«Утешительны последние часы покойного государя, — писал святитель преподобному Антонию. — Напечатанное о сем верно. Мне случилось слышать от бывших в сие время во дворце».
На престол России вступил тридцатишестилетний государь Александр Николаевич. В первый же день своего правления он убрал с поста главнокомандующего русской армией в Крыму остроумного весельчака Меншикова и на его место поставил генерала от артиллерии Михаила Дмитриевича Горчакова, двадцать два года до этого прослужившего начальником штаба у Паскевича в Польше.
«Утешительны также вести о новом государе, — оценил это Филарет, — как он в первые часы явил себя царем в полной силе и мудрости».
К тому же Александр, вступив на престол, первым делом объявил Филарету благодарность за пожертвованные недавно деньги от Московской епархии на военные нужды. Деньги немалые — 110 тысяч 600 рублей.
Увы, беды русских в Крыму не прекращались. Следом за Корниловым пал другой герой обороны Севастополя — контр-адмирал Владимир Иванович Истомин. Европа жила предвкушением скорого падения Севастополя и дальнейшего развития победы над Россией. То, что ненавистный европейским либералам монарх скончался, ничего уже не значило — добить гадину в его потомстве! Любимец Наполеона III римский папа Пий IX, тот самый, который в 1870 году проведет в жизнь догмат о папской непогрешимости, сейчас призывал к новому крестовому походу против России. В базилике Святой Агнессы в Риме с ним произошел казус: едва он обмолвился с веселой улыбкой о грядущем миссионерстве в Россию, пол под ним провалился и понтифик ухнул под землю вместе со стоявшими поблизости, отделавшись легким испугом. Этот анекдот Андрей Николаевич Муравьев поспешил опубликовать в петербургских газетах. Однако Филарет не одобрил его остроумия и приструнил друга: «Не мирюсь с мыслию напечатать статью о падении Папы. Мне представляется в сем неприятная черта, как будто обрадовались случаю поглумиться над владыкою Запада. Мир ему, когда и с ненавидящими мира быть мирными учит Псаломник».
На Светлой пасхальной седмице европейцы нанесли по Севастополю второй массированный бомбовый удар, а в конце мая и начале июня — третий и четвертый, но Севастополь не сдавался. В праздник Петра и Павла погиб адмирал Павел Степанович Нахимов. Не принесло счастья и новое назначение: Горчаков потерпел неудачу в сражении на реке Черной. Тогда же, в августе, европейцы нанесли пятый и шестой бомбовые удары. Конец месяца стал концом обороны героического города — 27 августа дивизия генерала Мак-Магона захватила Малахов курган, и на другой день русские войска оставили южную часть Севастополя.
«Праздники наши Господь обращает в плач, — писал в эти дни святитель Филарет. — Вчера священнослужение совершил я с миром, не зная вести, уже распространяющейся. Но, вошед к генерал-губернатору к обеду, встречаю слова: какая печальная весть! Спрашиваю, что это значит, и узнаю о падении Севастополя. Хотя это не совсем неожиданное, и я думал и прежде, что ненадежно устоять ему по чрезвычайно сильным разрушительным средствам врагов, действующих на одно средоточие, но тем не менее сильно поразила меня сия весть, с возникающими от нее мыслями о последствиях». Много скорбей принесла России середина 1850-х годов. Новый император опять вступал на престол среди обильного плача.
Жатва смерти унесла еще одного замечательного человека — в сентябре умер граф Сергей Семенович Уваров, государственный деятель, провозгласивший триаду «Православие — самодержавие — народность», ученый, филолог, археолог, президент Санкт-Петербургской академии наук, основатель Московского исторического музея. В 1786 году его крестила императрица Екатерина II. В 1855 году его отпевал митрополит Филарет. Хоронить увезли в село Холм Смоленской губернии — в родовую усыпальницу.
Жатва смерти сорвала еще один колосок и в самом доме Филарета — 4 января 1856 года скончался его верный и самозабвенно преданный слуга и друг — домашний секретарь Александр Петрович Святославский. Это был человек, который незаметно и тихо исполнял свое дело, не имея никаких нареканий. Люди злые зубоскалили над его «рабской покорностью», но он просто понимал, какое счастье быть верным слугой такого человека, как Филарет, и безропотно служил. Имя Святославско-го постоянно мелькает в письмах Филарета, он либо ссылается на него: «Святославский мне прочитал…», «Святославский доложил…», «Святославский советовал…», либо обвиняет в чем-то: «Письмо это я получил только через год по милости Святославского», либо заступается за него: «…в поступках Святославского не открывается ничего, кроме нелепого стыда обнаружить свою неисправность или медленность», «Что новое распоряжение о контроле до Вас не дошло, виноват не Святославский. Виноватые в Петербурге». И вот в мае 1853 года тревожное: «…не легко занемог Святославский…», через пол года еще хуже: «Святославский же для дел уже умер: он мало ходит, мало помнит и ничего не делает».
