В сентябре 1855 года во время посещения лавры государь Александр Николаевич пожелал увидеть монаха Филарета, которого уже называли старцем. Увидев его в монашеском облачении, царь спросил:
— Да ты монах теперь?
Тот ответил, как и полагается старцу и юродивому:
— Не знаю, монах ли, а хотел бы монахом побыть хоть один час.
Одна из богатых почитательниц московская купчиха Логинова пожертвовала деньги на храм, и 27 сентября 1859 года митрополит Филарет совершил освящение верхней церкви в честь Боголюбской иконы Божьей Матери. При церкви построили братские кельи, и образовалась новая обитель, известная впоследствии под именем Боголюбивая киновия. Тогда-то все три сына старца и приняли монашество. Порфирий с именем Прокопий, Игнатий — Галактион, а Василий — Лазарь.
В последний год жизни святителя Филарета на схимонаха Филиппа поступил донос, что в его келье печатаются фальшивые кредитные билеты. Произвели обыск, донос не подтвердился, но слух пошел по всей Руси. «Дело схимонаха Филиппа, — писал Филарет Антонию, — после открывшихся неприятностей угрожает другими. Жаль, что слишком много ему попускаемо было, по избытку снисхождения». Имелось в виду то, что посетители приносили Филиппу деньги, коих у него всегда было в избытке, и он передавал их нуждающимся. Вот от какого огонька пошел смрадный дым клеветы о фальшивых кредитных билетах. Снова стали требовать выселения его из лавры, и схимонах получил благословение владыки отправиться с сыновьями странствовать по российским монастырям.
И вот теперь, всего за десять дней до кончины святителя, Филипп явился к нему с запиской, в которой значились имена людей, коим нужно платить долги. Сумма огромная — более двух тысяч рублей. Эти деньги юродивый брал взаймы и передавал нуждающимся людям. Теперь же нужно было долги возвращать, и Филипп решил, что это должен сделать митрополит. Филарет велел сказать ему, что коли он сам делал долги, то пусть сам и расплачивается, но на другой день заимодавцы стали являться на Троицкое подворье, мол, Филипп сказал, что долги можно получить здесь.
«Филипп начинает насылать на нас своих заимодавцев. Один уже подал прошение в палату, что из сего произойдет затруднение и неприятность», — с тревогой и возмущением писал Филарет 10 ноября в лавру.
Предметом особой гордости владыки было то, что, став архиереем, он обрел возможность не прикасаться собственными руками к деньгам, и если надо, всегда мог дать приказ своим келейникам выдать такому-то столько и столько. Но при этом он не настолько пренебрегал деньгами, чтобы не вести им счет, и всегда внимательно следил, как бы его не облапошили. А тут такая неслыханная наглость со стороны Филиппа! Я, мол, сделал долги, а ты оплати! Но не мог он и не понимать, что тут кроется некий особый смысл, просто так юродивый ничего не делает. Говоря всем: «Ступайте к владыке Филарету, он теперь со всеми долгами рассчитывается», юродивый схимонах намекал на некий расчет по высшему разряду. В свои последние дни человек отдает последние долги миру…
Случайно ли, что в закатных лучах Филаретовой жизни мелькает беспокойная и взбалмошная тень юродивого? Случайно ли, что даже самые последние строки, написанные Филаретом, посвящены Филиппу? «Обратите внимание, чтобы твердо и осторожно составлена была резолюция по прошению заимодавца Филиппова. Могут встретиться затруднения по сему делу; и за сим могут прийти подобные». Случайного ничего не бывает.
В эти последние дни как раз и запечатлел Филарета фотограф, и снимок, который не может не вызывать восторга, был сделан накануне ухода в мир иной! В последнем своем письме архимандриту Антонию владыка тоже выразил восторг: «Портрет, как я и прежде сказал, при избытке украшений, кажется мне гордым». Судя по всему, это похвала, поскольку далее он прибавляет: «Чем бы поблагодарить фотографа?»
А тем временем уже приближалось очередное девятнадцатое число, выпадавшее на воскресенье. Один из почитателей, пришедших навестить владыку в эту последнюю неделю, передал ему просьбу одной дамы разрешить ей явиться к нему под благословение.
— Пусть приедет, — сказал Филарет, — только прежде девятнадцатого числа.
Наступила суббота 18 ноября. В тот день владыка сказал своему келейному иеродиакону Парфению:
— Завтра я буду служить литургию в своей домовой церкви, приготовь все к служению.
Старый келейник решил возразить:
— В таком случае, владыко, вы утомитесь и не сможете, пожалуй, служить во вторник, а ведь будет праздник, Введение Богородицы.
