Мне больно про это слышать. Больно за маму, которая оказалась незначительной интрижкой в жизни женатого человека.
– В любом случае, его уже нет, – глухо говорю я.
– Нет, – тихо соглашается она.
И дальше мы молчим.
Потом появляется Дамир с двумя стаканами кофе: один протягивает мне, другой – Лешиной маме. Она с благодарным вздохом принимает его, но не пьёт – просто греет ладони об стаканчик.
– Немецкий врач прилетит, – говорит Дамир нам обеим. – Оборудование для операции тоже будет.
– Всю жизнь за вас Бога буду молить, – шепчет Лешина мама.
– Я не Бог, – отстраненно сообщает Дамир. – Я не могу вам обещать, что всё закончится хорошо.
– Неважно. Всё равно.
Дальше время сливается в череду часов бесконечного ожидания. Нас переводят в какую-то комнату отдыха, где хотя бы не твёрдые больничные стулья, а нормальные диваны. Старые и вытертые, но на них всё равно удобнее сидеть, чем в коридоре.
Дамир предлагает заказать еду, но мы с Лешиной мамой синхронно качаем головами. Есть сейчас совсем не хочется.
Мы живём от новости до новости. Вот сказали, что Лёшу подключили к аппарату. Вот сообщили, что готовят операционную. Вот передали, что немецкий профессор уже прилетел и сразу пошёл оперировать.
На часах уже пять вечера, когда в комнату, где мы сидим, заходит уставший врач.
– Удаление тромба прошло успешно. Состояние вашего сына стабилизировано, надеемся на лучшее.
– Господи… – выдыхает Лёшина мама и заливается слезами.
Я плачу вместе с ней, сжимая руку сидящего рядом Дамира.
– К нему нельзя? – спрашивает Дамир, и врач смотрит на него как на идиота.
– Конечно, нельзя. Он в реанимации.
– Разве в реанимацию не пускают близких?
– Только если критический случай. Но у нас, – врач слабо улыбается, – уже нет. Пациент точно придёт в себя, а как будет дальше – время покажет. Впрочем, прогнозы самые благоприятные. Это чудо, но, кажется, мы успели вовремя.
– Хорошо, – роняет Дамир.
Врач подходит к нему и пожимает руку:
– А вас я хотел поблагодарить персонально от имени всего нашего коллектива. И за оперативную спонсорскую помощь, сохранившую жизнь больному, и за подарок в виде такого специалиста. Для нас большая честь и невероятный опыт – оперировать с самим Штерном.
Дамир кивает, мягко берёт меня за плечи и спрашивает:
– Поехали домой, Лер? Ты уже на ногах не держишься.
– Да, – бессмысленно киваю я.
Наверное, я должна чувствовать радость, но внутри какое-то безумное опустошение и одновременно облегчение.
Мне точно нужно отдохнуть.
Мы завозим Лешину маму домой, а когда остаёмся с Дамиром в машине вдвоём, он вдруг спрашивает:
– Наладила контакт с будущей свекровью?
В его голосе нет издевки и едкости, скорее грустная усмешка.
И только тут до меня доходит то, о чём я совершенно забыла из-за шока и ужаса.
Дамир ведь по-прежнему считает, что Лёша – мой жених.
Но он всё равно спас его. Спас. Ради меня.
В голове не укладывается, что он на это способен.
– Дамир, – тихо говорю я. – Я тебе кое-что должна рассказать.
Глава 18.
– Давай доедем до дома, – помолчав, говорит Дамир. – Мне тоже надо тебе кое-что сказать, и лучше это делать не в машине.
– Согласна, – роняю я и отворачиваюсь к окошку.
Больше всего на свете сейчас хочется лечь и поспать, но, наверное, наш разговор больше откладывать нельзя. Хотя бы про Лешу я точно должна Дамиру сказать. Он имеет право знать. Особенно после всего того, что сделал для него и для меня.
Дамир заезжает на подземную парковку, выходит, открывает мне дверь, подаёт руку, и я с благодарностью опираюсь на неё и выхожу из машины.
Я не отслеживаю тот момент, когда меня качает вперёд, и я инстинктивно прижимаюсь к груди Дамира, а его руки нежно, но крепко обхватывают меня. Мы оба замираем в этой секунде.
– Лера, – хрипло, с непонятной болью в голосе шепчет Дамир. – Не надо.
Он пытается отпустить меня, но я цепляюсь за него и глухо прошу:
– Подожди. Давай так немножко постоим, а потом пойдём. Хорошо?
– Хорошо, – хрипит он и сжимает меня в объятиях.
Я делаю глубокий вдох, наполняя лёгкие его терпким древесным запахом, а потом отстраняюсь. Мне нужно было это мгновение передышки.
И меня уже не удивляет, что этот покой я ищу в его руках.
Молча мы поднимаемся к Дамиру в квартиру, и меня накрывает ощущение дежавю. Сколько раз мы вот так вот вместе шли домой после работы. Ехали в лифте, обнимались в прихожей, смеялись или, наоборот, устало молчали.
Я делаю шаг в коридор и с тоской оглядываю квартиру. Она большая, красивая, но в ней как будто нет того, что было в том нашем доме.
Может, счастья?
А может, того дурацкого жёлтого кресла?
– Ты же продал ту квартиру, да? – внезапно спрашиваю я.
Дамир вздрагивает, словно этим вопросом я выдернула его из размышлений.
– Что? Какую квартиру?
– Ту, где мы вместе жили. Ты говорил, что продал ее.
