Нина Леонидовна улыбнулась:
— Было, было. Правда, почти все, кто знал данную историю, давно покойники: и Виктор, и Катя, и Сергей Лазаревич. Но есть документы, приказы о приеме на работу и увольнении. Желаете посмотреть? Это легко устроить, они в кадрах хранятся!
Ольга Ильинична, зарыдав, бросилась со сцены, Нина Леонидовна царственно кивнула Владлену Игоревичу:
— Можете продолжать церемонию моего награждения…
Глава 23
— Поучительная история, — вздохнула я. — Впрочем, есть русская поговорка: «Все тайное когда-нибудь становится явным».
— И теперь эта жаба… — с чувством продолжила Светлана и вдруг осеклась.
Не договорив фразу, девушка соскочила с подоконника и испуганным взглядом уставилась на кого-то, кто только что вышел на лестницу. Я оглянулась. В проеме двери стояла излишне тучная пожилая женщина, и в самом деле крайне похожая на жабу. Словно для полноты сходства, она была облачена в платье бутылочного цвета и мешковатый кардиган того же оттенка.
— Светлана, — с укоризной воскликнула старуха, — когда тебя на склад послали?
— Так он на перерыв закрыт, — проблеяла испуганно девушка.
— Обед с двенадцати, — постучала указательным пальцем по наручным часам жаба. — Ну-ка, хватит курить!
— И не дымила вовсе, — засопротивлялась девушка. — Тут вот… женщина… она того… ищет… человека, а я объясняю где… Нина Леонидовна, не сердитесь!
— Иди за пробирками, — очаровательно улыбнулась старейшая сотрудница НИИ, — разберусь без тебя спокойно, кто и кого найти желает.
Свету словно ветром сдуло.
— Вы к кому? — повернула ко мне одутловатое лицо Нина Леонидовна.
Я безо всяких колебаний ответила:
— Хотела обмануть вас, представиться главным редактором журнала «Химия в жизни», но теперь понимаю, что делать этого не стоит.
— Вот и правильно, — безо всякой улыбки кивнула Нина Леонидовна. — Для начала скажу: очень не люблю лгунов. И потом, я великолепно в курсе, что изданием руководит мужчина, кстати, мой бывший аспирант, Леня Перлин.
— Ну надо же! — вырвалось у меня. — Подобный журнал существует на самом деле?
Нина Леонидовна усмехнулась.
— Вы кто?
— Журналистка из «желтухи», мне поручено сделать интересный материал о жизни Антонова.
— Жареные факты?
— Да, — с самым честным видом призналась я. — Вы знали Михаила Петровича Антонова?
Нина Леонидовна улыбнулась:
— Естественно.
— Он ведь умер.
— Верно, сегодня похороны, — спокойно сообщила Нина Леонидовна. — Сейчас идет церемония прощания, все туда двинули.
— А вы почему остались? — не утерпела я.
Ученая заправила за ухо прядь волос, выбившуюся из старомодно-затейливой прически.
— Не люблю погосты, — вдруг откровенно призналась она. — Знаете, голубушка, когда понимаешь, что скоро самой там постоянную прописку получать, на кладбище не тянет. Еще я простудлива, а Михаилу Петровичу уже все равно. Впрочем, думаю, учитывая некоторые нюансы, Антонов не был бы особо рад, сумей он узнать, что я рыдала у его могилы.
— Вы конфликтовали?
— Мы интеллигентные люди, — всплеснула окорокообразными руками старуха, — способны подняться над личным ради науки! Впрочем, о мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. Антонов умер, проект теперь закроют, реально им некому заниматься — сплошные покойники, а те, что живы…
Не договорив фразу, Нина Леонидовна захлопнула рот.
— Пожалуйста, продолжайте, — взмолилась я.
— К чему вам наши институтские проблемы? — криво усмехнулась старуха. — Валерий Сергеевич кашу заварил, всех перебаламутил… Ох уж эти бессмертные!
— Вы знали тестя Антонова? — удивилась я.
Нина Леонидовна поморщилась.
— Мир науки узок, плюнь — и попадешь в знакомого. Знала ли я Валерия Сергеевича? Очень хорошо, можно даже сказать — близко. Была его женой.
У меня закололо в висках.
— Ничего не понимаю… Следовательно, вы мама Анны? Жены Михаила Петровича?
— Верно.
— Но…
— Что?
— Вы не живете вместе с дочерью?
— Нет.
— Почему?
Нина Леонидовна вновь поправила прическу.
— Имею свою квартиру, вполне уютную. Несмотря на возраст, пока не растеряла ума, да и физически вполне активна. Вот допекут болезни, тогда и найму себе прислугу.
— Вы с Анной в ссоре? — пыталась я разобраться в чужих семейных хитросплетениях.
— С какой стати мне отчитываться? — надменно проговорила старуха. — Я не на исповеди, да и вы не священник. Михаил Петрович, чтобы поставить меня на место, частенько говаривал: «У каждого свое мнение, в науке трудно доказать истину, нас господь рассудит». Дорогой зять предполагал, что теща, учитывая ее возраст, раньше предстанет у престола создателя, но фатально ошибся.
— Нина Леонидовна, — взмолилась я, — умоляю, выслушайте и помогите! Меня могут сделать в газете заведующей отделом, но я должна принести хороший материал, доказать свое умение отыскивать факты…
Старуха подняла морщинистую руку.
