е они что-то напевали. Бретт тоже захотела танцевать, но они воспротивились. Они хотели танцевать вокруг нее, как вокруг изваяния. Песня завершилась резким криком «РЯУ-РЯУ!», и нас затащили в винную лавку.
Мы стояли у прилавка. Бретт усадили на винную бочку. В винной лавке было темно и полно поющих мужчин, певших грубыми голосами. За прилавком наливали из бочек вино. Я выложил деньги за вино, но один из них взял их и засунул мне обратно в карман.
– Хочу кожаную бутылку, – сказал Билл.
– Их продают чуть дальше по улице, – сказал я. – Схожу возьму пару.
Танцоры не хотели выпускать меня. Трое из них сидели на высокой винной бочке рядом с Бретт и учили ее пить из бурдюков. На шею ей повесили гирлянду из чеснока. Один настаивал, чтобы ей дали стакан. Другой учил Билла песне. Напевая Биллу в ухо. Отбивая такт по спине.
Я объяснил им, что вернусь. Выйдя на улицу, я пошел по улице, высматривая лавку с кожаными бутылками. На тротуарах было полно народу, а витрины многих лавок закрыты, и я не мог найти нужной. Я дошел до самой церкви, глядя по обеим сторонам улицы. Затем спросил человека, и он взял меня под руку и привел куда надо. Витрина была закрыта, но дверь открыта.
Внутри пахло свежей дубленой кожей и горячей смолой. Мастер надписывал по трафарету готовые бурдюки. Они связками свисали с потолка. Сняв один, он надул его, закрутил потуже крышку и прыгнул на него.
– Видите? Не течет!
– Хочу еще один. Большой.
Он снял с потолка большой, вмещавший не меньше галлона. Надул его, раздувая щеки, и наступил на боту[93], держась за стул.
– Для чего они вам? Продадите в Байонне?
– Нет. Буду пить из них.
Он хлопнул меня по спине.
– Хороший человек. Восемь песет за оба. Дешевле не найдете.
Другой, который надписывал новые и бросал в кучу, отвлекся.
– Это правда, – сказал он. – Восемь песет – это дешево.
Я заплатил, вышел и пошел по улице обратно в винную лавку. Внутри было еще темнее и полно народу. Ни Бретт, ни Билла я не увидел, и кто-то сказал, что они в задней комнате. За прилавком девушка наполнила мне два бурдюка. Один вмещал два литра. Другой – пять. Все это вино обошлось мне в три песеты, шестьдесят сентимо. Человек за прилавком, которого я впервые видел, хотел заплатить за меня, но я проявил настойчивость. Тогда он угостил меня. От ответного угощения он отказался, но сказал, что не прочь промочить горло из нового меха. Подняв большой пятилитровый мех, он сжал его, и вино с шипением ударило ему прямо в горло.
– Годится, – сказал он и вернул мне мех.
В задней комнате Бретт и Билл сидели на бочках в окружении танцоров. Все они пели, держа руки на плечах друг у друга. За столом, с людьми без пиджаков, сидел Майк и ел с ними из миски тунца с луком и уксусом. Все они пили вино и макали хлеб в масло с уксусом.
– Эй, Джейк, привет! – позвал меня Майк. – Иди сюда. Хочу познакомить тебя с друзьями. У нас тут ор-дёвры.
Он представил меня людям за столом. Назвав Майку свои имена, они крикнули, чтобы мне подали вилку.
– Майкл, хватит есть их обед! – прокричала Бретт с винной бочки.
– Мне не хочется вас объедать, – сказал я, когда мне дали вилку.
– Ешь, – сказали мне. – Зачем, по-твоему, все это?
Я открутил крышку с большой бутылки и пустил по кругу. Все отпивали, держа бурдюк на вытянутой руке.
Снаружи донеслась, перекрывая пение, музыка проходившей процессии.
– Это ведь процессия? – спросил Майк.
– Nada[94], – сказал кто-то. – Это ничего. Пей. Выше бутылку.
– Где они тебя нашли? – спросил я Майка.
– Кто-то привел меня сюда, – сказал Майк. – Сказали, ты здесь.
– А где Кон?
– Он отключился, – сказала Бретт. – Его куда-то унесли.
– Где он?
– Я не знаю.
– Откуда нам знать, – сказал Билл. – Думаю, он умер.
– Не умер, – сказал Майк. – Точно не умер. Просто отключился от «Anis del Mono»[95].
Только он сказал «Anis del Mono», как один из сидевших за столом поднял взгляд, достал бутылку из-за пазухи и протянул мне.
– Нет, – сказал я. – Нет, спасибо!
– Да-да. Arriba! Выше бутылку!
Я выпил. Лакричный вкус тепло прокатился до самого живота. Я почувствовал, как у меня согрелись внутренности.
– Где, черт возьми, Кон?
– Я не знаю. Сейчас спрошу, – сказал Майк и спросил по-испански: – Где наш пьяный товарищ?[96]
– Хотите его видеть?
– Да, – сказал я.
– Я – нет, – сказал Майк. – Этот жентмен.
Любитель «Anis del Mono» вытер рот и встал.
– Идемте.
В задней комнате Роберт Кон мирно спал на бочках. Было так темно, что я почти не видел его лица. Его укрыли курткой и положили еще одну под голову. На груди у него лежала большая гирлянда чеснока.
– Пусть спит, – прошептал человек. – Он в порядке.
