[43] группировались в основном близ Муляна и Тоннера. У нас народ предпочел отсидеться и отмолчаться. Ну что ж, таким образом многие люди уцелели. Я думал только о Талле, о своей семье. Кто-то назовет меня трусом? Ну и пусть.
Впрочем, не о том речь.
В 1943 году мы получили известие о том, что в Испании умер Шарль Талле, моя дядя, младший брат отца. Его жена была умалишенная, а мой отец, глава нашей семьи, очень дорожил дружбой с семьей несчастной Мелины. Но Шарль больше не мог жить такой жизнью и сбежал. Сбежал в Испанию, принял там другую фамилию, испанскую, женился на местной девушке и был вполне счастлив. Его новая семья ничего о нем не знала, и только перед смертью (его ударили ножом за карточное шулерство) он открыл им правду и попросил списаться с его родными. Шарль хотел быть похороненным в Талле. Видимо, он, как и я в свое время, прошел путь от полного отрицания родовых ценностей до тоски по ним…
Конечно, я должен был выполнить его последнюю волю, а потому отправился в Испанию. Путешествовать по Франции в годы войны было затруднительно, но вполне возможно. Я предпочел поехать в своей машине, с шофером. Мы взяли с собой бензина – на крайний случай, потому что, вообще-то, работали заправочные станции. Конечно, все только по талонам, но я, хоть и не был коллаборационистом[44], никогда не осложнял свои отношения с властями, вот мы и не знали недостатка ни в чем. Само собой, с довоенной жизнью не сравнишь, но все же…
В конце концов мы с Мюссе (вот такая невероятная была фамилия у моего шофера!) добрались до Вальядолида. Там жили тихо и спокойно – до того спокойно, что в городе даже гастролировал балетный театр из Монте-Карло.
Я улаживал дела с перевозкой тела моего дяди, пытался успокоить его жену, которая желала ехать во Францию, чтобы участвовать в погребении, и так темпераментно пыталась меня в этом убедить, что показалась мне изрядно не в себе. Бедный Шарль, не везло ему с женами!
Когда выпадала свободная минута, я бродил по городу. Хотел сходить в театр, но потом решил – не стоит задерживаться, лучше поскорей уехать домой. К тому же я не раз видел актеров балета в кондитерских и ресторанах. В Монте-Карло было очень тяжело с продовольствием, а в Испании дело обстояло гораздо лучше, вот все танцоры и отъедались. А потом, наверное, еле двигались по сцене. Так что не был уверен, что меня ждет необыкновенное зрелище.
И вот во время одной из моих прогулок я набрел на антикварную лавку. Честно говоря, я к ним равнодушен. Ведь Талле – настоящий музей! И мне неинтересно смотреть на чужие сокровища, лишившиеся хозяина. Единственное, что меня привлекает в таких лавках, это книги. Я полюбил китайские стихи и поэзию Поднебесной вспоминаю с восторгом, чего не скажешь о прочем.
В витрине я увидел удивительной красоты книгу – собрание стихов. Шелковая бумага, дивные иллюстрации, текст частью набран, частью написан от руки. Очень много было неизвестных имен, а я почему-то питаю страсть к анонимным стихам. Они уносят в мир догадок и домыслов, это дивное путешествие тропой неразгаданного.
Я перелистывал книгу и уже знал, что возьму ее. Спросил приказчика о цене, но он сказал, что цену называет хозяин, который сейчас занят с посетительницей.
– Подождите, сеньор, всего одну минуту, уверяю вас!
Я подождал. Я хотел эту книгу, и мне нетрудно было подождать. Листая ее, наткнулся на поразительной красоты стихотворение:
Орхидею нашел и склонился над ней,
Упоенный ее красотой.
Прихотлив тот, кто создал наш мир!
Прихотлив и умом изощрен.
Как хитер… как жесток…
Почему совместил он в созданье одном
Несравненную эту красу лепестков
И коварство, подобное яду змеи, —
Аромат, отравляющий тех,
Кто приблизит лицо свое к лику цветка?!
…Умер я, красотою твоей наслаждаясь.
Я умер…
У меня даже мурашки по коже пошли от этих слов. Немыслимым образом они воскресили в памяти былое: Китай, Владивосток, наше бегство, наши мучения в Петрограде… Но чей-то голос нарушил очарование. Я обернулся – хозяин провожал посетительницу:
– Сеньорита, можете не сомневаться, я немедленно извещу вас, как только ваша вещь будет продана. Конечно, конечно, я постараюсь найти понимающего покупателя! От души надеюсь, что это произойдет, пока ваша балетная труппа еще будет танцевать в Вальядолиде.
Тогда я невольно глянул на даму пристальней. Она была одета скромно, очень худая, как все балерины (видимо, не сидит в кондитерских!), неприметная… Обращало на себя внимание только ее лицо: при таком тонком и изящном сложении, каким обладала девушка, можно было ожидать более тонких черт. Но у нее было мужское, костистое, грубоватое лицо, очень высокий лоб, вздернутый нос… И я точно знал, что уже видел это лицо прежде. Но не мог вспомнить, где и когда.
Девушка заметила мой заинтересованный взгляд, сверкнула на меня голубыми глазами – странно, я как будто заранее знал, что у нее будут непременно голубые глаза! – и ушла.
– Ах, – вздохнул хозяин, – как неприятно обманывать женщин, но что делать? Вещь, которую она принесла, вряд ли найдет у нас покупателя. Я ведь даже в витрину не посмею ее поставить. Сохрани и спаси Пресвятая Дева, вдруг мимо пройдет какой-нибудь священник… Тогда плохо мне придется – мою лавку мигом закроют.
