отивное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». Толстой нарочито подчеркивает, что не силы наполеоновской Франции, а именно силы Европы вторглись в пределы нашей родины. И через несколько страниц еще раз: «Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать».
И, как всегда, именно мы, русские, делали все возможное для избежания войны. Даже узнав о вторжении и страшно негодуя на коварство Бонапарта, Александр I тотчас пишет Наполеону письмо: «Государь брат мой, вчера я узнал, что, несмотря на добросовестность, с которой я выполнял мои обязательства по отношению к Вашему Величеству, Ваши войска перешли границы России». Оговорив все разногласия и способы их устранения, Александр заканчивает письмо такими словами: «Если в намерения Вашего Величества не входит проливать кровь наших народов (…) и если Вы согласны вывести свои войска с русской территории, я буду считать, что все происшедшее не имело места и достижение договоренности между нами будет еще возможно. В противном случае Ваше Величество вынудите меня видеть в Вас лишь врага, чьи действия ничем не вызваны с моей стороны. От Вашего Величества зависит избавить человечество от бедствий новой войны».
Но Наполеону не было никакого дела до бедствий человечества, он привык в изобилии проливать кровь, и наш царь прекрасно понимал это. В день начала войны он находился в Вильне (нынешний Вильнюс), а армии Наполеона перешли через Неман в окрестностях Ковно (нынешний Каунас). Между русским и французским императорами лежало расстояние менее чем в 100 верст.
Вторгшиеся в пределы России войска по тем временам имели небывалую численность и не случайно были названы «Великой армией». Свыше шестисот тысяч человек и около полутора тысяч орудий. Собственно французов в «Великой армии» было менее половины. Свыше 50 процентов наполеоновских войск составляли поляки, итальянцы, немцы, австрийцы, голландцы, швейцарцы и далее понемногу — представители самых разных народов Европы. Таким образом, без всякого сомнения, эту войну можно называть не только Отечественной войной 1812 года, но и европейско-русской.
Отправив письмо Наполеону, Александр тотчас направляет «Приказ по Русской армии» — документ, исполненный благородного негодования и уверенности в том, что Господь не оставит Россию и победа будет за нами. Завершали его возвышенные слова: «Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Защитника Правды, всемогущего Творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество и свободу. Я с вами. На начинающего — Бог».
Нужно было свершиться столь устрашающему вторжению, чтобы взоры русского царя обратились ко Господу. Царя, который доселе не заглядывал в Евангелие. Воистину, гром не грянет, мужик не перекрестится!
О том, что Александр впервые стал заглядывать в Евангелие только в 1812 году, написано немало. И, вероятнее всего, это так и есть. Его духовником с юных лет являлся протопоп Андрей Самборский, о котором говорили, что он более агроном, чем богослов, и более англичанин, чем православный священник. Слово Божье он преподавал не по Евангелию, а по краткому катехизису, составленному для народных школ. В молодости Самборский много прожил в Англии, женат был на англичанке, обращенной им же самим в православие. Он, кстати, преподавал детям Павла I не только Закон Божий, но и английский язык. По особому разрешению государя отец Андрей брил усы и бороду, чем, естественно, сильно отличался от остальных русских священников. Но вряд ли стоит говорить, что он был причиной юношеского безбожия Александра. Напротив, скорее нужно предположить, что отец Андрей, человек добросердечный и честный, мягко и ненавязчиво заложил в душу своего августейшего воспитанника то зерно веры, которое разовьется позднее, уже под благодатными лучами Филарета.
Война с Наполеоном для нас стала отступательной, и это сильно огорчало русского императора. Успех сопутствовал нашим армиям лишь в арьергардных боях, и «слава Богу!» наши генералы произносили пока лишь в тех случаях, когда удавалось благополучно отойти. 7 июля император Александр Павлович, оставив армию Барклаю, выехал в Москву. Вероятно, именно в эти дни, потрясенный тем, как мощно наступают враги, он взял в руки изданный на французском языке Новый Завет, предложенный ему для прочтения обер-прокурором Голицыным, старинным другом детства Сашкой.
