Возможно, я встречал не носителя этого имени, а его след, решил Гримберт, тот поток излучения, что оно оставляет за собой во всемирном эфире. Кто-то в трактире, где они сидели с Берхардом над дрянной похлебкой, мог упомянуть про старую тяжбу лазаритов с родом фон Химмельрейхов, или досужий сплетник, подсказывавший дорогу, обронил его случайно, вот оно и засело в памяти…
Хуго фон Химмельрейх. От этого имени несло чем-то недобрым, как от контейнера с биоопасными материалами, но Гримберт не мог поручиться за то, при каких обстоятельствах и в каком контексте его слышал. Они с Берхардом преодолели многие тысячи километров за эти годы, встретили тысячи людей, выпустили без счета снарядов. Может, судьба никогда и не сводила его с человеком, носящим подобное имя, просто изношенный сверх всяких пределов рассудок, привязанный к стальному телу и выработавший свой моторесурс, сбоит, подсовывая хозяину ложные воспоминания…
Как скоро он сделается настолько ненадежен, что погубит его и «Серого Судью»? Как скоро Гримберт не сможет на него рассчитывать, как отказывался рассчитывать на ненадежных исполнителей в своих планах? Как скоро…
– Значит, вы проникли в монастырь не для того, чтобы исследовать пятку? А для чего? Чтобы отомстить ордену Святого Лазаря?
Шварцрабэ поморщился:
– Прискорбно думать, что вы видите во мне идиота, сир Гризео. С каких пор человек без денег и влияния, не располагающий ни вассалами, ни даже оруженосцами, управляющий ветхой развалиной вроде «Беспечного Беса», способен бросить вызов ордену Святого престола? Конечно, будь у меня «Керржес», многое могло бы сложится в мою пользу… В высшей степени досадно, что у меня его нет. Я в самом деле проник в Грауштейн как паломник, но только потому, что надеялся разузнать что-то о его внутреннем устройстве. О делишках, которые он ведет, прикрываясь христианским смирением и гнойными язвами. О его слабых местах. О новом приоре, который поставлен орденом управлять монастырем.
Гримберт встрепенулся. Несомненно, Шварцрабэ плодотворно провел последние дни, вызнавая, вынюхивая и выведывая. Возможно, используя свой талант, он собрал груды полезнейшей информации, которой позавидовал бы орден госпитальеров или монахи-картезианцы. Грязные церковные тайны, которые святоши так любят заметать под ковер, дрянные секретики изъязвленных лепрой братьев… Но сейчас его интересовало не это.
– Приор Герард. Что вам удалось разузнать про него?
Шварцрабэ досадливо дернул головой:
– Я давно заметил, что вы к нему неровно дышите, старина. Старые счеты, а? Впрочем, плевать, не мое дело. Приор Герард… Боюсь, ничего особенного я про него сообщить не могу. Слишком мало времени, чтобы подобрать ключи ко всем замкам, а некоторые замки тут чертовски непросты. Он хитер – для лазарита, конечно. По крайней мере, мозги еще не изгнили в его черепе. А еще отважен и весьма неприятен в гневе. Чувствуется боевое прошлое. У меня была возможность рассмотреть его «Вопящего Ангела» вблизи – потрясающая картина! Сигнумов больше, чем заклепок в теле «Беспечного Беса!». Я слышал, свою молодость он провел где-то на восточных рубежах, сражаясь с еретиками. И, видно, проявил в этом достаточно доблести, но недостаточно такта, если оказался сослан в эти суровые края.
– Сослан? – Гримберт мгновенно насторожился, точно слова, небрежно произнесенные Шварцрабэ, замкнули какую-то схему, мгновенно наэлектризовав чувства. – Я думал, он по своей воле удалился с континента. Искал местечко поспокойнее и подальше от людских страстей. Или даже… бежал.
– Бежал! – Шварцрабэ пренебрежительно хмыкнул. – Как бы не так! Решение приора Герарда обосноваться здесь, в Грауштейне, было не вполне его собственным. Это было решение капитула ордена Святого Лазаря.
– Это вы тоже расшифровали из сигнумов на броне «Ангела»? – поинтересовался Гримберт не без язвительности.
– Нет, – спокойно и совершенно серьезно сообщил Шварцрабэ, смерив взглядом «Судью» от тяжелых ступней до верхушки бронированного шлема, нависающего над ним. – Это я узнал от господина инфирмария, монастырского лекаря, помогая ему отыграться после особенно крупного проигрыша. Досадного, но вполне предсказуемого. Славный старик, но скоро ему понадобится тачка, чтобы перемещаться по монастырю – плоть слишком спешит покинуть его старое тело, оставив одни только изувеченные кости… Он и сообщил мне, что приор Герард прибыл в Грауштейн не вполне по своей воле. Да и какой идиот вместо того, чтобы сосать прованские вина, отправится сюда, в край мертвого камня?.. Да, это было решение капитула. И, судя по тому, с какой скоростью оно было претворено в жизнь, а также по некоторым сопровождающим его процедурам, я бы предположил, что речь идет даже не о почетной ссылке, а о заключении. Что, вы не знали? Грауштейн издавна используется орденом Святого Лазаря, чтобы охладить дух некоторых своих не в меру ретивых братьев. Здесь, на краю земли, самой природой созданы превосходные условия для раскаяния и перевоспитания.