— Стойте, беседовать лучше без свидетелей.
— Здесь никого нет.
— И у стен имеются уши… — лукаво заявила ученая. — Пойдемте ко мне в кабинет.
Сев в кресло, Нина Леонидовна откинулась на спинку.
— Ладно, — вдруг сказала она, — расскажу кой-чего, но вот сумеете ли понять… Институт основали давно. Только-только закончилась война, страна лежала в разрухе, народное хозяйство в руинах, большинство мужчин погибло, сельское хозяйство пришло в упадок. Однако народ был полон энтузиазма: социализм победил фашизм, вот теперь заживем.
…Даже Иосиф Сталин понимал, что между тридцать шестым и сорок шестым годом лежит не просто десятилетие, а прошедшая война, русский народ стал иным. Солдаты, которые протопали пешком от Москвы до Берлина, были, конечно, лояльны к правительству страны, но они имели глаза и не могли не видеть, что польские и немецкие граждане, об угнетении которых постоянно писала газета «Правда», живут не в пример лучше свободных советских людей. Редкий из победителей не вез с собой подарков: отрезов шелка, ковров, серебра. Можно было сунуть за решетку врагов народа, но ведь всю страну не посадишь. Да еще во время войны многие из тех, кто побывал за колючей проволокой, получили в руки оружие и отправились бить немцев. Кое-кто стал героем, грудь украсилась орденами, вернуть под замок такого человека, кровью доказавшего верность советскому режиму, было не с руки. На чьем примере воспитывать молодежь? Кроме того, требовалось развивать науку, строить города, выращивать хлеб и рожать новых граждан — в сорок шестом году демографическая ситуация в СССР оставляла желать лучшего. Учитывая все эти причины, вождь народов слегка ослабил вожжи. Жить Сталину оставалось семь лет, эпоха великих большевиков медленно клонилась к закату. Но, повторюсь, энтузиазм граждан, вернувшихся наконец к мирной жизни, был сравним с душевным подъемом тех, кто жил в середине двадцатых. «Мы наш, мы новый мир построим…»
В сорок шестом году группа ученых основала НИИ, задачей которого было придумать такое средство, чтобы люди жили если не вечно, то хотя бы пятьсот лет. Утопическая цель. По тем временам не умели бороться со многими болезнями, которые сейчас легко вылечивают антибиотиками. Не слышали врачи о томографах, лазерах и эндоскопических операциях, не имели понятия о генетических недугах. Но энтузиазм бил через край, и сотрудники нового научного учреждения сразу взялись за решение глобальной проблемы.
Через пару лет НИИ начал разрастаться, за короткий срок на посту директора сменилось несколько человек. Отец-основатель НИИ Натан Львович скоропостижно скончался, потом умер и его сменщик Илья Николаевич, у руля встал осторожный, рассудительный Сергей Лазаревич.
Сев на царство, Сергей Лазаревич сумел задвинуть в угол десяток ненормальных ученых, которые, забыв про сон и еду, пытались изобрести таблетки бессмертия. Институт начал заниматься вполне реальными проблемами, а слегка тронувшиеся умом энтузиасты объединились в одной лаборатории. Сергей Лазаревич был больше администратором, чем ученым, в отличие от Натана Львовича и Ильи Николаевича, которые, забросив хозяйственные дела, чахли над пробирками, третий директор являлся земным человеком.
Для начала он не собирался уходить на тот свет в ореоле мученика от науки. Ведь ни для кого в институте не являлось секретом, что Натан Львович умер вследствие испытания на себе лекарства от старости. Ненормальный ученый настолько поверил собственным изысканиям, что начал глотать придуманные им самим таблетки, и результат оказался печален. Илью Николаевича тоже можно было посчитать жертвой исследований: его свалил инфаркт, когда ученый понял, что очередной эксперимент закончился неудачно. А Сергей Лазаревич ни в какие пилюли от дряхления не верил, но хотел жить как можно дольше, причем в хороших условиях. Пост директора НИИ в советские времена был номенклатурным, что означало: человек, его занимающий, имеет достойную квартиру, дачу, продуктовый паек, машину с шофером и многие другие привилегии вроде выезда на всякие конференции за рубеж.
Лишаться радостей жизни Сергей Лазаревич не желал. Он повел себя хитро: закрыть лабораторию, с которой начался институт, было невозможно, но терпеть около себя полусумасшедших энтузиастов тоже стало затруднительно. Поэтому Сергей Лазаревич постепенно, незаметно выжил сотрудников, занимавшихся бессмертием, со всех ключевых постов, как в администрации института, так и в ученом совете. Действовал директор умно. Сначала он отселил ученых из центрального здания в пристройку под предлогом того, что точное оборудование их лаборатории должно работать при строгом температурном режиме, который можно поддерживать лишь в маленьком домике. Потом Сергей Лазаревич придал лаборатории статус секретности, ввел пропускную систему и фактически лишил сотрудников возможности запросто общаться с коллегами из большого здания. Для «бессмертников» открыли хороший буфет, и по этой причине люди, служившие в основном корпусе, оказались обижены. В таинственном буфете никто из основной массы сотрудников не бывал, но слухи ходили невероятные.