ебя… Я изыскатель истины бытописаний человеческих; чем должен я истине Божией? — Не попусти себе тупым взором видеть в бытиях человечества только нестройную игру случаев и борьбу страстей, или слепую судьбу; изощри твое око и примечай следы провидения Божия, премудрого, благого и праведного… Я исследователь звезд, планет и их законов; чего требует от меня истина Божия? — Ты очень искусно возвысил проницательность своего зрения, чтобы видеть в небесах невидимое простому оку: потщись возвысить также искусно проницательность твоего слуха, чтобы ты мог ясно слышать и возвестить другим, как небеса поведают славу Божию… Я любитель и возделыватель изящного слова; должен ли и я свободу и красоту слова поработить строгости высшей истины? — Рассуди, велико ли будет достоинство твоего дела, если красивые цветы твоего слова окажутся бесплодным пустоцветом? Не лучше ли, чтобы в них скрыто было плодотворное семя назидательной истины и чтобы они издавали благоухание нравственной чистоты?.. Так теки царским путем, царская обитель знаний, от твоего первого века в твой второй век.
В день святителя Алексея Московский Златоуст призывал русских людей к совершенствованию самих себя, дабы являться достойными славы предков:
— Сынове России! Бог Владимира, Бог Александра Невского, Бог Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Сергия чрез роды и веки предал и сохранил нам чистую, святую, православную веру Христову и чрез веру посеял и возрастил в жизни предков наших добрые семена, способные взаимно питать веру и простирать ее действие в потомстве. Тщательно ли мы пользуемся сим наследием? Бдительно ли храним сие сокровище?.. Наши благочестивые предки в праздники и посты участием в церковном вечернем, утреннем и дневном богослужении благоговейно приносили жертву Богу; и находили в оном собственное услаждение. Признаем благословенное наследие сих расположений в тех, которых с утешением видели мы наполнявших сей храм во все дни сей седмицы поста. Но не много ли между нами и таких, которые часы предпраздничного вечера отдают зрелищам и забавам, а часы праздничного утра сну, после ночи, превращенной в день, недостойный солнца? Наши предки, может быть, не всегда умеренно пиршествовали в праздник; но в день непраздничный обыкновенно были воздержны и трудолюбивы и строго соблюдали пост; ныне можно нередко встретить людей, которые роскошь прославляют, как добродетель; дни работные проводят в игре и праздности и оскорбляют святость поста, одни, покрывая именем поста несколько измененный вид роскоши, другие, нередко совсем забывая о посте… Указать ли на раболепство чуждому непостоянству и нескромности в одежде? Указать ли на страсть к искусству Иродиады, сделавшуюся для многих почти законом? Указать ли на неизвестное природе лакомство прахом и дымом худородного зелья? Указать ли на обычай многих без нужды употреблять чуждый язык, как будто некое отличие высшего звания и образованности? Может быть, меня обвинят, что обращаю внимание на мелочи? — Обвиняйте, если угодно: вам от сего не будет пользы; полезнее же вам помыслить, можете ли оправдать себя, когда с чужой земли собираете, конечно, не мудростью указанные, мелочи и наполняете ими ваше недро, извергая из него доброе, положенное добрыми предками?
Кто-то и впрямь усмехался: «Опять ворчит наш старичок!» — а кто-то, быть может, впервые задумывался: «Почему я, когда мы воюем с Англией и Францией, щеголяю в английских да французских нарядах и больше, чем по-русски, говорю по-французски да еще и по-английски? Почему я не брошу курить это «худородное зелье», не соблюдаю поста и вчера опять танцевал до упаду?.. И мы еще хотим, чтобы Бог дал нам победы над врагами?!»
В начале нового, 1855 года смерть, продолжая жатву, один за другим скосила два колоса. Гибель первого потрясла своей неожиданностью. Гибель второго заставила содрогнуться всю страну, настолько и неожиданной, и зловещей она явилась. В январе умер глава Церкви. В феврале умер глава государства. Два Николая.
Николай Александрович Протасов, обер-прокурор Святейшего синода Русской православной церкви скончался в возрасте пятидесяти шести лет 15 января 1855 года, как написал Филарет, «по болезни, продолжавшейся, как говорят, только несколько часов». Умер он в Петербурге, а хоронить тело привезли в Москву, где оно упокоилось на кладбище Донского монастыря. В синодальном периоде истории Русской церкви окончилась целая эпоха, когда «генеральские шпоры цеплялись к архиерейским мантиям» и когда глава Церкви беспрекословно подчинялся царю. «Я знаю лишь одного государя» — таков был девиз Протасова во все годы его правления. Оставалось только гадать, какого нового вояку определит император на эту должность, учитывая, что страна находится в состоянии тяжелой войны, которая пока складывалась не в нашу пользу. Временно обязанности обер-прокурора исполнял Александр Иванович Карасевский — тайный советник, директор Духовно-учебного управления при Святейшем синоде, в 1825–1826 годах он являлся помощником правителя дел Следственной комиссии по делу декабристов, потом служил чиновником особых поручений при министре финансов, правителем дел Комиссии духовных училищ, членом хозяйственного комитета при Синоде, директором вновь учрежденного Духовно-учебного управления. При нем и через него проведена была реформа духовно-учебных заведений графа Протасова. Не раз ему приходилось замещать обер-прокурора, вот и теперь он стал исполнять его обязанности, причем все знали, что ненадолго, поскольку Александр Иванович страдал неизлечимой болезнью и тоже готовился покинуть сей бренный мир.
