– Нет, – сказал Ромеро.
– У них не рога, а бананы, – сказал критик.
– Это ты их бананами называешь? – спросил Ромеро и повернулся ко мне с улыбкой. – А вы не назовете их бананами?
– Нет, – сказал я. – Рога есть рога.
– Они очень короткие, – сказал Педро Ромеро. – Очень-очень короткие. Но все же это не бананы.
– Слушай, Джейк, – позвала меня Бретт, – ты нас бросил.
– Только на время, – сказал я. – Мы говорим о быках.
– Ты так вознесся.
– Скажи ему, – выкрикнул Майк, – что быки – дураки!
Он был пьян.
Ромеро взглянул на меня вопросительно.
– Пьяный, – сказал я. – Боррачо! Муи боррачо![108]
– Ты мог бы нас представить своим друзьям, – сказала Бретт.
Она не сводила глаз с Педро Ромеро. Я спросил их, не желают ли они выпить с нами кофе. Оба они встали. У Ромеро было очень смуглое лицо. И очень приятные манеры.
Я представил всех друг другу, и они стали садиться, но места не хватало, поэтому мы все перешли пить кофе за большой стол у стены. Майк заказал бутылку «Фундадора»[109] и бокалы на всех. Было много пьяной болтовни.
– Скажи ему, я считаю писательство позором, – сказал Билл. – Ну же, скажи ему. Скажи ему: мне стыдно быть писателем.
Педро Ромеро сидел рядом с Бретт и слушал ее.
– Ну же, – сказал Билл. – Скажи ему!
Ромеро поднял взгляд, улыбаясь.
– Этот джентльмен, – сказал я, – писатель.
Ромеро оказался впечатлен.
– И этот тоже, – сказал я, указав на Кона.
– Он похож на Вильяльту[110], – сказал Ромеро, глядя на Билла. – Рафаэль, разве он не похож на Вильяльту?
– Я не замечаю, – сказал критик.
– Правда, – сказал Ромеро по-испански. – Он вылитый Вильяльта. А чем занимается пьяный?
– Ничем.
– И поэтому пьет?
– Нет. Он собирается жениться на этой леди.
– Скажи ему: быки – дураки! – выкрикнул Майк, очень пьяный, с другого конца стола.
– Что он говорит?
– Он пьян.
– Джейк, – сказал Майк, – скажи ему: быки – дураки!
– Поняли? – сказал я.
– Да.
Я был уверен, что он не понял, так что обошлось.
– Скажи ему: Бретт хочет увидеть, как он надевает зеленые штаны.
– Закрой фонтан, Майк.
– Скажи ему: Бретт до смерти охота знать, как он влезает в эти штаны.
– Закрой фонтан.
Ромеро тем временем гладил пальцем свой бокал и общался с Бретт. Бретт говорила по-французски, а он – по-испански и немножко по-английски, и смеялся.
Билл наполнял бокалы.
– Скажи ему: Бретт хочет залезть ему…
– Ой, закрой фонтан, Майк, бога ради!
Ромеро поднял взгляд, улыбаясь.
– Закрой фонтан! – сказал он. – Я это знаю.
И тут вошел Монтойя. Он начал было улыбаться мне, но заметил Педро Ромеро, смеявшегося с бокалом коньяка в руке, сидя между мной и женщиной с голыми плечами в компании пьяниц. Он вышел, даже не кивнув.
Майк встал и предложил поднять бокалы.
– Давайте все выпьем за…
– Педро Ромеро, – сказал я.
Все встали. Ромеро воспринял это очень серьезно, мы чокнулись и выпили до дна. Я засуетился, поскольку Майк пытался дать понять, что хотел выпить вовсе не за это. Но обошлось, и Педро Ромеро пожал всем руки, и они с критиком удалились.
– Бог мой! Какой милый мальчик! – сказала Бретт. – Мне бы так хотелось увидеть, как он облачается в эту одежду! Он, наверно, не обходится без рожка для обуви.
– Я хотел ему сказать, – начал Майк, – а Джейк меня перебивал. Зачем ты меня перебивал? Думаешь, ты по-испански лучше меня говоришь?
– Ой, заглохни, Майк! Никто тебя не перебивал.
– Нет, я хотел бы внести ясность. – Он повернулся к Кону. – Ты думаешь, Кон, ты что-то собой представляешь? Думаешь, тебе здесь место, среди нас? Среди людей, собравшихся повеселиться? Бога ради, заглохни, Кон!
– Ой, хватит уже, Майк! – сказал Кон.
– Думаешь, Бретт тебя здесь хочет? Думаешь, ты тут кому-то нужен? Может, скажешь что-нибудь?
– Я сказал, Майк, все, что надо, вчера вечером.
– Я не из твоих приятелей-литераторов. – Майк встал, покачиваясь, и налег на стол. – Я не интеллектуал. Но я знаю, когда я лишний. Почему ты не видишь, когда ты лишний, Кон? Уйди отсюда. Уйди, бога ради! Убери свою унылую жидовскую рожу. Разве я не прав?
Он взглянул на нас.
– Ну да, – сказал я. – Идемте все в «Ирунью».
– Нет. Разве я не прав? Я люблю эту женщину.
– Ой, не начинай опять! – сказала Бретт. – Сколько можно, Майкл?
– Разве я не прав, Джейк?
Кон все так же сидел за столом. Он побледнел и пожелтел, что случалось с ним всякий раз, как его оскорбляли, но ему, похоже, нравилась эта ситуация. Вся эта детская, пьяная бравада. Ведь он закрутил роман с благородной дамой.
