Мы поехали по дороге вдоль побережья. Мимо зеленых мысов, белых вилл под красной черепицей, лесистых участков и океана, очень синего в отлив, с долгими барашками волн, омывавших пляж. Мы проехали через Сен-Жан-де-Люс и миновали несколько прибрежных деревень. За холмистой местностью мы увидели горы, через которые проезжали по пути из Памплоны. Дорога шла все дальше. Билл взглянул на часы. Пора было нам возвращаться. Он постучал по стеклу и сказал водителю поворачивать назад. Водитель, чтобы развернуться, въехал задом на газон. Позади нас была роща, а под нами – луговина, сбегавшая к морю.
Мы остановили машину возле отеля в Сен-Жане, где собирался остаться Майк, и вышли. Шофер внес его чемоданы. Майк стоял рядом с машиной.
– Ну, прощайте, ребята, – сказал Майк. – Фиеста была охрененная.
– Бывай, Майк, – сказал Билл.
– Увидимся еще, – сказал я.
– Насчет денег не волнуйся, – сказал Майк. – Можешь заплатить за машину, Джейк, а я тебе пришлю свою долю.
– Бывай, Майк.
– Бывайте, ребята. С вами чертовски приятно.
Мы пожали руки друг другу. И помахали Майку из машины. Он стоял на дороге и смотрел нам вслед. В Байонну мы приехали перед самым отбытием поезда. Носильщик принес чемоданы Билла из камеры хранения. Я дошел с ним до калитки на перрон.
– Бывай, приятель, – сказал Билл.
– Бывай, паренек!
– Отлично было. Я отлично провел время.
– Побудешь в Париже?
– Нет, надо отплывать семнадцатого. Бывай, приятель!
– Бывай, старичок!
Он прошел через калитку к поезду. За ним – носильщик с чемоданами. Я смотрел, как отъезжает поезд. Билл стоял у окна. Окно проехало, проехал весь поезд, и рельсы остались пустыми. Я вернулся к машине.
– Сколько мы вам должны? – спросил я водителя.
До Байонны мы заранее договорились на сто пятьдесят песет.
– Двести песет.
– За сколько довезете до Сан-Себастьяна на обратном пути?
– Пятьдесят песет.
– Вы шутите.
– Тридцать пять песет.
– Ну, вы дерете! – сказал я. – Отвезите меня в отель «Панье-Флёри».
У отеля я заплатил водителю и дал на чай. Машину покрывала пыль. Я потер зачехленные удочки, покрытые пылью. Казалось, только это и осталось со мной от Испании и фиесты. Водитель нажал на сцепление и повел машину по улице. Я смотрел, как она поворачивает на дорогу в Испанию. Я вошел в отель и снял номер. Номер мне дали тот же, в котором я ночевал, когда был в Байонне с Биллом и Коном. Казалось, с тех пор прошла уйма времени. Я помылся, сменил рубашку и вышел в город.
В газетном киоске я купил «Нью-Йорк геральд» и сел в кафе читать. Странно было снова оказаться во Франции. Я испытал такое надежное, мещанское чувство. Мне захотелось поехать с Биллом в Париж, но Париж стал бы неким продолжением фиесты. Фиестами я был сыт по горло. В Сан-Себастьяне будет тихо. Сезон откроется только в августе. Я смогу снять хороший номер в отеле, буду читать и плавать. Там прекрасный пляж. Променад над пляжем обсажен чудесными деревьями, и кругом детвора, проводящая лето с нянями, пока не открылся сезон. По вечерам будет играть оркестр напротив кафе «Маринас». Я смогу сидеть в кафе и слушать.
– Как тут у вас кормят? – спросил я официанта.
У них тут был ресторан в кафе.
– Отлично. Преотлично. Кормят преотлично.
– Хорошо.
Я вошел и пообедал. Для Франции кормили обильно, но после Испании порции казались скромными. Чтобы не скучать, я взял бутылку вина. Это было «Шато Марго». Приятно было пить медленно, чувствуя вкус вина, и пить одному. Бутылка вина спасает от скуки. Потом я выпил кофе. Официант рекомендовал баскский ликер под названием «Иззарра». Он принес бутылку и налил до краев ликерную рюмку. Он сказал, что «Иззарру» делают из пиренейских цветов. Непременно пиренейских. На вид ликер напоминал масло для волос, а на запах – итальянскую «Стрегу»[125]. Я сказал, чтобы он унес пиренейские цветы и принес «Вьё марк»[126]. «Марк» был хорош. После кофе я выпил еще рюмку.
Официант, похоже, слегка обиделся за пиренейские цветы, и я оставил ему щедрые чаевые. Это его обрадовало. Как удобно жить в стране, где так просто радовать людей! С испанским официантом никогда нельзя знать наперед, что услышишь «спасибо». А во Франции в основании всего лежат финансы. Проще нет страны для жизни. Никто не станет докучать тебе, набиваясь в друзья по неведомой причине. Если хочешь кому-то понравиться, нужно лишь немножко раскошелиться. Я немножко раскошелился и понравился официанту. Он оценил меня по достоинству. И будет рад меня видеть. Как-нибудь я еще пообедаю здесь, и он будет мне рад и захочет обслужить. Он будет мне искренне рад, ведь у этой радости будет разумное основание. Я почувствовал, что вернулся во Францию.
