Господь, быть может, подает вам знак? Исполняя обет, вы заперли себя в бронекапсуле еще до того, как явились в Грауштейн. Значит, с самого начала оградили себя от опасности «Керржеса». Удивительно удачная случайность, сир Гризео. Вот я и подумал, может, это Господь послал вам такой знак? Спас от той участи, что грозит всем нам, прочим пленникам?..
Гримберт ощутил себя маленькой сухой мозолью в недрах корпуса «Серого Судьи». Крохотным пятном органики, засевшим в его стальных потрохах.
– Говорите начистоту, сир Ягеллон, – холодно произнес он. – Вы хотите сказать, что подозреваете меня в чем-то?
Взгляд «Варахиила» скользнул по лобовой броне «Судьи». Без всякого интереса, как показалось Гримберту. Точно по серой стали соскользнуло невесомое птичье перо.
– Подозреваю? Вас? Храни вас Господь, сир Гризео! Если бы я в самом деле подозревал вас в чем-то подобном, то давно бы уже известил о своих подозрениях приора. А уж его реакция, полагаю, не заставила бы себя долго ждать.
Дьявол. Гримберт сцепил зубы. Следовало ожидать, что Стрех из Брока проявляет свою ловкость не только в танцах. Превосходный маневр – энергичный, жесткий и вполне очевидный.
– Чего вы хотите? – спросил он тихо.
«Варахиил», немного качнувшись, развернулся. Так легко, будто и не был отягощен многими тоннами броневых плит, укрывающих его корпус.
– Хочу выбраться из Грауштейна живым, – спокойно обронил Ягеллон. – И буду очень вам признателен, сир Гризео, если с этого момента ваше общество не будет казаться мне столь… навязчивым. Если вам взбрело в голову устраивать слежку, соблаговолите, по крайней мере, обратить свое внимание на тех олухов, которые способны ее не заметить. А теперь прощайте, сир Гризео, я намереваюсь посетить собор, не хочу пропускать службы из-за досужей болтовни. Или вы, может, желаете присоединиться ко мне?
Гримберт вздохнул. Точнее, ему только показалось, что вздохнул – это невидимые меха «Судьи», дрогнув, наполнили его грудную клетку точно просчитанным объемом воздуха. Который показался ему чертовски кислым и сухим.