Кон возник через два часа. Он вошел в переднюю комнату с гирляндой чеснока на шее. При виде его испанцы загомонили. Кон протер глаза и усмехнулся.
– Похоже, я заснул, – сказал он.
– Ой, ну что ты! – сказала Бретт.
– Ты всего лишь умер, – сказал Билл.
– Может, пойдем куда-нибудь поужинаем? – спросил Кон.
– Ты хочешь есть?
– Да. Почему бы нет? Я проголодался.
– Поешь этот чеснок, – сказал Майк. – Слушай, Роберт. Давай, ешь чеснок.
Кон стоял молча. После сна он был вполне ничего.
– Идемте же, поедим, – сказала Бретт. – Я должна принять ванну.
– Ладно, – сказал Билл. – Давай переместим Бретт в отель.
Мы попрощались со множеством человек, множество человек пожало нам руки, и мы вышли. Уже стемнело.
– Который, по-вашему, час? – спросил Кон.
– Уже другой день, – сказал Майк. – Ты проспал два дня.
– Нет, – сказал Кон, – который час?
– Десять вечера.
– Сколько же мы выпили…
– Хочешь сказать, сколько мы выпили. Ты улегся спать.
Пока мы шли по темным улицам к отелю, мы видели, как в небо над площадью взмывают ракеты. С улиц, прилегавших к площади, мы видели, что площадь запружена людьми и в самом центре все танцуют.
В отеле подали обильный обед. Это был первый обед по ценам, удвоенным в честь фиесты, и появилось несколько новых блюд. После обеда мы вышли в город. Я помню, что решил не ложиться всю ночь, чтобы увидеть, как быки побегут к арене в шесть утра, но меня стало клонить в сон, и я ушел спать около четырех. Остальные не ложились.
Мой номер был заперт, и я не смог найти ключа, поэтому поднялся в номер Кона и лег на одной из его кроватей. За окном фиеста шла ночь напролет, но я так спал, что ничего не слышал. Я проснулся от взрыва ракеты, сообщившей, что быков выпустили из корралей на окраине города. Они будут бежать по улицам к арене. Спал я крепко и проснулся с ощущением, что опоздал. Я накинул куртку Кона и вышел на балкон. Узкая улица внизу была пуста. Все балконы были забиты людьми. Внезапно по улице побежала толпа. Бегуны наступали друг другу на пятки. Они бежали в сторону арены, за ними бежало еще больше народу и еще быстрее, а последние бегуны бежали по улице что было сил. За ними оставалось свободное пространство, а дальше неслись быки, покачивая головами. И люди, и быки скрылись за углом. Один человек упал, скатился в канаву и замер. Но быки пронеслись мимо, не заметив его. Все они бежали вместе.
Когда они скрылись из виду, с арены донесся мощный рев, не стихавший какое-то время. И наконец взорвалась ракета, сообщив, что быки миновали людей, достигли арены и разошлись по корралям. Я вернулся в номер и лег в постель. На каменном балконе я стоял босиком. Я знал, что все наши сейчас возле арены. А я снова лег и заснул.
Меня разбудил Кон. Он начал раздеваться, потом подошел к окну и закрыл его, потому что люди с балкона напротив вовсю глазели.
– Посмотрели представление? – спросил я.
– Да. Мы все там были.
– Кто-нибудь пострадал?
– Один бык влетел в толпу на арене и помял человек шесть-восемь.
– Бретт была довольна?
– Все было так внезапно, что никто не успел опомниться.
– Жаль, меня там не было.
– Мы не знали, где тебя искать. Пошли к тебе в номер, но он был заперт.
– Где вы были все это время?
– Танцевали в каком-то клубе.
– Меня сон одолел, – сказал я.
– Да уж! Я сам хочу спать, – сказал Кон. – Долго все это продлится?
– Ровно неделю.
Дверь приоткрылась, и Билл просунул голову.
– Джейк, где ты был?
– Я видел с балкона, как они пробегали. Какие впечатления?
– Грандиозные!
– Куда сейчас?
– Спать.
Никто не вставал до полудня. Мы поели за столиками под аркадой. Город был полон народу. Нам пришлось ждать второго столика. После ланча мы пошли в «Ирунью». Людей там было немало, и по мере приближения корриды все прибывало, и столики сдвигали теснее. Слышался сдавленный, скученный гомон, возникавший каждый день перед корридой. Ни в какое другое время в кафе не было такого гама, какая бы толкучка ни была. Гомон продолжался, и мы были в нем и частью его.
Я купил шесть мест на все корриды. Три на баррере, первом ряду у самой арены, и три на собрепуэртос – скамьях с деревянными спинками в середине амфитеатра. Майк подумал, что Бретт на первый раз лучше сидеть повыше, и Кон захотел вместе с ними. Мы с Биллом собирались сидеть на баррере, а еще один билет я отдал официанту, чтобы он продал его. Билл сказал что-то Кону о том, что делать и куда смотреть, чтобы лошади не испортили впечатление. Билл уже был на одной корриде.
– Я не волнуюсь, что чего-то не выдержу, – сказал Кон. – Я только боюсь заскучать.
– Ты так думаешь?
– Не смотри на лошадь, если бык ее ударит, – сказал я Бретт. – Смотри на публику и как пикадор отгоняет быка, а потом опять не смотри, пока лошадь не околеет, если ее забодали.