— Это не твое дело, — сердито ответил Филарет. — А иди и скажи всем, что я завтра служу…
Глава двадцать седьмаяРОЖДЕНИЕ1867 — …
Опасения келейника были не напрасны. Филарет уже давно, более двух месяцев по немощи не служил литургию. Но утром 19 ноября все тревоги развеялись. Владыка явился в домовый храм бодрый, словно в него вдохнули свежие силы. Еще недавно у него не было голоса, чтобы читать приветствие на своем юбилее, а тут откуда-то вернулся голос, причем довольно громогласный! Все смотрели на него и с удивлением видели в нем человека, для которого все только начинается в жизни! Литургия прошла радостно и легко, словно птичий полет в поднебесье. По совершении таинства преосуществления святитель в последний раз приобщился Святых Тайн. И это была его самая последняя служба Господу на земле. На ней присутствовал московский гражданский губернатор генерал-майор Александр Иванович Баранов — последний из высокопоставленных чиновников, кто видел живым Московского Златоуста. Выпив две чашки чая с миндальным молоком, владыка побеседовал с Александром Ивановичем, тот откланялся, получил архиерейское благословение и удалился, а Филарет отправился в свой кабинет и стал разбирать бумаги. Как ни в чем не бывало.
Повар сообщил келейнику Парфению, что обед готов, тот сообщил Филарету. Владыка сказал, что еще немного, и он придет. Но так и не пришел. Иеродиакон Парфений снова отправился звать его. Он увидел митрополита стоящим на коленях в узком проходном помещении без окон рядом со спальней. Но это уже было тело, разлученное с душой…
19 ноября 1867 года Московский Златоуст святитель митрополит Филарет, совершив Божественную литургию и приобщившись Святых Тайн, в половине второго часа пополудни ушел в жизнь вечную — родился в мир невидимый. Он преставился так, как подобает христианским праведникам, и принял кончину, о которой каждый православный человек молится ежедневно — безболезненную, непостыдную и мирную. Из путешествия по миру, длившегося почти восемьдесят пять лет, душа его отправилась в свое Отечество, завещанное Богом.
Узнав о кончине святителя, в Кремле ударили в большой колокол колокольни Ивана Великого. Следом за первым ударом печально прозвучали еще одиннадцать. Услышав этот звон, раздавшийся в неподобающее время, москвичи спрашивали друг друга, что случилось, какая беда, какое событие. Тревожились. Затем стала распространяться и печальная весть о смерти их любимого архиерея. К Троицкому подворью потекли толпы народа, желающего отдать ему последний поклон. Воспоминания об этом оставил архиепископ Амвросий Харьковский:
«По приезде на подворье введен был в кабинет в Бозе почившего святителя и там я земно поклонился ему. На него (он положен был на диван) надет был подрясник из материи муар-антик, скромного дикого цвета, и пояс с шелковыми цветами по белому фону. Владыка казался необыкновенно мирен: вот истинный угодник Божий, столь славно и полезно потрудившийся для православной церкви!
Честное тело его перенесено мною вместе с другими в большую залу, где облачено было во все архиерейское облачение — то самое, в котором он совершал того же дня (воскресенье) последнюю божественную литургию…
Панихида была совершена преосвященными викариями в присутствии генерал-губернатора, а на другой день (20 число), по внесении тела маститого святителя в крестовую церковь, литургия и панихида в ней отслужены соборно мною с протоиереями, иеромонахами и священниками».
Архимандрит Антоний привез из лавры кипарисный гроб, изготовленный уже давно по просьбе самого митрополита Филарета. Сей гроб поставили в домовой церкви подворья, уложили туда легкое, почти невесомое тело усопшего. И три дня в первый час пополудни и в восемь часов вечера совершались здесь панихиды.
В эти дни Иван Сергеевич Аксаков написал: «Упразднилась сила, великая, нравственная, общественная сила, в которой весь русский мир слышал и ощущал свою собственную силу, — сила, созданная не извне, порожденная мощью личного духа, возросшая на церковной народной почве… Угас светильник, полстолетия светивший на всю Россию не оскудевая, не померкая, но как бы питаясь приумножением лет и выступая ярче по мере продвижения вечернего сумрака».
В десять часов утра 23 ноября митрополит Киевский Арсений начал литургию в присутствии всего московского духовенства в черных облачениях. В полдень зазвонили колокола церкви преподобного Сергия: Троице-Сухаревское подворье прощалось со своим великим насельником. После литургии и отпевания гроб был перевезен в Троице-Сергиеву лавру, где и упокоен в приделе Филарета Милостивого храма Сошествия Святого Духа.
В первые же годы после кончины владыки в народе стал складываться целый эпос о его привычках, характере и о его чудесах. Сколько в том эпосе правды, а сколько выдумки, то только Бог ведает.
В своей книге о святителе Филарете архимандрит Григорий написал: «В годовщину кончины его, то есть 19 ноября 1868 г., в крестовой подворской церкви совершена мной, по распоряжению преосвященного Игнатия, заупокойная литургия и панихида соборно. В ночь на это число почивший владыка, виденный мною в рясе и белом клобуке, благословил меня, а по сторонам его находились какие-то другие два иерарха, покрытые белым облаком».
Любили вспоминать о том, как владыка всюду забывал свои очки, и потом их искали по всем местам, где ему случилось побывать накануне — у Сергея Михайловича Голицына, у купчихи Тимофеевой или в каком-нибудь московском храме, обследовали в очередной раз все Троицкое подворье, заодно и наводя в нем порядок, а очки оказывались где-нибудь на сиденье в карете или в ином самом неожиданном месте.