– Многие корят святош за чванливость, за жадность, за хитрость, и будут полностью правы, – Шварцрабэ усмехнулся «Судье», точно старому знакомому. Кажется, его совсем не пугала перспектива находиться на вершине крепостной башни рядом со стальным существом, способным превратить его одним неосторожным шагом в липкую слякоть на сером камне. – Но как по мне, они все попросту недалеки. Только подумайте, в своей вере братья-лазариты уродуют собственные тела, сотворенные Господом как величайшее Его творение. Это ли не насмешка над Его трудами? Это ли не оскорбление Его как творца? Издалека Грауштейн кажется крепостью веры, твердыней христианского духа, веками служившей его защите. Но внутри… Иногда я сам себя спрашиваю, а вера ли движет орденом Святого Лазаря и его безумным приором?
Гримберт едва не хмыкнул.
– Сомневаетесь в вере приора Герарда? Захотелось погреть кости на инквизиторском костре?
– Ну, если прежде их не обгложет наш приятель «Керржес»…
Упомянув «Керржеса», Шварцрабэ скривился. Так красноречиво, будто хлебнул прокисшего вина из фляги. Но если он полагал, что одной этой гримасы хватит, чтобы снять с себя подозрения, его ждало неприятное открытие.
– Где вы были, сир Хуго?
– Простите? – Шварцрабэ приподнял бровь, будто в самом деле не понимая. – О чем вы?
– Где вы были? – жестко повторил Гримберт. – Чем занимались на протяжении всего дня?
Шварцрабэ потеребил подбородок тонкими пальцами, будто бы пытаясь припомнить.
– Сперва ковырялся в потрохах «Беспечного Беса», они и в самом деле порядком прохудились в последнее время. Потом направился в рефекторий, опрокинуть пару кружек и сыграть партейку-другую. Чем еще прикажете себя занимать день-деньской? Молиться древней пятке в стеклянном ларце? Она уже успела осточертеть мне больше, чем здешние сухари!
– Ложь, – спокойно возразил Гримберт. – Даже если вы находились внутри «Беса» и занимались ремонтом, вам нипочем не удалось бы обогнать меня на пути к рефекторию. Это значит, вас не было в доспехе. Вы оставили его у ворот в качестве приманки, заставив всех поверить, будто вы внутри, а сами…
Шварцрабэ развел руками. Элегантно, даже немного наигранно, как актер на театральной сцене, выслушав обвинительный монолог.
– А вы не промах, сир Гризео. Не только остроумны, но и умны. Человеку с вашими талантами преступно прятать себя в недрах этой бронированной бочки!
– Где вы были? – отчеканил Гримберт, сделав шаг по направлению к Шварцрабэ.
Несмотря на манеры паяца, тот обладал отменным самообладанием. Не попятился, как это обычно делают люди при виде двадцати тон стали, нависающих над ними. Не издал испуганного возгласа. Даже не изменился в лице, разве что его извечная улыбка как будто потеряла пару тонов в цвете.
– Вы ведь не думаете, что в вашем положении разумно угрожать мне? – осведомился Шварцрабэ. – Смею напомнить, старина, ваши орудия опечатаны и бесполезны. Конечно, вы можете попытаться раздавить меня, но, смею заверить, это не так-то просто, как может показаться. Многие в Баварии именуют меня прытким сукиным сыном и, смею надеяться, не без некоторых оснований.
– Нет нужды, – обронил Гримберт. – Видите этот океан внизу? Тот самый, которым я чьей-то милостью любуюсь уже не первый день. На своем веку он переварил прорву кельтских барж и дредноутов. Думаю, он легко переварит в придачу к ним еще одного лжеца. Берхард, будь добр, сломай этому господину шею и брось его в воду.
Берхард коротко кивнул, выступая вперед. Невысокий, кряжистый, неспешно ступающий, он мог казаться неуклюжим одноруким увальнем и – Гримберт знал это – прилагал немалые силы, чтобы сохранить это впечатление. Мгновение, в которое он переменялся, для многих его противников было последним в жизни. Оказавшись в его хватке, сокрушительной и смертоносной, как лавина из льда и камня, удивления они испытать обычно уже не успевали.
– Будет исполнено, мессир.
Шварцрабэ неуверенно кашлянул, наблюдая за тем, как Берхард приближается к нему. Едва ли он был опытным бойцом, его таланты скорее тяготели к картам и непревзойденному умению навязывать свою дружбу, однако кое-какой наблюдательностью он, кажется, все же был наделен.
– Не глупите, – пробормотал он. – Вы ведь это не серьезно, старина? Если приор Герард узнает, что вы расправились с рыцарем, да еще таким бесчестным образом…
– Приор Герард занят другими заботами. А лазариты, как вы верно заметили, редко забираются на крепостные башни. У них нынче хватает дел внизу.
Шварцрабэ сам угодил в ловушку. Останься он у лестницы, смог бы сохранить путь для ретирады, пусть и не очень почетной. Однако, не удержавшись от соблазна прогуляться вдоль парапета башни, усаженного невысокими зубцами, он обнаружил себя в весьма скверном положении, оказавшись прижатым к самому краю подступающим Берхардом.
– Довольно! – пробормотал он, кривя губы в усмешке. – Будет вам, сир Гризео. Ваше остроумие бесспорно, но в этот раз вы хватили лишку. Отзовите своего душегуба, будьте добры.