– Джейк, – сказал Майк, едва не плача, – я же прав. Слушай, ты! – сказал он Кону. – Пошел отсюда! Пошел вон!
– Я не уйду, Майк, – сказал Кон.
– Еще как уйдешь!
Майк стал двигаться к нему вдоль стола. Кон встал и снял очки. Он стоял, выжидая, с бледным лицом и опущенными руками, ожидая нападения с гордым, непреклонным видом, готовый к битве за даму сердца.
Я схватил Майка.
– Идем в кафе, – сказал я. – Ты не можешь ударить его здесь, в отеле.
– Верно! – сказал Майк. – Верная мысль!
Мы пошли. Пока Майк ковылял вверх по лестнице, я оглянулся и увидел, что Кон снова надевает очки. Билл сидел за столом и наливал очередной бокал «Фундадора». Бретт сидела, глядя в пустоту перед собой.
Дождь уже прекратился, и сквозь тучи над площадью пробивалась луна. Было ветрено. Играл военный оркестр, и на дальней стороне площади собралась толпа, смотревшая, как мастер фейерверков с сыном пытался запускать огненные шары. Шар начинал подыматься, покачиваясь и сильно кренясь, и его рвал ветер или бросал о стену одного из зданий вдоль площади. Какие-то шары падали в толпу. Магний вспыхивал, и фейерверки взрывались и кружились в толпе. На площади никто не танцевал. Гравий был слишком мокрым.
Вышли Бретт с Биллом и подошли к нам. Мы стояли в толпе и смотрели на дона Мануэля Оркито, короля фейерверков, стоявшего на маленьком помосте, возвышаясь над толпой, бережно подталкивая шары палочкой, чтобы запустить их по ветру. Ветер не давал шарам подняться, и лицо дона Мануэля Оркито блестело от пота в свете его хитроумных фейерверков, падавших в толпу, лопаясь и кружась под ногами людей, шипя и разбрасывая искры. Всякий раз, как очередной светозарный бумажный пузырь кренился, загорался и падал, люди гомонили.
– Дразнят дона Мануэля, – сказал Билл.
– Откуда ты знаешь, что он дон Мануэль? – сказала Бретт.
– В программе сказано. Дон Мануэль Оркито – пиротекнико… эста сьюда[111].
– Глёбос иллюминадос[112], – сказал Майк. – Ассортимент глёбос иллюминадос. Так сказано в газете.
Ветер относил от нас музыку оркестра.
– Знаете, так хочется, чтобы хоть один взлетел! – сказала Бретт. – Этот малый, дон Мануэль, сам не свой.
– Он, наверно, несколько недель трудился над ними, – сказал Билл, – приговаривая: «Славься, Сан-Фермин».
– Глёбос иллюминадос, – сказал Майк. – Куча, млять, глёбос иллюминадос!
– Идемте, – сказала Бретт. – Не можем же мы здесь стоять.
– Ее светлость хочет выпить, – сказал Майк.
– Всё-то ты знаешь! – сказала Бретт.
В кафе было многолюдно и очень шумно. Никому до нас не было дела. Мы не могли найти столик. Шум стоял ужасный.
– Идемте, – сказал Билл, – уйдем отсюда.
Под аркадой люди совершали пасео. За столиками там и тут сидело несколько англичан и американцев из Биаррица в спортивной одежде. Отдельные женщины разглядывали гулявших в лорнеты. Между делом мы познакомились с одной приятельницей Билла из Биаррица. Она проживала с еще одной девушкой в «Гранд-отеле». Другая девушка легла спать, поскольку у нее болела голова.
– Вот паб, – сказал Майк.
Это был бар «Милан» – маленький бар для своих, где можно было поесть и потанцевать в задней комнате. Мы все уселись за столик и заказали бутылку «Фундадора». В баре еще оставалось место. Все было тихо.
– Черт знает, что за место! – сказал Билл.
– Слишком рано.
– Давайте возьмем бутылку и вернемся попозже, – сказал Билл. – Я не хочу здесь сидеть в такую ночь.
– Идемте посмотрим на англичан, – сказал Майк. – Люблю смотреть на англичан.
– Они ужасны, – сказал Билл. – Откуда они приехали?
– Приехали они из Биаррица, – сказал Майк. – Приехали застать последний денек чудной испанской фиесты.
– Я им покажу фиесту! – сказал Билл.
– Вы немыслимо прекрасная девушка, – сказал Майк знакомой Билла. – Когда это вы приехали?
– Ну хватит, Майкл!
– Слушайте, вот же прелестница! И где я был? Где я рыскал столько времени? Ты прелестная штучка. Мы не встречались? Идем со мной и Биллом. Покажем англичанам фиесту.
– Я им покажу фиесту! – сказал Билл. – Какого черта они тут забыли?
– Идемте, – сказал Майк. – Мы втроем. Покажем, млять, фиесту англичанам! Надеюсь, ты не англичанка? Я шотландец. Ненавижу англичан! Я покажу им фиесту! Идем, Билл.
Мы смотрели в окно, как они идут к кафе, держась за руки. Над площадью взлетали ракеты.
– Я буду сидеть здесь, – сказала Бретт.
– Я останусь с тобой, – сказал Кон.
– Ну не надо! – сказала Бретт. – Бога ради, иди куда-нибудь! Не видишь, мы с Джейком хотим поговорить?
– Не вижу, – сказал Кон. – Я подумал, присяду здесь, потому что слегка надрался.
– Хреновая причина присаживаться с кем-то. Если надрался, ложись в постель. Иди, ложись.
– Я была с ним достаточно груба? – спросила Бретт, когда Кон ушел. – Бог мой! Меня от него просто тошнит!
– Он не слишком прибавляет веселья.