Император Николай Павлович Романов скончался в возрасте пятидесяти восьми лет 18 февраля 1855 года. Болезнь его продолжалась дольше, чем у Протасова, но тоже была весьма скоротечной. Ненавистники царя мгновенно распустили подлые слухи, будто, видя неудачи войны, император наложил на себя руки, приняв яд. Иначе, мол, как объяснить, что столь здоровый человек и вдруг так быстро угас. Находили подтверждение в том, что тело покойного быстро разлагалось и не помогали никакие бальзамирования. И мало находилось тех, кто давал благоразумный отпор клеветникам. Прежде всего, надобно понимать, что Николай Павлович был человеком верующим и понимающим, какой страшный грех — самоубийство. Второе: он давно готовился к этой войне и прекрасно понимал, что она затянется и поначалу может оказаться очень даже неудачной, а потому готовился к долгой осаде со стороны Европы, уповая на будущее великое контрнаступление, какв 1812 году. Третье: больших поражений к тому времени Россия в войне и не имела. Да, потери у нас были выше, чем у союзников, поскольку те подвергали Крым неслыханным доселе бомбардировкам, и вооружение наше оказалось хуже, но Севастополь пока еще держался крепко. Так что и с этой стороны видеть в кончине императора самоубийство было бы опрометчиво. И, наконец, четвертое: здоровым Николай Павлович только казался со стороны. Близкие знали, что его давно уже преследовали недуги. Ему еще не было и тридцати, когда стали подмечать внезапные приступы сильной усталости, лицо его становилось бледным, губы синели, под глазами появлялись темные круги. Он страдал тем, что сейчас в медицине называют вегетососудистой дистонией, и здоровье его с каждым годом расшатывалось. Он же прилагал все усилия, чтобы подданные сего не видели. Лишь самые близкие люди знали о том, что он болен. Дистония сопровождается периодическими приступами головной боли. Великая княжна Ольга Николаевна оставила воспоминания: «Когда папа страдал головной болью, в кабинете ставилась походная кровать, все шторы опускались, и он ложился, прикрываясь только шинелью. Никто не смел тогда войти, пока он не позволит. Это длилось обычно двенадцать часов подряд. Когда он появлялся, только по его бледности видно было, как он мучился». Во время вскрытия выяснилась весьма существенная патология внутреннего строения царя — у него с рождения была одна почка вместо двух, причем увеличенная в размерах. Простуды, позвоночные ломоты, горячечные припадки, окоченение конечностей, дикие головные боли постоянно преследовали этого мужественного человека, не показывавшего виду, что он нездоров. «Жаловаться, — вспоминала Ольга Николаевна, — было не в его характере…» Когда становилось плохо, он лишь позволял себе «ложиться только на диван, в шинели, всегда заменявшей ему халат, и в сапогах, которые вдобавок были еще со шпорами». Лечение принимал со смехом, показывая всем, вот, мол, глупости какие.
В праздник Крещения Господня 6 января 1855 года во время водосвятия государь простудился. Старался не обращать внимания, но болезнь усиливалась, и 27 января врачи поставили диагноз: грипп. В последнее время Николай Павлович ежедневно работал по шестнадцать часов в сутки. Переутомленный организм перестал сопротивляться болезни. Но он еще трудился, еще старался быть действующим монархом, 10 февраля лично провожал полки, отправляющиеся в Крым, и произнес свою последнюю речь солдатам и офицерам:
— Идите, дети мои! Пусть русские орлы будут вам путеводителями по дороге чести и славы. Мне не позволяют идти и умереть вместе с вами, но мои думы и сердечные пожелания всегда будут с вами на тех геройских преградах и тяжких испытаниях, которые вам придется преодолеть. Когда Отечество и Вера вас призывают, я не могу вас задерживать — ступайте с Богом!
17 февраля врачи констатировали обширнейшее внутреннее воспаление и паралич левого легкого. Николай Павлович спокойно спросил:
— Скажите, я умираю?
— Да, — ответили медики.
— И у вас достает духу так решительно объявить мне мой смертный приговор? — усмехнулся государь. — Ладно! Бог вам судья! Позовите старшего моего сына! Не забудьте послать и за другими моими детьми, но поберегите императрицу.
На глазах у великого князя Александра Николаевича, которому вскоре предстояло заменить его, Николай Павлович исповедался, причастился и приготовился к смерти.
— Учись умирать, — сказал он сыну.
18 февраля император Николай I скончался.
«Да утешает тебя воспоминание, как знаменательно Господь благословил его жизнь в его последних днях и часах, в которых светлые черты царя и отца семейства, христианина, несмотря на изнеможение внешнего человека, сияли так сильно, так назидательно и благотворно! Твоя молитва соединилась с его последнею молитвою. Над сим союзом не имеет власти смерть. Он простирается от времени в вечность», — писал митрополит Филарет овдовевшей императрице Александре Федоровне.