Наутро, пожелав завести побольше друзей, я раздал всем в отеле щедрые чаевые и отбыл утренним поездом в Сан-Себастьян. На вокзале я дал носильщику на чай ровно столько, сколько положено, поскольку сомневался, что мы с ним еще увидимся. Мне ведь хотелось завести надежных друзей из французов только в Байонне – на случай, если я туда когда-нибудь вернусь. Я знал, что смогу рассчитывать на их дружбу, если они меня вспомнят.
В Ируне нас пересадили в другой поезд и проверили паспорта. Я покидал Францию с тревожным чувством. Как просто жить во Франции! Возвращаясь в Испанию, я чувствовал себя глупцом. В Испании ничего нельзя знать наперед. Но даже чувствуя себя глупцом, все равно отстоял очередь с паспортом, открыл свои чемоданы на таможне, купил билет, прошел через калитку, забрался в поезд и сорок минут и восемь туннелей спустя был в Сан-Себастьяне.
Даже в жаркий день в Сан-Себастьяне сохраняется что-то от раннего утра. У деревьев такой вид, словно их листва всегда немного влажная. Улицы словно недавно полили водой. В самый жаркий день всегда найдутся улицы, на которых прохлада и тень. Приехав в город, я направился в отель, где останавливался раньше, и снял номер с балконом, откуда открывался вид на городские крыши. За крышами виднелся зеленый горный склон.
Я распаковал чемоданы и составил книги на столик в головах кровати, достал бритвенный прибор, развесил кое-что из одежды в большом гардеробе и сложил стопку для прачечной. Затем принял душ в ванной и пошел на ланч. Но в Испании еще не перешли на летнее время, поэтому я пришел рано. И снова перевел свои часы. Приехав в Сан-Себастьян, я сэкономил час времени.
Когда я пришёл в столовую, консьерж вручил мне полицейский листок, и я его заполнил. Расписавшись, я спросил у него два телеграфных бланка и телеграфировал в отель «Монтойя», чтобы мне пересылали всю почту и телеграммы на новый адрес. Затем подсчитал, сколько дней пробуду в Сан-Себастьяне, и телеграфировал в контору, чтобы они держали мою почту, пока я не вернусь, а все телеграммы в течение шести дней пересылали мне в Сан-Себастьян. Затем вошел в столовую и поел.
Поев, я поднялся к себе в номер, почитал немного и лег спать. Проснулся в половине пятого. Достав купальный костюм, я завернул его с гребенкой в полотенце, спустился и пошел по улице к Конче. Недавно начался отлив. Пляж был гладким и твердым, а песок – желтым. Я вошел в кабинку, разделся, надел купальный костюм и пошел по гладкому песку к морю. Песок грел голые ноги. Народу в воде и на пляже было немало. Вдалеке, где почти смыкаются оба мыса Кончи, образуя бухту, белела полоска прибоя и виднелось открытое море. Несмотря на отлив, накатывали редкие плавные волны. Они напоминали зыбь на воде и, набирая массу, мягко рушились на теплый песок. Я вошел в море. Вода была холодной. Когда накатила волна, я нырнул, проплыл ее насквозь и вынырнул, уже не чувствуя холода. Я подплыл к плоту, подтянулся и лег на горячие доски. На другом конце плота были парень с девушкой. Девушка расстегнула верх купальника и подставила спину солнцу. Парень лежал на плоту ничком и разговаривал с ней. Она смеялась тому, что он говорил, и подставляла солнцу смуглую спину. Я лежал на плоту, под солнцем, пока не обсох. Потом нырнул несколько раз. Один раз нырнул глубоко и доплыл до самого дна. Я плыл с открытыми глазами, и кругом было зелено и темно. Плот отбрасывал темную тень. Я выплыл у плота, подтянулся, нырнул еще раз, подольше задержав дыхание, а затем поплыл к берегу. Я лежал на пляже, пока не обсох, затем зашел в кабинку, снял купальник, сполоснулся пресной водой и насухо вытерся.
Я прогулялся по гавани, под деревьями, до казино, а затем поднялся по прохладной улице к кафе «Маринас». В кафе играл оркестр, а я сидел на террасе и наслаждался легкой прохладой в жаркий день, пил лимонный сок с ледяной стружкой и виски с содовой в высоком бокале. Я долго просидел возле «Маринас», читая, глядя на людей и слушая музыку.
Позже, когда стало смеркаться, я прогулялся по гавани и дальше, по променаду, и наконец вернулся в отель на ужин. Шла велосипедная гонка, “Tour du Pays Basque”[127], и велосипедисты остановились на ночь в Сан-Себастьяне. В столовой они заняли длинный стол у стены, вместе со своими тренерами и импресарио. Они все были французами или бельгийцами и к еде относились серьезно, но не забывали веселиться. В верхнем конце стола сидели две хорошенькие француженки и отчаянно форсили, точно на Монмартре. Я не мог понять, с кем они. Все за длинным столом говорили на арго, постоянно шутили о чем-то своем и, как бы ни просили девушки, отказывались повторить отдельные шутки с другого конца стола. Наутро гонка должна была выйти на последний этап, Сан-Себастьян – Бильбао. Велосипедисты, сильно загоревшие, а то и обгоревшие на солнце, пили много вина. Эта гонка мало что для них значила, разве только между собой. Да и между собой они соревновались столько раз, что им было не так уж важно, кто победит. Особенно за рубежом. С деньгами они что-нибудь придумают.
У велосипедиста, шедшего с двухминутным отрывом, вскочили чирьи, очень мучившие его. Он сидел на копчике. Шея у него побагровела, а светлые волосы выгорели на солнце. Остальные подтрунивали над его чирьями. Он постучал вилкой по столу.