Дамир хмурится, небрежно снимает свои дорогие ботинки, грубо наступая на задники, потом идёт на кухню и, перед тем как включить кофемашину, вдруг отзывается:
– Нет, не продал.
– А что с ней? Она сдается?
– Нет, просто стоит пустая.
В этот момент начинает шуметь кофемашина, и нет смысла ничего говорить, потому что мы просто друг друга не услышим. Поэтому я пока растерянно пытаюсь осмыслить слова Дамира.
Он же раньше говорил совсем другое.
Я разворачиваюсь и иду к нему на кухню.
– Тебе твой чай с жасмином, как обычно? – спрашивает он, явно переводя тему.
– Да, спасибо. Подожди, а почему тогда ты не живёшь там, если квартира свободна? Зачем ты переехал сюда?
Мне почему-то кажется, что это важно.
Как будто, если я это пойму, какой-то фрагмент пазла станет на место. И, может быть, станет чуть легче.
Дамир достаёт кружку, заваривает мне чай, ставит его на стол, берёт свой кофе и отходит к окну. Отворачивается, барабанит пальцами по подоконнику, а потом нехотя цедит сквозь зубы:
– Я не мог там оставаться. Там слишком сильно всё напоминало о тебе. И о том, как всё было хорошо.
– Ты бы мог все выкинуть, – тихо говорю я. – Я думала, ты так и сделал.
– Нет, там всё осталось как было. Я не смог ничего выбросить. Даже это дебильное жёлтое кресло.
– Кресло все еще там? – недоверчиво переспрашиваю я, и за рёбрами начинает разливаться тепло. То ли от горячего чая, то ли от слов Дамира.
– Да, твоя помойная находка никуда не делась, – хмыкает Дамир.
– Между прочим, у этого кресла была очень важная задача! – со слабой улыбкой возражаю я. – Оно создавало уют. Зря ты не забрал его сюда, здесь как раз уюта не хватает.
– А мне кажется, стало гораздо лучше, – роняет Дамир.
– Когда стало лучше?
– Когда здесь появилась ты. Сразу стало похоже на дом, – говорит он отстранённо, по-прежнему глядя не на меня, а в оконное стекло, но от его слов меня пробирает до самого нутра.
– Дамир… – шепчу я, и в моём голосе звенит непонятно откуда взявшая нежность.
– Не надо, Лер, – резко обрывает он меня и поворачивается. В тёмных глазах пустота и виноватая усталость. – Я скажу один раз, но ты, пожалуйста, услышь меня. Ты ничего не должна мне за спасение Демидова. Повторяю: ни-че-го. Считай, что я просто успокаивал свою совесть. Мне прислали результаты с экспертизы того видео, и… Ты была права. Это подделка. Там смонтированы кадры тебя и других людей. Частично склейка, частично – искусственный интеллект. Кто-то хорошо постарался, чтобы тебя обвинить.
Я ошарашенно молчу.
Да, конечно, я и так знала, что это не я. Но когда Дамир это так легко признаёт – после всех этих обвинений! – я даже не знаю, что сказать.
– Прости, – тяжело роняет он. – Это так тупо – говорить это, потому что это просто слово. Оно не заменит ничего. И не вернёт тебе ничего. Ни тех двух лет, ни доверия ко мне. Ни… любви. Ты же любила меня, да?
– Любила, – еле слышно соглашаюсь я.
Дамир криво усмехается.
– А я всё проебал.
– Почему ты тогда не проверил это видео? – вырывается у меня. – Сколько у тебя это заняло? Полдня? День? Я бы подождала. Ты мог меня хотя бы выслушать, а не прогонять. Я никогда бы так с тобой не поступила! Ты же знал меня…
Дамир бледнеет.
– Мне нечего на это сказать, Лера, – с усилием говорит он. – Нечего. Я не буду оправдываться. Всё тогда звучало слишком логично, а ты… ты любила меня так сильно, что, наверное, я не мог до конца поверить, что это правда. И уцепился за эту ложь.
– Ты знаешь, кто это сделал?
Дамир качает головой.
– Я решил, что дядя. Но мы с ним поговорили. Это не он.
– Ты веришь его словам?
– Я верю в то, что он никогда бы не подставил компанию под такие миллионные убытки. Да, ты ему не нравилась и сейчас не нравишься, и он этого не скрывает. Но он не стал бы рисковать репутацией компании. Она для него всё.
Помедлив, я киваю. Звучит разумно.
– Знала бы ты, как я хочу на тебе жениться, – хрипло говорит Дамир. – По-настоящему. Хочу попытаться убедить тебя в том, что мне можно доверять. Хочу… я просто хочу тебя, Лера. Я влюбился в тебя один раз и навсегда, и продолжал любить даже тогда, когда думал, что ты меня предала. У меня никого не было эти два года. Я просто не мог. Это была не жизнь, я как будто провалился в какую-то яму. А сейчас понимаю, что эту яму выкопал себе сам. Тем, что не выслушал тебя, тем, что недостаточно доверял… Я бы сделал тебе сейчас ещё раз предложение. Попросил стать моей настоящей женой, обещал бы тебе все, буквально все! Но я всё-таки не совсем мудак, так что… если ты хочешь этого Демидова, если ты его любишь…
Дамир скрипит зубами и опять отворачивается к окну.
Это самая длинная его речь, которую я слышала за последнее время.
Я чувствую себя растерянной, ошеломлённой и не знаю, что сказать, поэтому цепляюсь только за последние слова.