У меня чуть слезы из глаз не брызнули, таким счастливым Эдварда я не видела никогда прежде. Ни в день одобрения патентов, ни в день открытия второй фабрики. Никогда.
— Недавно, буквально на дн…
Я не успела договорить.
Раздались издевательские, медленные хлопки с оттяжкой.
— Как трогательно.
Я не слышала этот голос почти полтора года. А до этого — лишь несколько раз.
Но мгновенно узнала его обладателя. Маркиза Хантли.
Который вышел из самого дальнего купе, а теперь приближался к нам.
— Меня чуть не стошнило, — но так даже лучше, — юродствуя, выплюнул он.
Одним жестом Эдвард задвинул меня за спину и встал между мной и маркизом. Тот насмешливо приподнял брови, а затем отодвинул полы сюртука, показывая что-то.
Я не видела, что там, но испугалась, когда муж дернулся и выругался.
— Что тебе нужно? — спросил Эдвард, стараясь говорить спокойно.
Маркиз Хантли изменился до неузнаваемости. Отрастил огромную кустистую бороду, сжег или перекрасил волосы и брови, приклеил на нос бородавку, на голову нацепил кепку, а из одежды обрядился в костюм обедневшего дворянина, чье состояние было пущено по ветру. Наверное, столкись с ним на улице, я бы его не узнала.
— Отпусти мою жену, и давай поговорим, как мужчина с мужчиной, — вновь предложил Эдвард.
У меня ладони от страха заледенели, а по шее и плечам разбежались мурашки.
— Нет, — глумливо оскалился маркиз. Он стоял уже от нас в нескольких шагах. — Я не хочу ни о чем говорить. Но я рад, что сегодня сдохнете не только ты с женушкой, но и ваш выблядок, — и он потянулся куда-то за пазуху.
А дальше…
Дальше я не успела ничего понять.
— Нет! — выкрикнул Эдвард и со всей силой толкнул меня в купе и прыгнул следом сам, пытаясь накрыть меня собой, и в тот самый момент…
… прогремел взрыв.
И вокруг опустилась темнота.
ЭпилогЧАСТЬ II
Огромное бескрайнее море с тихим шелестом накрывало песок. Одна за другой волны доходили до берега и умирали, оборачиваясь пенными барашками. Закатное солнце на горизонте превращало воду в ослепляющее ярко-оранжевое пятно. Если прищуриться, то казалось, что море горело.
Я сидела на пледе, разостланном поверх теплого, нагретого за погожий день песка. Светлый подол платья трепал соленый ветер, он же приносил от воды брызги. Соломенная шляпа на длинных лентах болталась где-то за спиной, и я чувствовала на лице волосы, выбившиеся из никого пучка на затылке.
Что такое счастье?
Раньше на этот вопрос я дала бы несколько разных ответов.
Теперь все было однозначно.
— Мама!
Мой босоногий сын, смешно утопая в мокром песке у самого берега, повернулся и помахал мне рукой.
— Я построил замок!
— Ты не замерз? — я чуть скептически оглядела его наряд, состоявший из закатанных по колено штанишек и рубашки.
Небрежно снятая курточка валялась где-то на песке. Все же в мае на побережье бывало прохладно, особенно под вечер.
— Нет! — он с энтузиазмом помотал головой. — А вы? Ты?
Я улыбнулась. Джорджу исполнилось семь, и с некоторых пор к нему приходили приглашенные учителя, и он постигал с ними азы этикета и светского общения. Слышать, как мой собственный ребенок порой обращался ко мне на «вы», было странно, почти дико. Но таковы были правила и требования мира, в котором он родился. И я его не поправляла, надеясь, что он чуть подрастет и будет говорить мне «ты», как делал Уильям. Тоже ведь не сразу привык…
Я бросила быстрый взгляд на горизонт, где оранжевое солнце почти коснулось воды.
— Пора домой, милый.
Встала и начала складывать плед, и через минуту рядом возник Джордж и принялся усердно помогать, а на деле же больше мешать, но я его не одергивала.
— Вот, мама! — произнес, раздуваясь от гордости, и протянул кривой сверток.
— Спасибо, малыш, — не удержавшись, я потрепала его по светлым волосам, которые он унаследовал от нас с Эдвардом.
На мгновение Джордж прильнул к моему бедру и почти сразу же отстранился.
Я взяла его за ладошку, на которую налипли песчинки, и мы направились прочь с пляжа.
— Где твои ботиночки? — поинтересовалась уже у кромки, за которой начиналась тропинка в сторону дома.
— Вот, — Джордж показал мне вторую руку и принялся обуваться.
Свежий морской воздух определенно пошел ему на пользу. Как и мне. Сын загорел, с его щек не сходил румянец, он окреп, постоянно играя то в саду, то на пляже, то в лесу. Хорошо, что с нами приехала няня, иначе я бы просто не справилась. Ведь и о делах нельзя было забывать.
Оказалось, что у стремительного развития железной дороги есть свои минусы. Например, письма даже в глушь, где мы проводили лето, доставляли теперь очень быстро. Каждый день я получала новые отчеты или послания, на которые требовалось дать ответ. Говорят, еще пятнадцать лет назад подобные обсуждения растягивались на несколько недель. Сейчас же все измерялось в днях. Вот и сегодня в кабинете меня дожидался финансовый отчет, присланный поверенным Блэком.
