ить не будешь?» Кон ему: «Нет. Мне будет стыдно». Тогда матадорчик размахнулся и дал ему по роже, и уселся на пол. Бретт говорит, не мог встать. Кон хотел поднять его и отнести на кровать. А он сказал: если Кон его поднимет, он его убьет, и в любом случае убьет утром, если Кон не уберется из города. Кон расплакался, и Бретт стала его крыть, а он хотел пожать им руки. Я уже это рассказывал.
– Доскажи, чем кончилось, – сказал Билл.
– Похоже, матадорчик сидел на полу. Набирался сил, чтобы снова встать и врезать Кону. Бретт не собиралась пожимать ему руку, и Кон расплакался и стал говорить, как сильно он любит ее, а она ему говорила не быть таким остолопом. Тогда Кон нагнулся пожать руку матадорчику. Без обид, знаешь. Простимся по-хорошему. А матадорчик снова дал ему по роже.
– Вот это парень! – сказал Билл.
– Он уделал Кона, – сказал Майк. – Знаете, я думаю, Кону больше не захочется бросаться на людей.
– А когда ты видел Бретт?
– Сейчас вот, утром. Заходила за вещами. Выхаживает этого малого, Ромеро.
Он налил себе еще бутылку пива.
– Бретт прилично измотана. Но она любит выхаживать людей. Так мы с ней и познакомились. Она меня выхаживала.
– Я знаю, – сказал я.
– Я прилично напился, – сказал Майк. – И думаю продолжить. Это все ужасно занимательно, но не слишком радует. Меня это не слишком радует.
Он отпил пива.
– Знаешь, я устроил ей взбучку. Сказал: если она будет якшаться с евреями, матадорами и прочей подобной братией, это до добра не доведет. – Он подался вперед. – Слушай, Джейк, не возражаешь, если я выпью твою бутылку? Она тебе еще принесет.
– Пожалуйста, – сказал я. – Я все равно не пил.
Майк стал открывать бутылку.
– Ты не мог бы открыть?
Я снял проволочную обвязку и налил ему пива.
– Знаешь, – продолжал Майк, – Бретт держалась молодцом. Она вообще молодец. Я прочитал ей страшную отповедь насчет евреев, матадоров и всякой такой братии, и знаешь, что она сказала: «Да. Повидала я счастливой жизни с британской аристократией»! – Он отпил пива. – Это она молодец. Эшли – малый, давший ей титул, – был моряком. Знаешь, девятый баронет. Когда возвращался домой, не желал спать на кровати. Бретт всегда приходилось спать на полу. Под конец, когда он стал совсем плох, он грозился убить ее. Всегда спал со служебным револьвером. Бретт приспособилась вынимать патроны, когда он засыпал. Она была не слишком счастлива. Бретт. Чертовски жаль. Теперь наверстывает.
Он встал. Руки у него дрожали.
– Пойду в номер. Попробую чуток поспать.
Он улыбнулся.
– На этих фиестах мы слишком подолгу не спим. Собираюсь хорошенько отоспаться. Без сна с тобой творится черт знает что. Становишься ужасно нервным.
– Увидимся в полдень в «Ирунье», – сказал Билл.
Майк вышел за дверь. Мы услышали его через стену. Он позвонил в колокольчик – пришла горничная и постучала в дверь.
– Подайте полдюжины пива и бутылку «Фундадору», – сказал он ей.
– Si, Señorito[121].
– Пойду спать, – сказал Билл. – Бедняга Майк! Я из-за него ужасно повздорил прошлым вечером.
– Где? В этом «Милане»?
– Да. Там был один тип, который когда-то выручил Бретт с Майком в Каннах. Лаялся последними словами.
– Я знаю эту историю.
– Теперь я тоже. Никто не должен говорить что-то о Майке.
– Что поделать.
– Никто не должен. Чертовски жаль, что им позволено такое. Пойду спать.
– Никого не убили на арене?
– Я так не думаю. Просто покалечили.
– Снаружи, в загоне, убили одного.
– Вот как? – сказал Билл.
• ГЛАВА 18 •
В полдень мы все сидели в кафе. Было тесно. Мы ели креветок и пили пиво. В городе было тесно. Все улицы кишели людьми. На площадь то и дело приезжали и парковались большие автомобили из Биаррица и Сан-Себастьяна. Они привозили людей на корриду. Приезжали и туристские автобусы. В одном прибыли двадцать пять англичанок. Сидя в большом белом салоне, они рассматривали фиесту в бинокли. Все танцоры были прилично пьяны. Шел последний день фиесты.
Фиеста шла единым массивом, и автомобили с приезжими, в том числе туристские, казались островками. Выходя из автомобилей, приезжие растворялись в толпе. После этого их нельзя было узнать, кроме как по спортивной одежде, выделявшейся за столиками среди черных блуз тесно сидевших крестьян. Фиеста растворяла даже биаррицких англичан, так что их нельзя было узнать, если не пройти возле самого столика. На улице все время играла музыка. Гремели барабаны и звучали дудки. Внутри кафе мужчины обхватывали руками столешницы или плечи друг друга и пели песни грубыми голосами.
– А вот и Бретт, – сказал Билл.
Я повернулся и увидел, как она идет через площадь в толпе, вышагивает подняв голову, словно бы фиеста проводилась в ее честь и она была рада и довольна.
– Ребята, приветик! – сказала она. – Слушайте, у меня сушняк.
– Подайте еще пива, – сказал Билл официанту.
– Креветок?
– Кон ушел? – спросила Бретт.