Филарет привык к секретарю, как к собственной тени, как к части самого себя, и как себя он не просил никого награждать, так и не пекся о наградах для Александра Петровича. Граф Александр Петрович Толстой однажды обиделся за своего полного тезку:
— Что же вы, владыко, ничем не наградите Александра Петровича?
Он взял на себя хлопоты, Филарет подал прошение, и Святославского незадолго до смерти успели порадовать орденом Святой Анны 3-й степени.
— Успел-таки я такую штуку обломать! — радовался Филарет, как ребенок.
И вот — Александра Петровича не стало, умер верный Санчо Панса, преданный до гроба… Сколько времени понадобится, чтобы привыкнуть к новому секретарю-то?.. И ведь не стар еще был милый Петрович, до шестидесяти не дожил. Вот беда-то!..
После падения Севастополя к союзникам присоединилась и Швеция, стало очевидно, что Австрия и Пруссия могут вступить в войну против России, если русский император не согласится на мирные переговоры. «Кажется, Австрия хочет исполнить в совершенстве предсказание умершего первого своего министра, что она удивит мир своею неблагодарностью», — писал Филарет, имея в виду знаменитое высказывание бывшего министра иностранных дел Австрии Феликса Людвига фон Шварценберга. Но России для того, чтобы садиться за стол переговоров не в качестве битой державы, нужна была какая-то победа. Слава богу, в ноябре такая победа состоялась — старший брат Андрея Николаевича Муравьева, герой войны 1812 года генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев, взял в Турции важную стратегическую крепость Карс, за что получил Георгия 2-й степени и приставку к фамилии — Муравьев-Карсский.
А в это же время другой Николай Николаевич Муравьев, не имеющий родства с этими Муравьевыми, осваивал дельту Амура и договорился с китайцами о праве сплава русских войск по этой реке, тем самым укрепляя дальневосточные рубежи Отечества. Через несколько лет этот Николай Николаевич станет Муравьевым-Амурским.
Ефим Васильевич Путятин заключил в 1855 году с Японией Симодский договор о мире и дружбе, по которому, кстати, тогда-то впервые японцы получили те самые острова из Курильской гряды, о которых теперь твердят, что они принадлежали им испокон веков.
Имея такие достижения в войне и дипломатии, новый император мог уже садиться за стол переговоров.
Святитель Филарет непрестанно и с волнением следил за событиями на мировой арене. В начале января 1856 года к нему приехал генерал князь Горчаков, недавно уволенный с поста главнокомандующего в Крыму и замененный генерал-адъютантом Александром Николаевичем Лидерсом. Филарет жадно расспрашивал его обо всем, тот охотно рассказывал о причинах поражений, о бездарном руководстве и беспечности Меншикова. Потом перешли к обсуждению мировой политики. «Я спросил: устоит ли Австрия в этом, хотя неверном авторитете, — вспоминал сей разговор Филарет. — Он говорит: устоит в том случае, если мы не потерпим значительного проигрыша в войне; один из первых министров грубый, а другой демократ, которого тайная мысль, конечно, есть благоприятствовать демократии и, следственно, не благоприятствовать России, которая есть главное препятствие для демократии».
Австрия не вступила в войну стараниями еще одного Горчакова — великого русского дипломата Александра Михайловича, лицейского друга Пушкина. Они вместе поступили в Царскосельский лицей в год его основания; Пушкин посвятил Горчакову три стихотворных послания.
Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый и славный, —
Моя стезя печальна и темна…
Если сравнивать эти две судьбы, то и впрямь Александр Михайлович Горчаков был в житейском смысле куда счастливее Александра Сергеевича Пушкина. Но главный итог жизни обоих весьма и весьма славен. Это высвечивается в том, как обоих окрестили современники и потомки. Окрестили навечно. Одного — солнцем русской поэзии, а другого — звездой русской дипломатии.
Горчакову суждено было долгие тридцать девять лет служить под началом министра иностранных дел, который не умел даже говорить по-русски — таков был Карл Васильевич Нессельроде, занимавший этот наиглавнейший дипломатический пост России с 1816 по 1856 год. При этом его дипломатические способности оценивались всеми как весьма посредственные.
Горчаков поступил в Министерство иностранных дел сразу после окончания лицея в 1817 году и уже через три года стал секретарем министра. Но вскоре излишне независимый в своих мнениях Горчаков становится одним из врагов Нессельроде. Долгое время ему приходилось работать в посольствах в Лондоне, Риме, Берлине, Тоскане, Вене, Штутгарте.
Конечно, вступление в войну Австрии не случайно так беспокоило Филарета, столь чуткого к внешней политике. За Австрией потянулась бы и Пруссия, и тогда… Страшно представить, что было бы! А между тем все висело на волоске. Новый австрийский император Франц Иосиф получил корону из рук русского императора и вместо благодарности за это испытывал ненависть к России, ибо всяк мог за спиной шептаться: «Если бы не русские…» В 1856 году жатва смерти могла набрать новые обороты.