Москву, подробно рассказал Филарету, о чем тот в свою очередь писал Антонию: «Утешительно было сказание владыки об открытии мощей святителя Тихона. Когда на всенощной пред величанием открыли раку, в переполненной народом церкви сделалась такая тишина благоговения, что летящую муху можно было бы слышать. Много было исцелений. — Да помолится святитель об исцелении России». И в другом письме: «Он сказывал, что были получившие зрение, даже слепые от рождения, и получившие слово. Одного скорченного так, что ноги приведены были к затылку, когда приложили к святым мощам, он распрямился и стал на ноги».
Новый петербургский архиерей Исидор, ровесник Пушкина, был на семнадцать лет моложе Филарета и весьма почитал его, во всем стараясь быть подобным Московскому Златоусту. Господь воздал за это — Исидор прожил долгую и счастливую жизнь, скончался в возрасте девяноста двух лет и возглавлял петербургскую кафедру тридцать два года.
Лето 1861 года вновь было засушливым и необычно жарким, и митрополит Московский неожиданно открыл для себя напиток, приносивший ему и прибавление сил, и утоление жажды, — пиво. Он даже написал об этом своему духовнику и получил от Антония благословение. «Благодарю и за пиво, хотя это и стыдно, — написал Филарет в лавру. — Мне приходило на мысль попросить у Вас немного, потому что оно мне казалось по вкусу и по требованию природы; но посовестился прибавлять еще прихоть ко многим моим прихотям. Теперь буду употреблять, как полученное с благословением».
Близился закат его жизни. Он уже редко сам читал свои проповеди, чаще посылал кого-либо, кто прочитал бы написанное им. Самое время уйти бы на покой, поселиться в Гефсиманском скиту и в уединении и покое ждать непостыдной и мирной кончины живота своего. Но сил еще хватало на очень многое, и он оставался при своих делах, по-прежнему много переписывался, вникал во все дела, был в курсе всех внешнеполитических и внутренних событий, много, очень много читал, видел, как все хуже и хуже печатаемое в России: «Если хотя за один год взять все худое из светских журналов и соединить, то будет такой смрад, против которого трудно найти довольно ладана, чтобы заглушить оный. Надобно по частям взять нездравое и предлагать врачевство. Говорю о сем собратиям, но язык нововводителей скорее движется, нежели язык охранителей». Реакционностью Филарета и таких, как он, еще держалось здание миропорядка, человеколюбия, целомудренности, чести и величия России. Он уповал на цензуру, что она еще какое-то время будет сдерживать поток безумства, бесчиния и беспорядка, который с каждым годом становился все сильнее. «В Отечестве нашем, — писал митрополит Филарет обер-прокурору Толстому, — существует цензура, — учреждение, в котором есть доброта, какой нет в неограниченной свободе книгопечатания. При отсутствии цензуры вредная книга издается и производит вред в обществе; потом ее сочинитель и издатель страдают от суда. При разумной и благонамеренной цензуре вредная книга не допускается до издания и, следовательно, не допускается до общества вред, а сочинитель безопасен от суда и наказания».
Цензура была введена в России с распространением книгопечатания еще в 1720 году Петром I. В XIX веке существовало входившее в Министерство народного просвещения Главное управление цензуры. Александр II, продолжая свои реформы, упразднил его, передав функции цензуры в Министерство внутренних дел.
Новшеств при Александре II было много. Какие-то огорчали Филарета, другие — радовали. Не могла не тревожить идея передачи сельских школ из ведомства духовной власти в ведомство власти светской, проводимая новым министром просвещения Александром Васильевичем Головниным, сыном знаменитого флотоводца. А вот сокращение церковной службы за счет перечисления всего царствующего дома он одобрил. Это, собственно говоря, была и его идея, ее он высказывал предыдущим государям. «В древних изданиях греческих в великой ектений сказано только: о благочестивейших и богохранимых царех наших. Не предписано даже имя царя произносить. А о царском семействе и намека нет».
Ослабление государственных строгостей давало и добрые плоды, и худые. Всюду безбожники поднимали голову. В Петербурге толпа молодых озорников ввалилась в церковь, выкрала священный сосуд для причастия и распивала из него шампанское. Образовалось общество «Земля и воля», поставившее себе целью все неудачи, которые потерпит Крестьянская реформа, использовать для пропаганды революции. В Москве, у самых стен Кремля, революционеры навзрыд кричали о страданиях народа и о том, что церковники жиреют, указывали на обилие золота в храмах, призывали не ходить в церковь, а если и ходить, то чтобы бить попов и забирать себе церковные драгоценности. Тревожась о будущем России и Церкви, митрополит Филарет узнавал о все новых и новых случаях подобных умопомрачений.
В феврале 1862 года граф Александр Петрович Толстой ушел с поста обер-прокурора Святейшего синода. Новым руководителем Русской православной церкви стал сорокапятилетний Алексей Петрович Ахматов. По его просьбе Филарет написал подробнейшую записку о состоянии церковной собственности в настоящий момент. Новый обер-прокурор в большей степени являлся единомышленником Филарета, в том числе и в отношении переводов Библии, и владыка писал о нем, что он «подает благую надежду, что будет пещися о благе Церкви в ее соприкосновении с государством».