И мужчина неожиданно засмеялся.
– Сеньор интересуется стоимостью вот этой книги, – сообщал ему приказчик.
И тут хозяин от удивления мигом забыл о том, что говорил только что:
– Вы хотите купить эту книгу? Клянусь ключами святого Петра, я и не думал, что покупатель на нее найдется!
Он назвал цену и посмотрел на меня испытующе. Я сразу понял, что испанец не дурак поторговаться. Явно можно было сбить цену, но я подумал о фамильной чести графов Талле – и достал бумажник.
Хозяин несколько ошалел.
– Клянусь святым Иаковом, – пробормотал он, глядя на меня так, словно я был тем самым святым Иаковом, которым, к месту или не к мечту, частенько клянутся испанцы, – а ведь бывают на свете чудесные совпадения! Что вы скажете об этом?
Мужчина трусцой ринулся в соседнюю комнатку, а потом так же стремительно примчался назад и показал мне нечто, обернутое в папиросную бумагу. Развернул ее – и я ахнул, увидев перед собой… одну из моих пропавших статуэток!
Насколько я помнил, называлась она «Пара летящих уток». Статуэтка изображала мужчину, лежащего на спине, а женщина сидела на его, как любят говорить китайцы, «нефритовом стержне» лицом к его ногам.
Видимо, все мои мысли – ошеломление, восторг – легко читались по моему лицу.
– Ага! – азартно вскричал хозяин лавки. – Сразу вижу знатока! Возьмете?
Я только кинул, потому что говорить был не состоянии. С великим трудом смог только вымолвить:
– Вы не знаете, у девушки есть еще статуэтки?
– Да! – энергично закивал хозяин. – Мы решили попробовать, вдруг фигурка будет продана. Тогда она принесет еще. Честно говоря, я в успех не верил, но…
Я заплатил, снова не торгуясь. Цена показалась мне даже мала.
– У вас есть ее адрес? – спросил я, с трудом сдерживая нетерпение.
– Нет, – пожал плечами хозяин. – Девушка должна зайти завтра к вечеру – узнать о судьбе своего товара. Приходите и вы в это время.
Завтра к вечеру! Больше суток ждать! Да мне и часу не вытерпеть!
– Я правильно понял, что девушка танцует в составе балета Монте-Карло?
Хозяин кивнул.
И я помчался в театр. Там мне назвали адрес отеля, где остановились актеры. Вскоре я был там. И только тут сообразил, что не знаю, кого искать – я забыл спросить имя девушки!
Неужели придется возвращаться в магазин?
И тут, словно по волшебству, увидел ее – она неторопливо входила в отель.
Я кинулся к ней и обрушил весть о том, что купил статуэтку и хочу приобрести остальные.
Видимо, у меня был не вполне нормальный вид, и боюсь, девушка поначалу сочла меня сексуальным маньяком. Но странное спокойствие снизошло на меня, когда она открыла передо мной маленькую кожаную шкатулку, которая некогда была серебристо-белой, а теперь стала грязно-серой, и я увидел свою пропавшую коллекцию.
Я увидел «Вращающегося дракона», «Любящих ласточек», «Летящих бабочек», «Бамбуковые палки у алтаря», «Танец двух фениксов», «Скачущих диких лошадей», «Летящего белого тигра», «Рог единорога», «Слонов» и «Веселую обезьяну»… И сказал, что хочу купить все. Девушка смутилась. Запинаясь, назвала цену.
Нет, она точно считала меня свихнувшимся! И даже вроде опасалась меня.
– Не бойтесь, – сказал я, сдерживая волнение, – мое имя граф Талле. Эти вещи некогда принадлежали мне, но были украдены у меня в Петрограде. Я отчаялся отыскать их, они дороги мне как память о стране, в которой я некогда служил.
Девушка побледнела. Резкость и грубость ее черт словно определилась – и я вспомнил, кого она мне напоминала – мужчину в коридоре ЧК. Того седого мужчину с голубыми глазами и прокуренными усами, русского писателя…
– Мой отец, – заговорила наконец девушка, – собирал различные редкости. Однажды к нему попала эта шкатулка… Статуэтки очень нравились матери, и он ей их подарил… Но я рада, что они теперь вернулись к хозяину. Я бы отдала их вам даром, если бы не нуждалась в деньгах так сильно.
Об этом не могло быть и речи. Я охотно заплатил, сколько просила балерина.
Потом забрал шкатулку и отправился в свою гостиницу.
Там я расставил статуэтки на кровати и долго смотрел на них. Вспоминал тот день, когда мы с Шарлотт поехали не в порт, откуда должны были отплыть на американском судне, а бросились неведомыми путями по суше. И все потому, что я поверил Мин-хао! Потом я не раз изумлялся этой своей вере – и вот теперь изумление накрыло меня вновь.
Мин-хао говорил об ошибке, совершенной Вэймином, – об ошибке, которую тот должен был непременно исправить, потому что дал клятву умирающей императрице. Говорил о случайно попавшем к копиям сокровище. О яде, смертельном яде, по преданию, том самом, который некогда принадлежал Серебряной Фей и с тех пор сохранившем свои невероятные свойства. Говорил о том, что у Вэймина остались дети, которые подросли – и продолжают дело отца, следят теперь за нами, и если мы отправимся морем, то будем обречены. Мин-хао долго рассказывал про яд…