– Приор Герард провинился перед своим орденом? Настолько, что тот запихнул его в свой самый дальний монастырь?
Шварцрабэ развел руками:
– Не могу знать, старина, так далеко мои познания не распространяются. Я лишь сообщил вам то, что узнал от господина инфирмария, а также прочей некрозной братии. Должно быть, господин приор, этот неистовый защитник христианской веры, совершил на большой земле нечто, что весьма обозлило его сановных коллег-прелатов. Может, ведя счет орденскому золоту, ошибся на пару-другую монет в свою пользу? Среди семи смертных грехов не значится рассеянность, а между тем я замечаю, многие казначеи страдают ею в самой запущенной форме! А может, наш яростный проповедник и обличитель совратил какое-нибудь юное существо? Не смотрите на меня так, мне и самому противно думать об этом!
Гримберт и в самом деле неотрывно смотрел на Шварцрабэ глазами «Серого Судьи», но думал в этот момент совсем не о подобных мерзостях.
Значит, бегство Герарда на север – не бегство, а ссылка… Наказание за какой-то совершенный им проступок против веры и добродетели? Быть может, расплата за какие-то политические игры, затеянные почтенным прелатом против его братьев во Христе?
В последний раз они с Герардом виделись на руинах догорающей Арбории. Гримберт вспомнил похожее на раздавленную ягоду лицо приора, нависающее над столом, рядом с прочими лицами. Лицами, чьи очертания не только не поистерлись со временем, напротив, с каждым годом лишь приобретали резкость, становясь чеканными, как императорские профили на серебряных монетах.
Герард не выглядел угнетенным, подавленным или ожидающим наказания. Он выглядел удовлетворенным, в его глазах, обрамленных гниющими складками век, плескалось мрачное торжество. Несомненно, он уже успел получить от графа Женевского свою плату за предательство, и плата эта была достаточно щедрой.
Так чем он прогневал святых отцов из капитула ордена? Да, кампания сенешаля на землях лангобардов обернулась катастрофой, обратившей все дерзкие замыслы имперских стратегов в пыль и перемоловшей до черта императорских сил, собранных со всех окрестных земель. Но вины приора Герарда в этом исходе не было – не он готовил штурм, не он отвечал за подготовку. Даже самый пристрастный церковный дознаватель не усмотрел бы нарушений в его действиях – Похлебка по-арборийски была приготовлена без его участия.
Тогда чем он обязан был наказанию, которому его подвергли? Пытался провернуть какую-то интригу за их спинами? Отказался делиться с орденом награбленным в Арбории? А может, некстати вскрылись какие-то грешки молодости?..
Гримберт ощутил азарт лозоходца, в руках которого завибрировала лоза, возвещая о том, что в скованных камнем недрах под коростой из выжженного радиацией песка прячется вода. Не так давно он сам искал слабость Герарда, чтобы вонзить в нее острие, пригвоздив его гнилую душонку. Иронично, что обстоятельствам было угодно перевернуть все вверх ногами, превратив приора в его вынужденного союзника. Чем скорее хозяин «Керржеса» будет выявлен и изобличен, тем скорее распахнутся двери Грауштейна, выпустив его на свободу.
Что ж, теперь, по крайней мере, ясно, кому Грауштейн обязан за чудо, снизошедшее на святую пятку. Не звездам, что сошлись в предсказанном волхвами порядке, – самому приору Герарду. Загнанный своими братьями на край земли, изнывающий среди серых стен Грауштейна, он попытался реабилитироваться в глазах ордена, возродив заново зачахший монастырь и завлекая в него охочих до чудес паломников.
Поздно, Паук, поздно. Эти знания могли быть полезны до того, как ты сам оказался в ловушке, связав свою судьбу с судьбой Герарда. А теперь…
– Мне плевать на Герарда и его грешки, – произнес Гримберт. – Сейчас он вне спектра моего интереса. Куда больше мне хотелось бы знать, кто принес «Керржес» и кто им управляет сейчас.
Шварцрабэ невесело усмехнулся:
– Я бы вполне разделил ваше отношение, сир Гризео, вот только приор Герард, желает он того или нет, порядком облегчил задачу нашему недругу. Сперва он захлопнул ворота Грауштейна, заперев волка с овцами. Превратив его из опасного диверсанта, намеревавшегося внести смуту, в смертельно опасного хищника, зажатого в угол. Будто этого было мало, он запер своих братьев в их собственных доспехах, думая, что убережет их от «Керржеса». Благие намерения! Вот только пример сира Андреаса хорошо показал, к чему они могут привести. «Керржес», имеющий огневую мощь рыцаря, стократ опаснее обычного человека, одержимого слепой яростью. Что, если завтра еще один рыцарь рехнется и примется вколачивать в собратьев снаряды один за другим? А если двое?..
Сервоприводы «Серого Судьи» издали тревожный гул, несмотря на то что Гримберт не отдавал ему никаких приказов. Должно быть, какая-то безотчетная реакция механического организма, которой тот отозвался на мысли хозяина, что-то вроде судороги или нервного тика. Гримберт хорошо представлял, что именно могут сотворить с монастырем впавшие в боевое безумие люди, имеющие в распоряжении доспехи подобного класса. Лучше бы подопечным приора Герарда замолить свои грехи за