В конце мая 1862 года в Петербурге случился один из самых страшных пожаров за историю города. Огонь пожирал один квартал за другим. Десятки тысяч пострадавших, небывалый ущерб. Святитель Филарет организовал сбор средств от Московской епархии в пользу погорельцев. Было собрано более десяти тысяч рублей, и за это он получил благодарность от царицы.
26 декабря 1862 года владыке Филарету исполнилось восемьдесят лет. И вновь нигде никаких упоминаний о юбилее. О чем же он пишет в эти юбилейные дни, скажем, своему неизменному и почти ежедневному адресату Антонию? «Представление о водопроводе я утвердил. Но еще прошу тщательно осмотреться. Я посылал на Сухареву башню смотреть тамошнее водохранилище. По углам палаты есть сырость; а весной и осенью, говорят, и все стены покрываются водою. Красная башня не так толста стенами, как Сухарева: не будет ли больше сыра? И не будет ли промерзать, и вода в ней замерзать?» Это одно из многочисленных указаний по поводу хозяйственных дел Троице-Сергиевой лавры, которую он, любя безмерно, продолжал и продолжал обустраивать вместе со своим другом и духовником. Письма Филарета Антонию на треть заполнены подобными указаниями. «Писали Вы о печи для Троицкого собора. Под северным притвором, кажется, менее удобно устроить ее, нежели под южным углом трапезы, где, кажется, она и теперь. Здесь есть готовое место и вход. Может быть, нужно будет только углубиться в землю». «Нельзя ли теперь положить трубу, которая вела бы воду к Успенскому колодезю, не давая ей разливаться к собору? Воду другого худого пруда желательно было бы, сколько можно, истребить». «Дома, которые внутри границы лаврской площади, должны быть снесены; или, если их владельцы хотят некоторое время жить на том же месте, то должны землю под ними взять у Лавры по контракту на аренду на срок». И так далее и тому подобное. Живя в Москве, святитель всегда знал, что там и как в обители аввы Сергия. Душой он был там и всегда сетовал на невозможность приехать: «Очень желаю в Лавру, но трудно освободиться от уз дел. Для ежедневных едва достает времени, а нужно разобрать многие, вступившие прежде».
Он вообще не был равнодушен ко всему устроению мира, не только в его основных составляющих, но и в разного рода вещах, кажущихся иному мелочами. К примеру, терпеть не мог не только сам театр, но и рукоплескания, свойственный театру способ выражения удовольствия, одобрения или восторга. Аплодисменты, известные еще в Древнем Риме, вошли в моду в России лишь в конце XVIII века. Во времена Филарета рукоплескали исключительно в театрах и очень редко в аудиториях — часто выступающий ученый или политик мог оскорбиться: «Я вам не актер!» Однажды Филарет разрешил лучшим певчим участвовать в светских концертах, исполняя духовное пение, но узнав, что им при этом рукоплещут, в дальнейшем запретил подобное участие певчих в концертах.
Приходилось ему бороться и с такими «мелочами», как изображение Христа и Богородицы, а также ангелов или креста Господня на табакерках. Ведь кощунство? Кощунство.
И уж конечно же он был дотошен в вопросах церковного устроения, следил, чтобы все совершалось безукоризненно. Давал, к примеру, указания о том, чтобы во время причастия держащий пелену (платок, которым утирают губы причастнику) следил, чтобы причастник проглотил причастие прежде, нежели отойдет от пелены. Многим причастникам знакомо чувство, когда хочется некоторое время с благоговением подержать святыню во рту, прежде чем проглотить. А это неправильно, ибо причастие — не еда. Кроме того, безверие продолжало распространяться, и бывали случаи, когда богохульники выплевывали Святые Дары, едва отойдя от храма, а то и от чаши! Если причастие или хотя бы малая его доля упадет на пол, Филарет предписывал вынуть из пола камень и погрузить его на дно реки там, «где не будет попирать его никакая нога».
Пришлось ему участвовать в антиправительственном выступлении против намерения ввести в пользу Церкви налог на вино. Митрополит горячо доказывал, «что неприлично такой грязный доход назначать в пользу Церкви. И подлинно это походит на цену песию, которую запрещено было приносить в дом Божий. Притом государство само так нуждается, что уже начинает жить на счет Церкви, как показывает налог на церковные дома и земли. Пусть бы оно для себя увеличило цену пьянства».
В Москве создалось Общество любителей духовного просвещения — организация, которая в дальнейшем сделала очень многое для изучения православной культуры, церковного искусства и быта. Филарета избрали попечителем. Понимая, что у него не будет ни сил, ни времени заниматься еще и этим предприятием, он все же не отказался от попечительства: «Что скажу в ответ на сие избрание? — Уже не время мне обещать вам удовлетворительную, в отношении к вашему Обществу деятельность; и потому, может быть, справедливо было бы отказаться от вашего избрания. Однако не отказы