дном они не могли его упрекнуть – он всегда заботился о досуге своих подданных. Он обеспечил бы им такое развлечение, что у них полопались бы животы от смеха!..
«Вифаниец» не был обесточен, как сперва показалось Гримберту. Более того, он все еще шевелился, хотя движения его были безотчетны и неуправляемы, скорее напоминая дрожь или озноб. Орудийные стволы ерзали на своих местах, гидравлические ноги подрагивали, башня совершала едва заметные рывки. Неконтролируемая нервная деятельность, подумал Гримберт. Тело, впавшее в беспамятство, все еще подключено нейроштифтом к доспеху, оттого он силится повторить те безотчетные движения, которые оно производит. Нелепо и жалко…
– Сир Томаш? Сир Гризео? Отрадно видеть, что вы не поддались низменному побуждению толпы, насмехающейся над нашим собратом, но лучше бы вам обоим покинуть это место, и поскорее.
«Серый Судья» резко дернул головой, чтобы увидеть говорившего, и, конечно, увидел, благо тот спокойно стоял на месте, не делая попытки укрыться от его взгляда. Шварцрабэ холодно глядел на «Вифанийца» снизу вверх. Щегольский черный берет придавал ему лишних два или три сантиметра роста, но этого было явно недостаточно, чтобы сравнять их по высоте.
– Какого дьявола? – пробормотал Гримберт. – Почему вы без доспеха и как…
Он больше не может доверять своей памяти, она сделалась слишком ненадежна. Он был уверен, что совсем недавно видел «Беспечного Беса» на своем обычном месте, подпирающим крепостные ворота. Его горящая сигнатура свидетельствовала о том, что его питание включено, а его владелец находится внутри. Между тем как сам Шварцрабэ невозмутимо стоял возле «Судьи», глядя на дрожащего в ознобе «Вифанийца».
– Оставим вопросы на потом, – заметил Шварцрабэ. – А теперь, прошу вас, отступите назад. Потому что сейчас здесь начнется нечто крайне скверное.
– Скверное? – Гримберт ощутил, как разлившаяся по телу желчь делается ледяной. Слова, оброненные Шварцрабэ, казались небрежными, но он ощутил за ними нечто жуткое. – Что вы имеете в виду?
– Его! – Шварцрабэ ткнул пальцем в дрожащего всеми членами «Вифанийца», окруженного улюлюкающей толпой. – Нечто скверное случится с ним в самом скором времени. А также и с нами, если мы не найдем себе подходящего укрытия.
Гримберт заставил «Судью» сконцентрировать зрение на «Вифанийце», но не обнаружил в облике того никаких изменений. Неконтролируемая мелкая моторика конечностей заставляла оглушенного рыцаря содрогаться на месте, точно припадочному, и выглядело это одновременно комично и жутко. Точно огромное смертоносное божество, содрогающееся от колик или щекотки.
– Он… Что с ним? Что с ним творится, сир Хуго?
Глаза Шварцрабэ сделались холодны, как это с ними иногда бывало.
– Вы еще не поняли, мальчишка? – процедил он сквозь зубы. – Он смеется. И это больше не «Вифаниец». Это наш приятель «Керржес».
Часть восьмая
Гримберт вспомнил страшный смех Франца Бюхера, сопровождавший его смерть. Безумный хохот, раздиравший его глотку, хохот, которым он давился, точно битым стеклом, не в силах сдержать его, превращаясь в обезумевшую, не подчиненную себе машину.
Дрожь «Вифанийца» не была судорогами его пилота, скрупулезно переданными стальным конечностям. Это был смех. Человек внутри бронекапсулы смеялся. Смеялся так, что уже не мог двигаться, лишь сотрясался, стоя на месте.
И это значило…
Два лазарита, закованных в сталь, оставив свой пост у рефектория, приближались к своему собрату. Не так, как приближаются к поврежденной машине, ждущей помощи. Сосредоточенно, осторожно печатая шаг, подняв орудия. Они поняли. Тоже успели сообразить. Наверно, были предупреждены Герардом или услышали смех безумца в радиоэфире. Это объясняло внезапный всплеск радиоволн в окружающем пространстве.
Но об этом неоткуда было узнать паломникам, обступившим сотрясающуюся машину.
Первая пулеметная очередь, ударившая под ноги «Вифанийца», не была прицельной, видно, другой лазарит еще не успел совладать с приводами наводки, но оттого не менее смертоносной. Отразившись от твердого гранита мостовой, увлекая за собой бритвенно-острые осколки камня, отрикошетившие пули прошлись по толпе, мгновенно выхватив из ее колеблющихся бесцветных покровов окропленный алым клок. Точно кто-то хватил маленьким отточенным ножом по мешковине. Затрещало сукно, зазвенели, рассыпаясь вперемешку с искрами, гильзы. И только потом раздались крики – оглушительные, но не рассыпающиеся на отдельные стоны, а слаженные, слитые воедино, словно толпа, охваченная единым пароксизмом религиозного экстаза, попыталась исполнить хором какой-то страшный и не существовавший прежде гимн во славу безумного божества.
– Херова дрянь! – выдохнул Томаш. Выпучив свой единственный глаз, скособочившись, он выглядел так, будто увидел чудо – и это чудо, сверкнув в сером небе Грауштейна, наполнило сосуд его души трепещущим пламенем. – Во имя паленых потрохов никомидийских мучеников, что за…
Паломники, взвыв, бросились прочь от «Вифанийца» – грязная бесцветная волна, рассыпающаяся алыми брызгами под огнем двух пулеметов. Первые очереди ударили неприцельно, вразнобой, точно орудия не выискивали цели, а спешили выплеснуть жгущий изнутри боезапас. Но уже следующие оказались выверены – вполне достаточно, чтобы полоснуть по толпе горизонтальными трассами пулеметного огня, опрокидывая и разрывая тех, кто оказался ближе всего.
