– Я хотел бы выпустить в мир куда больше отпрысков «Керржеса». И выпустил бы, если б не эта глупая промашка. Но я и без того добился своей цели. Только представь себе – цвет лазаритского рыцарства уничтожил сам себя в приступе безумной ярости. Ты ведь знаешь, как Церковь относится к убийцам и самоубийцам, Паук?
Гримберт промолчал. Он знал.
– Убей я их собственноручно или замани в ловушку – они стали бы мучениками и павшими воинами Христа. Однако, заставив их наброситься друг на друга, я поступил несравнимо умнее. Я погубил не только их, но и их души. Их прах не обретет спокойствия в монастырском склепе. Их тела не будут отпеты. Их имена не станут прославлять потомки. В их честь не будут звучать молитвы. Их вымарают из церковного информатория, как вымарывают еретиков и грешников. Для своих уцелевших собратьев они навеки останутся самоубийцами и душегубами. Как думаешь, орден перенесет такое?
Да, подумал Гримберт, это может сработать. Для обескровленного и лишенного былой силы ордена Святого Лазаря это может стать смертельным ударом. Кто по доброй воле захочет посвятить жизнь ордену, братья которого устроили кровавую вакханалию? Кто станет молиться пятке, сотворившей страшное Грауштейнское чудо?
– Ты погубил не только своих братьев, Герард. Как насчет двух тысяч паломников, чьи тела лежат в храме? Ради чего они расстались с жизнью?
– Паломники… – судя по звуку, Герард звучно сплюнул. – Не пытайся облачиться в тогу милосердия, Паук, она идет тебе не больше, чем ядовитой змее – герцогская корона. Ты ведь думаешь сейчас отнюдь не об этих погибших агнцах.
– О чем же я думаю?
– О том, почему я позволяю себе болтать с тобой вместо того, чтоб превратить в пепел. Мало того, рассказываю тебе детали, которые тебе определенно не стоило бы знать. Ну же, подумай. Прояви свой хваленый паучий ум.
Гримберту потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
– Ты не хочешь меня убивать, – осторожно произнес он, стараясь не смотреть в сторону распахнутых пастей осадных мортир «Ангела». – Иначе уже сделал бы это. Ты хочешь… предложить мне что-то.
– Я сразу понял, что ты смышлен, – голос приора Герарда звучал удовлетворенно. – Еще тогда, когда мы впервые встретились. Может, не так умен и изворотлив, как Лаубер, однако в тебе есть хорошие задатки.
– Если тебе нужен компаньон…
– Мне не нужен компаньон, – мягко перебил его Герард. – Мне нужен свидетель.
– Что ты имеешь в виду?
– Грауштейн на краю земли, но не за ним. Его долгое молчание в эфире не могли не заметить во внешнем мире. А значит, самое позднее через несколько дней сюда прибудут церковные дознаватели. И учинят такое расследование, которое не учинял даже Господь по поводу пропавшего яблока в Эдеме. Этот гранит тверд, но они будут рыть его носами, точно мягкую землю, вплоть до адских глубин, если потребуется. Моими свидетелями должны быть стать Ягеллон и Томаш, но теперь оба мертвы. Они были алчными ублюдками, но они были мне нужны. Если я убью и тебя, то останусь единственным живым рыцарем во всем монастыре, а это не может не вызвать подозрений.
– Ты хочешь, чтобы я выступил твоим защитником перед лицом Святого престола? И что я должен буду сказать?
– Правду, – кажется, приор улыбнулся. – Правду в том виде, в котором она устроит дознавателей ордена и в котором она еще недавно устраивала тебя. Хозяином «Керржеса» был Шварцрабэ, самозванец, убийца и безумный антихрист, обиженный на Святой престол. Он проник в монастырь, чтобы устроить бойню, но, разоблаченный, вынужден был покончить с собой.
– Они будут проверять.
– Плевать! – резко отозвался приор. – Улики превратились в пыль, покоящуюся на дне Сарматского океана!
Помедлив, Гримберт задал вопрос. Так аккуратно и мягко, будто тот был снарядом с неисправным взрывателем, застрявшим в стволе. Этот вопрос занимал его слишком давно – уже несколько минут – с тех пор, как он осознал, к чему идет разговор.
– Что я получу взамен?
Короткий смешок Герарда был свидетельством того, что приор все понял верно.
– Наконец! Наконец я узнаю маркграфа Туринского, а не испуганного мальчишку в старом доспехе! Ты получишь все то, что тебе причитается, Паук. Мы оба изгои, разве не так? Меня предал Святой престол, тебя – император и его клевреты. Нас обоих вышвырнули, точно отработавшие свое фильтры, едва только мы перестали быть полезны. Но мы не безоружны. О нет, не безоружны! Мы всадим в обрюзгший живот наших обидчиков раскаленное копье, заставив их извиваться от боли и просить снисхождения!
– Снова «Керржес»?
Приор Герард рассмеялся:
– «Керржес» свое уже сыграл. Забудь про него, он ерунда, вздор! На фоне прочих лангобардских демонов он лишь глупый щенок! Ты хочешь поквитаться с графом Лаубером, не так ли? Ты сможешь сделать это. Разделаться с ним и со всеми прочими. Может быть, даже с самим… – Герард вынужден был сделать паузу, словно слово, которое он собирался произнести, было восьмидюймовым бронебойным снарядом, который заряжающему механизму предстояло поместить в патронник, – …самим сенешалем.