Мы добрались до дома. Про себя я называла его дачей. Он был куплен несколько лет назад, когда доктор настойчиво посоветовал побольше дышать морским воздухом и проводит время на солнце. Дом располагался в южном приморском городке, и, хотя купаться здесь мне было холодно даже летом, я подозревала, что мой закалившийся сын вскоре попросится плавать в море.
И придется ему разрешить. Бедное материнское сердце!..
— Мастер Джордж! — нас встретила няня и забрала сына умываться и приводить одежду в порядок.
Оставив шляпку в прихожей, я поспешила пройти дом насквозь и вышла на просторную веранду из светлого дерева. Здесь стояли несколько стульев, письменный стол, кресло-качалка и люлька.
Последние два предмета мебели были заняты моими мужем и дочерью.
Я остановилась в дверях, наблюдая, как Эдвард с довольной улыбкой усадил на колени полуторагодовалую Роуз, одетую в белоснежное платьице, и теперь позволял дочери дергать себя за волосы и похлопывать ладошками по щекам.
Роуз вертела папочкой, как хотела, будучи еще младенцем. Кажется, мне придется взять на себя роль строгого полицейского, иначе у нас вырастит самая избалованная девочка во всей стране.
Впрочем, так ли это плохо?..
— Ма-ма! — обрадовалась малышка, увидев меня, и тут же потянулась руками.
Я подошла, чтобы взять ее, и поцеловала Эдварда в щеку, уколовшись о щетину. В этой «глуши» — как он называл нашу приморскую дачу — он порой позволял себе не бриться.
— Здравствуй, моя принцесса, — тут же заворковала я, целуя Роуз и слегка подбрасывая. — Как тебе спалось?..
Я опустилась вместе с дочерью на стул и прижала ее к себе покрепче.
— Ты должен непременно пойти с нами в следующий раз. Твоему сыну нужно строить с кем-то замок, — строго сказала я.
По лицу мужа пробежала привычная тень. Ходить по песку ему теперь было тяжело.
— Завтра приезжает Уильям с невестой, — напомнил Эдвард ровным голосом. — Я хотел закончить с делами сегодня, чтобы не отвлекаться.
— Да-да, я помню. Обязательно нужно будет его встретить.
— Просто признай, что хочешь похвастаться облагороженной станцией, — мягко усмехнулся он.
Я вздернула подбородок.
— Возможно!
Прошло восемь лет со второго взрыва, в котором нам повезло уцелеть.
И за это время мое начинание на железной дороге распространилось далеко за пределы столицы.
Путешествовать с комфортом понравилось абсолютно всем: и знатным, и простым людям, и богачам, и тем, кто был победнее. Моя идея оказалась невероятно востребованной, нашлись и подражатели, и те, кто позаимствовал ее, и глазом не моргнув, и даже те, кто пошел дальше, внедрил уже какие-то свои улучшения.
Кое-что мы успели защитить патентом, кое-что — нет, но в любом случае, эпидемия комфортных вокзалов и залов ожидания прокатилась по стране и дошла до самых отдаленных уголков, таких как этот приморский городишко.
И не только комфортных вокзалов. Скорость паровозов и их устойчивость также сыграли огромную роль. Благодаря полученным в этой сфере патентам совместная компания Норфолков и Толботов, которая производила целые составы, считалась ведущей в стране.
К слову, в том взрыве уцелели все.
Даже ублюдок-маркиз.
Который оказался криворук, чтобы самостоятельно в одиночку собрать бомбу, способную разрушить вагон. Она взорвалась раньше, чем следовало, и удар оказался гораздо слабее. Меня защитили стены купе, в которое меня толкнул Эдвард, и он сам, когда рухнул сверху.
Ему же повезло меньше. Взрывная волна смогла повредить вагон. Он частично сошел с рельсов, и в результате были разрушены перекрытия купе. На Эдварда упала верхняя перекладина и перебила ему ногу. Сильнее всего пострадало колено, перелом очень долго заживал и не зажил до конца. Доктора разводили руками: они сделали все, что было их в силах, а уровень развития медицины не был достаточным, чтобы полностью вылечить моего мужа.
Хромота останется с Эдвардом на всю жизнь. Он больше никогда не станцует на балу со мной и не поведет в первом вальсе дочь. Он не мог бегать по песку с сыном, он вообще не мог за ним угнаться, но…
Но главным являлось то, что эта жизнь у Эдварда была. И следовало быть благодарными за то, что мы имели.
Именно мужу в первую очередь наш семейный доктор порекомендовал побольше времени проводить у моря и в теплом, сухом климате. Так мы и приобрели эту «дачу».
Маркиз Хантли получил сильные ожоги, но спасся. На этот раз его поймали и собирались судить и даже поместили под стражу, но неожиданно для всех он скончался в камере незадолго до первого заседания.
Я чувствовала сердцем, что Эдвард причастен к этому, но никогда не спрашивала прямо. Мне было неважно.
А спустя семь месяцев после взрыва у нас родился Джордж.
Который как раз вбежал на веранду — уже умытый и переодетый в чистую одежду без налившего песка.
— Роузи! — обрадовался сестре у меня на руках и принялся ее тискать.