«Вифаниец» больше не был неподвижен. Ожившие пулеметы словно наполнили его огромное стальное тело жизнью, вдохнули в него жар. Выпустив двумя струями пар из системы охлаждения, ошпаривший искалеченных, ползающих у его ног людей, он заскрежетал всеми своими сочленениями и пустился в танец, подобный которому Гримберту никогда не приходилось видеть.
Жутко было наблюдать за тем, как Франц Бюхер, потеряв человеческий облик, мечется по заполненному людьми залу, легко разрывая голыми руками плоть и безумно хохоча. Но это… Это зрелище походило на картину из самого ада. Картину, которую сенсоры «Серого Судьи» передавали с безжалостной отчетливостью невозмутимых электронно-оптических приборов.
«Вифаниец» метался из стороны в сторону, слепо полосуя пространство вокруг него пулеметами и походил на безумного жнеца, охваченного приступом амока прямо посреди жатвы. Разве что вместо спелых пшеничных колосьев вокруг него были люди. Рыцарские пулеметы полосовали их, отстукивая рваные очереди, то невыносимо длинные, то короткие и отрывистые, точно звериный рык.
Кра-ха-та-та-та! Тра-бра-тра-та-та-там!
Тело «Вифанийца» дрожало и корчилось, словно по нему барабанили вражеские снаряды. Гидравлические приводы выли от страшных усилий, едва справляясь со своей работой, давно выйдя за расчетные параметры давления и прочности. Рыцарь шатался, кланялся, кренился то на один бок, то на другой – и все это время рассыпал вокруг себя звенящие трассы пулеметного огня.
Одна из очередей снесла угол рефектория, стесав его, точно невидимым зубилом, лишь серая пыль полетела по воздуху. Крупнокалиберные пулеметы «Вифанийца» отличались звериной яростью, и ярость эта, высвобожденная «Керржесом», обрушивалась на все окружающее огненным дождем, полосуя камень и людей вперемешку. Хвала Господу, пушки «Вифанийца» все еще молчали. Может, их система управления имела сдерживающие предохранители, которые их хозяин, сотрясаемый безумным смехом, не в силах был обойти. А может, он попросту позабыл, что в его распоряжении находится этот богатый арсенал.
– Назад! – крикнул Гримберт. – Укройтесь за мной!
«Вифаниец» поворачивался в сторону «Судьи», не прекращая стрельбы. И Гримберту не требовалась помощь медлительного баллистического вычислителя, чтобы определить траектории его огня в следующие две секунды.
Как нельзя вовремя.
Пулеметы «Вифанийца» били несогласованно, перебивая друг друга, каждый на свой лад, но, поймав неподвижно стоящего «Серого Судью», сошлись на нем почти одновременно. Гримберт услышал, как пули царапают гранит под его ногами, ощутил легкую дрожь, а вслед за этим ему показалось, будто на «Судью» сошла лавина. Как тогда, в Альбах, состоящая из осколков серого камня и тяжелого льда.
Доспех покачнулся. По экрану визора заплясали тревожные сполохи, на миг перекрыв изображение, в ушах зазвенело. Гримберт ощутил, как взвыли сервоприводы доспеха, на которые обрушилась непредвиденная нагрузка, как скрипнули торсионы. Несмотря на то что «Судья» был укрыт трехдюймовой броней, дающей надежную защиту от пулеметного огня, совокупная кинетическая энергия пулеметов была такова, что нарушила его равновесие, заставив закачаться.
Удерживать позицию. Гримберт впечатал этот мысленный приказ в «Серого Судью», ощущая себя содрогающимся комком теплой плоти, запечатанной в его могучем стальном теле. Не поворачиваться, не пятиться, не маневрировать. Инстинкт самосохранения, похожий на запертую в мозгу шипящую искру, молил его отойти. Спрятаться за зданием рефектория, прикрыться его каменной тушей. Но кроме инстинкта самосохранения, этого древнего рудимента, были и инстинкты рыцаря, твердившие – любой маневр, который он предпримет, будет самоубийственным. Оставаясь на месте, принимая на себя град попаданий, «Судья» мог рассчитывать на благоприятный исход. Если пули «Вифанийца», нащупав слабину в его доспехах, не прогрызут легированную сталь. Если не перерубят спрятанные под пластинами кабели и трубопроводы. Если не опрокинут навзничь. Но попытавшись отойти, он сделает положение почти безнадежным. Концентрированный пулеметный огонь таких орудий может попросту опрокинуть его машину. Еще хуже, если он придется не в мощную лобовую броню, а в бок – в боковой проекции нет и трех дюймов, бронебойные пули разорвут ее в клочья.
Была еще одна причина, по которой он не мог позволить себе сменить позицию. За каждой ногой «Серого Судьи» укрылось по человеку. За правой скорчился, вжавшись в землю, Томаш. Сквозь грохот стрельбы и визг рассыпающихся вокруг рикошетов Гримберт не мог слышать, что тот кричит, но не сомневался, что старый раубриттер сейчас чихвостит все сущее – не только приора и его проклятый монастырь, но и все мироздание, каким оно устроено со дня сотворения. Устроившийся за левой ногой, Шварцрабэ демонстрировал превосходное самообладание. Он потерял свой щегольской берет и был порядком бледен, но достаточно владел собой, чтобы приникнуть к стальной лапе «Судьи», как путник приникает к столетнему дубу, чтобы обрести защиту от дождя. Кажется, даже улыбался. Впрочем, это, конечно, скорее было безотчетной гримасой…