Гримберт ощутил предательскую слабость, горячим воском растекшуюся по телу.
– Это… возможно? Его крепость в Гиени – неприступная цитадель. Его охраняют верные вассалы и лучшие наемники-фракийцы. Он…
– Он неуязвим? Так только кажется, Паук. Просто ты не знаешь, как к нему подступиться. А я знаю. Я – прелат, помнишь об этом? Мне известны старые грешки уважаемого Алафрида, почтенного сенешаля и верного слуги трона. От некоторых из них слегка попахивает, другие смердят, как павшая лошадь на болоте. Кое-что ему удалось припрятать, но кое-где бессилен даже он. Я расскажу тебе. Про его делишки в Бордо, про то, как он заработал свое состояние, про многое другое. Я дам тебе оружие, способное его уязвить, Паук. Как тебе такое предложение?
Гримберт ощутил, что его зубы плотно стиснуты. Словно откуда-то из стылых потрохов увечного тела могло выбраться слово «нет» и силой протиснуться между сведенными судорогой губами.
– У меня есть вопросы, – он облизал пересохшие губы. – Всего один вопрос на самом деле.
Челюсть приора Герарда издала нетерпеливый хруст.
– Слушаю.
– Почему «Керржес» не сожрал меня? Как он устроен?
Приор Герард нетерпеливо клацнул зубами.
– Черт! Я уже сказал тебе, я не знаю, почему он смилостивился над тобой.
– Как он передается? Как тебе удается натравливать его на других? И это не праздное любопытство. Это вопрос самосохранения. Один раз «Керржес» пощадил меня, хоть и по непонятной причине, сотворил маленькое чудо. Но я не хочу уповать на чудо весь остаток своей жизни. Если мы с тобой заключим пакт, я хочу быть уверенным, что защищен от «Керржеса» в твоих руках. Что ты не скормишь меня ему, как скормил всех прочих.
Приор Герард зло клацнул зубами.
– Это произошло в соборе. Шесть дней назад.
– В соборе?..
– На проповеди. Или она тебе не запомнилась? Черт возьми, я вправе оскорбиться. Я готовил ее чертовски долго вплоть до последнего слова!
В первый же день. Проповедь. Собор.
Гримберт вспомнил огромное пространство собора, еще не заваленное растерзанными телами. Забитые людьми нефы. Шеренгу из бронированной стали. Вспомнил пылающий искренним гневом голос проповедника и тусклый блеск хрустального куба на алтаре.
Я дам вам чудо, произнесло с алтарного возвышения существо, покрытое гнилой плотью.
Слышите? Позволю вам прикоснуться сегодня к чуду. Отворю дверь, в которую вы стучите, и позволю увидеть, что находится за ней…
А потом…
– Проповедь, – произнес Гримберт сухими, как у мертвеца, губами. – Это было во время проповеди, не так ли? Ее последняя часть. Радиопередача. «Керржес» – это не яд, не газ и не излучение. Это… это…
Судя по влажному шелесту, приор Герард облизал свои истлевшие губы.
– «Керржес» – это и есть демон. Демон сознания. Чтобы он попал в мозг жертве, нужно отворить ему дверь. Лангобарды знали, как эта дверь открывается. «Керржес» – это система сигналов, которая проникает в подкорку мозга. Сложных сигналов. Изображения, звуки, химические вещества, стимуляторы… «Керржес» нельзя внедрить насильно, его можно только принять по доброй воле, это весьма непростая процедура. Мне потребовалось почти два года, чтобы улучшить его. Превратить в нечто большее. Сотворить из него оружие.
– Ты… улучшил его?
Приор Герард рассмеялся:
– В меру своих возможностей. Еретические технологии при всем своем варварстве могут быть очень эффективны, надо лишь огранить их подходящим образом. Придать нужную форму.
– И ты придал «Керржесу» форму радиопередачи…
– Скажем так – превратил его сложный организм в цепочку импульсов, которые можно зашифровать в радиосигнал. Человеческому уху этот сигнал покажется бессмысленной какофонией, не несущей никакой информации. Но не для вычислительной системы его доспеха. Проникнув в нее, как вирус проникает в тело, обходя защитные укрепления иммунной системы, «Керржес» получает прямой доступ к тому, к чему она сама подключена посредством нейрокоммутации. К мозгу рыцаря.
– Ты включил этот фрагмент в свою проповедь.
– Да. Братья-рыцари так привыкли полагаться на надежность своих доспехов. Ощущать там себя в безопасности, точно в крепости. Герметичные кабины, системы фильтрации воздуха, радиационные экраны… Они были уверены, что там-то «Керржес» до них не доберется. А он добрался. Именно там, где они чувствовали себя безопаснее всего.
Гримберту захотелось рассмеяться злым хриплым смехом, чтобы выпустить колючую дрожь, теребившую его грудь изнутри. Еще одно маленькое, бесполезное и необъяснимое чудо.
Его спас не ум. Не выдержка. Не способность загодя планировать сложные сочетания переменных и позиций. Не умение давать верную оценку.
Его спасла сбоящая радиостанция «Серого Судьи».
Неспособная принимать без помех код «Керржеса», она случайно нарушила передачу сложной последовательности импульсов, превратив кров