Он слышит, как тикает подобно часам
05:15
в левом виске, прижатом к подушке, кровь.
Кровь. Кровь. Кровь. Кровь.
Кровь — это группа крови и резус.
Он тогда не знал ее группу крови.
Мухин чушь написал. Никто не тонул ни в реке, ни в море, все было не так. Было все по-другому.
Было разбитое стекло, была платформа и кровь из шестилетней Анюты. И были врачи. И надо было назвать группу крови. А времени не было, даже минуты. Был телефон, был номер племянника без последних двух цифр. Он набрал — и две цифры последние он набрал наугад. И чудо — сразу попал. Хотя нет: он хотел одно сначала набрать, потом другое, но набрал третье — и верно. «Ваня, позови тетю Нину, она рядом? Скорее». (Нина потеряла тогда свой телефон.) «Нина, не спрашивай ничего, назови группу крови Анюты и резус». Она четко и быстро сказала: «Вторая, плюс».
Капитонов почти не помнит, что было после, и плохо помнит, что было до. Но тот звонок он не просто помнит, он им обладает, как чем-то предметным — как вещь, осязаемым, — вроде двойного крюка с той пляжной скелетообразной конструкции, на ветру поднимающей и опускающей крылья.
Капитонов помнит это число, но умеет о нем не думать. Это одно из трех двузначных чисел, которые никто не загадывает.
Он знает, что об этом думать нельзя.
Он умеет об этом не думать.
О чем угодно, но о другом (ни о чем в идеале), и другое ему себя предлагает в лице или качестве — то грызуна, то Николь Мэри Кидман, то горельефа на фасаде какого-то дома, то теории катастроф.
Он уверен, что думает о другом и что бодрствует и не спит, и только хочет уснуть. Но какое-то подобие сна ему все же дается — под самое утро. Он все равно понимает, что это не сон, потому что не спит, и, когда звонить начинает мобильник-будильник,
07:30
открывает, разбитый, глаза с досадой на то, что провалялся напрасно в постели. Но тот как бы сон не забылся, как с ними, снами (с ними и с нами), бывает, а, наоборот, вспоминается. И вспоминается именно стороной содержательной. А раз есть таковая, то и тот как бы сон — все-таки сон. Кратковременный, может быть, сон, но все-таки сон.
Погасив будильник, Капитонов остается в постели — восстанавливать содержание все-таки сна.
07:31
Хомячок. Из детства Капитонова. Клетка, в ней древесная стружка, поилка, кормушка и маленький домик.
Главное — не о крови, не о разбитом стекле…
Домик — это пластмассовый куб, меньше банки для соли. Отверстие, круглое — вход и выход. По размеру — проходит крупная слива, а яйцо куриное — вряд ли. Хомячок предпочитает жить в тесноте — перетаскивает в домик стружку извне, забивает ею все помещение. Вход стружкой забит. Собственно, это не сон еще, а экспозиция сна. Что предъявлено данностью. Сон же вот. Если сон.
Капитонов пальцем выковыривает стружку из домика. А хомяк не дает, но как он не даст? Капитонов пальцем стружку достал. Глядь, она уже снова натаскана. Он опять ее пальцем. Глядь, опять. Он опять ее пальцем. Глядь, опять.
Это могло бы и не сном быть, а просто воспоминанием (было в детстве дело такое: он выковыривал стружку из домика хомяка), только вот сейчас выковыривал стружку не ребенок, а взрослый — в уме.
Доктор Фрейд был бы последним лохом, если бы вслед за хомяком не пришел бы тут на ум Капитонову. Вспоминая о хомяке, спрашивает себя Капитонов: а нет ли в этом латентного гомосексуализма? Сам себе отвечает, что нет. Он, вообще говоря, полагает, что латентный гомосексуализм изобретен настоящими, не латентными, но нет ли и в этом суждении латентного гомосексуализма? Послушать некоторых, он везде, особенно много его в Дон Жуане… А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Мухин в этой тетради зациклился на Капитонове? А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Водоёмов пригласил на конгресс Капитонова? И вообще, почему на конгрессе так мало женщин?
Восстал и оделся. Утренние процедуры, как в учебном тексте на тему «My morning». Хочет побриться, но с удивлением замечает, что, кажется, брит, — тут и вспомнил, что брился часа три-четыре назад.
А нет ли ла…
Но мысль пресекает, плеснув на лицо холодную воду. Увы, это не придает ему бодрости.
Чувствуя себя разбитым (побритым), не выспавшийся (но побрившийся) Капитонов покидает свое жилище и отправляется завтракать.
08:06
Мысли его о тетради — когда он спускается в лифте. Самый трудный вопрос: для чего она ему дадена? С целью какой?
Девушка-стражница перед входом в кафе отмечает в таблице реально пришедших.
— Будьте добры — номер вашего номера. «32», — машинально думает Капитонов, продолжая размышлять о своем.
— Простите, вы не назвали ваш номер. — 32, — опомнился Капитонов.
08:11
Капитонов с тарелкой в руках изучает предложения шведского стола. Выбрав стратегию «всего понемножку», он, однако, игнорирует блинчики с творогом, а жареным колбаскам предпочитает капустную котлетку.