«Вольнодумец, равнодушный к религии, Александр впервые прочитал Евангелие в 1812 году и был поражен необычайностью этой книги. Он был тогда не одинок в этом своем увлечении Новым Заветом. В этой книге для него и для многих его современников звучал какой-то призывный голос, таинственный и внушительный. Официальная церковь не внушала Александру почтения к своей деятельности. Он видел в архиереях, украшенных лентами и орденами, ревнителей все той же пышной государственности, которая досталась ему как наследие екатерининской империи. Александр и без архиереев задыхался в этом торжественном великолепии. Другой церкви он не замечал. Он не интересовался тем, как она существовала в течение двух тысячелетий. Он слышал, что были христианские апологеты, мученики, отцы церкви… Но всех этих святых заслоняли императоры и патриархи монументальной Византийской империи. Эта огромная и тяжелая декорация не нравилась Александру, утомленному мировой политикой, в коей пришлось ему играть такую ответственную роль. Ему не удалось осуществить своей давней мечты — уединиться в качестве простого гражданина где-нибудь на берегах Рейна. Но он еще не утратил надежды освободиться когда-нибудь от мучительной сложности истории. Ему хотелось сложность заменить глубиной. И вот в этой неожиданно обретенной им книге Александр нашел желанную глубину. И вместе с тем как проста эта книга! Зачем ее читать нараспев среди золота и мрамора соборов? Не лучше ли забыть об официальных истолкователях книги? Не лучше ли самому приникнуть к этому простому повествованию о жизни прекрасного галилеянина и его учеников, этих добрых рыбаков, которые, вовсе не интересуясь кесарем, жили на берегу Тивериадского озера? Вместе с тем как загадочны и мудры изречения, записанные в этой книге».
Странно, что тридцатипятилетнему Александру дал читать Евангелие даже не протопресвитер Павел Криницкий, назначенный духовником императора еще в 1808 году, а именно вертопрах Голицын, про которого до сих пор судачили: «Жену в карты проиграл, а туда же — за Церковью следит!» Неисповедимы пути Господни. В тяжелую годину просвещать русского государя в отношении Христовых заповедей стал именно этот недавний кутила и картежник, а в помощь ему поспел инок Филарет, от младых ногтей чистый и светлый.
В Российском государственном историческом архиве Санкт-Петербурга в фонде святителя Филарета Московского есть одна толстая папка, в ней хранятся записи о всевозможных чудо-творениях и предсказаниях. И в частности — «Предсказание о войне России с Францией», где неизвестный автор пишет следующее: «В 1812 году, когда французские войска шли на Россию, ехал я из Мангейма в Карлсруе с одним молодым пруссаком по имени К…, который в пророческом духе предсказывал мне все то, что до сего времени случилось. Вначале был он весьма скрытен, но, уверившись, что я люблю Бога и на Него единого уповаю, назвал меня своим другом, и на вопрос мой — как он думает, победят ли французы россиян — отвечал следующее: «Французы победят и пройдут во внутренность России, даже овладеют Москвою; но при вшествии их сей древний город будет сожжен. Тогда положен будет предел злодеяниям французов, ибо с той минуты щастие отвратится от них за их неверие и холодность к религии. Все французское войско истреблено будет в короткое время, не оружием русских, но силою Божиею; впрочем мне неизвестно, какие Бог употребит к тому средства».
Свидетельства о силе Христовой бывают особенно яркими в такие грозные нашествия. Несокрушимый Тамерлан трижды не мог одержать побед в своих походах, и всякий раз — когда он шел на христиан. Неудачными оказались его походы на Иерусалим, Москву и Пекин, который ненадолго стал христианским в начале XV века. Несокрушимый Наполеон пришел в Россию, и русские вспомнили: «Христиане же мы!» И тогда нечто непонятное произошло с победителем, взявшим столицу Руси. Некая неодолимая сила вышвырнула его вместе с «Великой армией» вон. Несокрушимый Гитлер спустя полтора века явился по следам Бонапарта, и вновь русские вспомнили о вере Александра Невского, Суворова и Ушакова, чтобы вновь великая и страшная сила Господня вышвырнула фашистов, уже смотревших в бинокли на стены древнего Кремля.
Бородинское сражение состоялось 26 августа, в день, когда Россия отмечает спасение Москвы от нашествия Тамерлана 1395 года. На сей раз Москва была спасена, но страшной ценой пожара, гибели многих тысяч людей, разграбления ценностей. Тридцать пять дней она была в руках врага, покуда Наполеон не вынужден был бежать из горящей столицы. Началось изгнание супостата по разоренной им же старой Смоленской дороге.
В Петербурге с мучительным нетерпением ждали хороших вестей из Москвы. Царь был здесь. Положение его становилось шатким. Родная сестра Екатерина Павловна писала ему: «Недовольство дошло до высшей точки, и Вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном». Александр оставался в Петербурге. Разочарованный в собственных полководческих дарованиях, он боялся своего присутствия на войне. Его война перешла в область мистическую. Он сильнее, чем когда-либо, раскаивался в своем пассивном участии в умерщвлении отца. Полагал, что и это является причиной обрушившихся на него и на страну бедствий.
1 октября на праздник Покрова в Петербурге архимандрит Филарет по просьбе князя Голицына освящал его новую домовую церковь Святой Троицы и произнес проповедь о том, что храм Божий есть видимый, но он пуст, если мы не имеем в себе храма невидимого. Тем самым он призывал к духовному деланию, без которого невозможно возвращение гармонии мира.