– Да, – сказал Билл. – Нанял машину.
Подали пиво. Бретт подняла было стеклянный бокал, но у нее задрожала рука. Она заметила это, улыбнулась и, подавшись вперед, припала губами к бокалу.
– Хорошее пиво.
– Очень хорошее, – сказал я.
Я нервничал из-за Майка. Не похоже было, чтобы он спал. Должно быть, пил всю ночь, но вроде бы держал себя в руках.
– Я слышала, Кон побил тебя, Джейк, – сказала Бретт.
– Нет. Вырубил меня. Только и всего.
– Что ж, он побил Педро Ромеро, – сказала Бретт. – Избил до синяков.
– Как он?
– Поправится. Не хочет выходить из номера.
– Много синяков?
– Очень. Он так пострадал. Я сказала ему, что хочу выскользнуть на минутку и повидать вас.
– А он будет выступать?
– А то! Я пойду с тобой, если не возражаешь.
– Как там твой дружок? – спросил Майк.
Он не слышал ничего из того, что сказала Бретт.
– Бретт завела себе матадора, – сказал он. – Был у нее еврей по имени Кон, но с ним плохо вышло.
Бретт встала.
– Я не стану слушать от тебя подобный бред, Майкл.
– Как твой дружок?
– Чертовски хорошо, – сказала Бретт. – Увидишь его сегодня.
– Бретт завела себе матадора, – сказал Майк. – Красавца, млять, матадора!
– Ты не против прогуляться со мной? Хочу поговорить с тобой, Джейк.
– Расскажи ему все без утайки, – сказал Майк. – Да кому нужны эти байки!
Он навалился на столик, и пиво с креветками полетели на мостовую.
– Идем, – сказала Бретт. – Подальше отсюда.
Когда мы шли в толпе через площадь, я сказал:
– Что теперь?
– После ланча я не увижусь с ним до корриды. Его люди придут и оденут его. Он говорит, они очень злятся на меня.
Бретт сияла. Она была счастлива. Светило солнце, и день был ясный.
– Я чувствую себя другим человеком, – сказала Бретт. – Ты не представляешь, Джейк!
– Я могу для тебя что-то сделать?
– Нет, просто сходи со мной на корриду.
– Увидимся за ланчем?
– Нет. Я поем с ним.
Мы стояли под аркадой у дверей отеля. Выносили столики и расставляли под аркадой.
– Хочешь пройтись до парка? – спросила Бретт. – Не хочу пока подыматься. Я так думаю, он спит.
Мы пошли дальше, мимо театра, до конца площади и дальше, через ярмарочные постройки, двигаясь в толпе между рядами палаток. Мы вышли на поперечную улицу, которая вела к Пасео-де-Сарасате. Мы видели, как туда шли толпой модники и модницы. В дальнем конце парка они разворачивались.
– Давай не пойдем туда, – сказала Бретт. – Не хочу, чтобы на меня сейчас глазели.
Мы стояли на солнце. После дождя и туч с моря было жарко и хорошо.
– Надеюсь, ветер уляжется, – сказала Бретт. – Это очень плохо для него.
– Вот и я подумал.
– Он говорит, быки что надо.
– Хорошие быки.
– Это Святого Фермина?
Бретт смотрела на желтую стену часовни.
– Да. Отсюда началась процессия в воскресенье.
– Давай зайдем. Не возражаешь? Мне бы хотелось малость помолиться за него или что-нибудь такое.
Мы вошли через тяжелую кожаную дверь, поддавшуюся очень легко. Внутри было темно. Молилось много людей. Ты различал их, когда глаза привыкали к полумраку. Мы встали на колени у одной из длинных деревянных скамей. Довольно скоро я почувствовал, как Бретт застыла рядом со мной, и увидел, что она смотрит прямо перед собой.
– Слушай, давай уйдем отсюда, – прошептала она гортанно. – Я чертовски нервничаю.
Выйдя на жаркую яркую улицу, Бретт подняла взгляд на верхушки деревьев, колыхавшиеся на ветру. Молитва не особенно подействовала.
– Не знаю, почему я так нервничаю в церкви, – сказала Бретт. – Мне это ничего не дает.
Мы пошли дальше.
– Меня чертовски угнетает религиозная атмосфера, – сказала Бретт. – Лицо у меня неподходящее.
– Знаешь, – сказала Бретт, – я вовсе не волнуюсь за него. Я за него просто радуюсь.
– Хорошо.
– Но лучше бы ветер перестал.
– К пяти часам, вероятно, уляжется.
– Будем надеяться.
– Ты могла бы помолиться, – рассмеялся я.
– Мне это ничего не дает. Никогда не получала того, о чем молилась. А ты?
– О, да.
– Бред какой-то, – сказала Бретт. – Хотя, может, для кого-то это и работает. Ты с виду не очень религиозен, Джейк.
– Я довольно религиозен.
– Бред какой-то, – сказала Бретт. – Не начинай сегодня проповедовать. Сегодня и так все довольно плохо.
Впервые с тех пор, как она связалась с Коном, я увидел, что к ней вернулась старая добрая беспечность. Мы снова подошли к фасаду отеля. Все столики теперь были расставлены, и за некоторыми уже сидели и ели.
– Ты приглядывай за Майком, – сказала Бретт. – Не давай ему слишком бузить.
– Фаши трузья ушли наферх, – сказал немецкий метрдотель.
Он постоянно грел уши. Бретт повернулась к нему:
– Премного благодарна. Вы что-то еще хотели сказать?