Сев за стол у незажженного камина, неторопливо приступает к трапезе.
Желающими позавтракать наполняется зал. Капитонов пытается угадать, кто из пришедших участники конференции, — не вся же гостиница принадлежит им.
Двое с тарелками просят разрешить подсесть (свободных столиков больше не видно). Судя по бейджикам, один значится микромагом Александром Цезарем, другой — манипулятор Сергей Воробьев. За столом они продолжают свой разговор.
— Нет, мне кажется, это не реально, — говорит Цезарь. — Для аттестации надо выбирать другие критерии. Нет методики подсчета КПД.
— Тем более когда КПД более ста процентов, — соглашается ним Воробьев. — Я вот скажу, что у меня двести. И докажите, что сто пятьдесят.
— Двести это не много. Я настаиваю, что у меня двести двадцать — двести сорок, не менее.
— Простите, вы о коэффициенте полезного действия? — встревает Капитонов, изумленный услышанным.
— Ну да, о КПД.
— КПД по определению не может быть более ста процентов.
— Почему?
— Как почему? Потому что КПД это процентное отношение полезной работы к затраченной. А полезная работа всегда меньше затраченной.
— В обычной физике — оно конечно, — отвечает Цезарь, пытаясь надколоть вилкой ускользающую маслину. — Но когда речь идет о физической магии… Вот возьмите такое понятие — чудо. Если бы наблюдатель владел методикой подсчета КПД наблюдаемого чуда, он бы не сомневался — КПД чуда больше ста процентов. Полезная работа существенно превышает затраченную.
— Сто пудов, — соглашается с ним Воробьев. — Затраченная, может быть, всего-то и есть работа по произнесению заклинания, по творению ворожбы, плюс подготовительные мероприятия. Помните Емелю? Ему ведь тоже надо было «по щучьему велению» произносить, тратить калории, и потом, не будем забывать, что на ловлю щуки он силы какие-то затрачивал. Так что затраченная работа это по-любому работа, даже в таких предельных ситуациях, но зато полезная ее существенно превышает.
— Логика понятна, — говорит Капитонов, просияв улыбкой. — Но если так, это не совсем чудо, это другое. Для чуда вообще не надо затрачиваться, оно дается извне, вне связи с вашими трудовыми затратами. — Он разрезал булочку, чтобы намазать маслом. — Вы говорите о том, что принято называть… собственно, как называть?.. волшебством, а не чудом. Волшебства не бывает без ворожбы, это верно, то есть нет волшебства без работы затраченной. А чудо является, когда затраченной работы ноль. Я не прав?
— Вы хотите сказать, для вычисления КПД чуда надо полезную работу разделить на ноль? — спрашивает Воробьев и разбивает скорлупу на остром конце яйца точным ударом ножа.
— Вообще-то деление на ноль запрещено. Но если вместо нуля в знаменателе будете иметь в виду сколь угодно малую величину, стремящуюся к нулю, то и в результате вам надо ждать результата, стремящегося к бесконечности.
— КПД чуда — бесконечное число процентов?
— Ну, может быть, бессмысленно выражать бесконечность в процентах.
— А что касается волшебства, его КПД в процентах выражать, это, по-вашему, корректно? — спрашивает Цезарь, косясь на одноименный салат, который проносит мимо него Пожиратель Времени.
Капитонов резко отводит взгляд от проходящего мимо соседа.
— Это не я сказал. Это вы так выражаетесь, — отвечает Цезарю Капитонов.
— А вы, извините, кто?
— Евгений Капитонов. Менталист, если угодно.
— А если нет? Если нет никакого чуда? Если вообще ничего нет — ну, вот как сейчас, то каков КПД нашего бездействия? — спрашивает Воробьев.
— Это про что?
— Про то, что затраченной работы ноль, и полезной ноль. КПД — ноль поделить на ноль?
— КПД чего?
— А ничего. Того, что ничего не происходит.
— Как можно вычислить коэффициент полезного действия, если полезного действия нет? — не понимает Капитонов.
— Да вот так — ноль на ноль. Представим себе машину, которая создана исключительно для принципиального бездействия.
Капитонов отвечает:
— Ноль на ноль получится неопределенность.
— Неопределенность-то с чего взялась? — беспокоится Цезарь. — Не оттого ль, что отсутствует чудо?
— Нет, оттого, что в знаменателе отсутствует затраченная работа.
— Но при нулевой затраченной работе в знаменателе — в случае чуда, как вы только что сами заметили, мы в числителе должны иметь эффект, чудесный эффект, одним словом, не ноль. И тогда наш КПД — бесконечность.
— Да, но это не наш КПД.
— КПД чуда.
— Стоп, — говорит Воробьев. — Где оно, чудо? Получается, мы все время живем в состоянии неопределенности. В состоянии ожидания и ожидания именно чуда? Я вот в данный момент не затратил работы, и что получил? Ноль на ноль — неопределенность. Не понимаю. Я хочу знать КПД моего бездействия. Почему он не равен нулю? Если он — неопределенность, значит, я вправе рассчитывать на определенность? То есть на то, что будет чудо.
Помолчали. Подумали. Капитонову кажется, что его заболтали.