Гримберту показалось, что он слышит в голосе Шварцрабэ нервозные нотки. Превосходно. Может, сир Черная Ворона и привык строить из себя легкомысленного повесу, однако смерти он боится так, как и положено всякому здравомыслящему человеку. А угроза, медленно наступавшая на него, была чертовски явственна.
– Не забудь, Берхард, сперва ты должен свернуть ему шею. И только потом швырнуть вниз. Братья-монахи истово молятся о спасении наших душ на протяжении многих часов, с нашей стороны будет вопиющей неблагодарностью нарушать их покой криками.
Шварцрабэ коротко выдохнул.
– Черт вас возьми! – бросил он, обращаясь не то к Берхарду, не то к «Серому Судье». – Кончайте это представление, старина! Если бы я замышлял что-то злое, разве я предупредил вас с этим недалеким увальнем Томашем у рефектория? Разве явился бы сюда безоружным, пред ваши глаза?
Этот тип юркий как угорь, подумал Гримберт, но одного ему не занимать. Пользоваться правдой он умеет ничуть не хуже, чем пользоваться ложью, а это опасное сочетание оружия. Знаю по собственному опыту.
– Берхард, стоп, – приказал он. – Немного повременим с купанием сира Шварцрабэ. Но если он хотя бы раз не ответит на мой вопрос или ответит недостаточно искренне…
Берхард кивнул, остановившись в двух шагах от Шварцрабэ.
– Будет исполнено, мессир.
Злопамятный, безжалостный, не упускающий ни одной возможности уязвить своего хозяина и знающий великое множество его болевых точек, он умел играть роль исполнительного слуги, когда того требовали обстоятельства. И заслужил уважительно-опасливый взгляд Шварцрабэ.
Тот потер шею, так, будто она уже побывала в клешнях Берхарда.
– Где вы нашли этого типа, которого кличете оруженосцем? – проворчал он. – Настоящий душегуб с большой дороги. Небось и кистенем ему работать приходилось, а? У меня-то глаз наметанный, я таких насквозь вижу…
– Чем вы занимались в Грауштейне, сир Хуго?
Шварцрабэ усмехнулся вполне непринужденным образом. Убедившись, что Берхард не делает попытки подойти к нему, он быстро восстановил самообладание, пусть и не в привычном объеме.
– Да тем же, что и вы, старина. Шпионил. Только в отличие от вас у меня хватило ума заниматься этим неблагородным древним ремеслом выбравшись из доспеха, а не топоча на весь Грауштейн ножищами! Может, потому и плоды у меня вышли слаще.
Гримберт заставил себя пропустить мимо ушей последнюю часть фразы. Хоть и поставил мысленную отметку.
– Лжете, – мгновенно отозвался он. – Вы хотите сказать, что выбрались из доспеха только лишь для того, чтобы что-то разнюхать? Смирившись с риском стать следующей жертвой «Керржеса»?
Шварцрабэ пренебрежительно хмыкнул:
– Про риск можете рассказать Сиру-Вкусные-Пальчики. Который обглодал себя настолько, что трех монахов и двух обсервантов стошнило, когда они вскрывали его бронекапсулу. Говорят, это было похоже на пиршество голодных гиен, вот только учинил его один-единственный человек.
– Вы про сира Андреаса?
– Про кого же еще! Даже будучи запечатанным в свой доспех, точно драгоценное вино в бутыль, он не ушел от своей участи. «Керржес» нашел его и там.
– Он мог заразиться задолго до того, как приказ приора заставил всех рыцарей надеть доспех, – возразил Гримберт. – Мы не знаем, есть ли у этого демона инкубационный период и сколько…
Шварцрабэ нетерпеливо кивнул:
– Не знаем. Как не знаем симптомов или противоядия. Для нас обоих, старина, будет проще, если мы признаем, что единственное, что мы знаем о «Керржесе» наверняка – мы ровным счетом ничего о нем не знаем. А вот личность его хозяина, или, если угодно, распорядителя, как будто бы приобрела какие-то очертания.
– Кто? – резко спросил Гримберт. – Кто он?
Шварцрабэ вздохнул:
– Не один из нас. Не из раубриттеров. Да, вы правильно догадались, я шпионил не за приорскими служками, а за своими собратьями. Прекратите, старина, я ощущаю ваш укоризненный взгляд даже сквозь три дюйма закаленной брони!.. Вы же знаете, я имею некоторую слабость к картам, а самое скверное в картах – сделать ставку, не зная, какие карты спрятаны в рукавах у соседей. Так что я немного прояснил обстановку, только и всего.
– Вы следили… и за мной тоже. Потому не показывались на глаза все эти дни.
– За вами – в первую очередь, – Шварцрабэ ухмыльнулся, уловив замешательство собеседника, не скрытое гулом помех. – Посудите сами, как я мог подумать иначе? Вы – единственный человек в Грауштейне, скрывающий лицо и титул. Прибыли как простой паломник, а между тем ваши манеры на голову превосходят манеры всех тех, кто называет себя раубриттером. Да и ум, дорогой мой сир Гризео, ум не спрячешь за броней! Так что да, я прочил вас в главные подозреваемые.
Гримберт обмер внутри доспеха. Ему показалось, что его ссохшееся тело съежилось еще больше, превратившись в крошечный кусок некрозной ткани размерами не больше проклятой пятки святого Лазаря. А может, стало еще меньше…