увшись к уже построенному полутороэтажному зданию, махнул в его сторону рукой, и я встал в «стойку».
— Да ты судья, или кто? — вдруг повысил голос царь. — Был у фрязина подмастерье, где он?
— Сбежал, великий государь. Прикинулся, говорят, иноком, и сбежал.
— Да, что ж такое? Куда не кинь, всюду клин! Данила Романович, ты воевода… Почему у тебя люд через ворота ходит без спросу?
— Это надо судью стрелецкого приказа спросить, — шмыгнув носом, как дитя малое, сказал воевода и главный дворецкий.
— Ну, так спроси! — Вскрикнул царь и повернулся к «пороходелу». — А ты, сучий сын, где хочешь, а мастера ямчужного найди. Нам здесь порох нужен.
— Где ж я такого мастера найду. Он ведь ямчуг из Строгановской соли выпаривал.
— Значит сам в Ватикан езжай и проси другого мастера!
— Этот подмастерье с англичанами якшался. С ними и уехал вслед за вами. Провели расследование… На заставе его видели, — сказал дядька Василий. — Прости, государь, не углядел.
Царь посмотрел на него и сплюнул.
— Что мне от твоего: «Прости?!». Чтоб вам всем пусто было! Работнички!
— Да я-то причём, государь? — возопил глава ямчужного стола. — Он ведь сам преставился, фрязин-то. По зиме ещё заболел горлом. Потом поправился. Свои порошки пил. А тут, перед приездом твоим, хрипеть стал и сгорел за два дня. Лекарей-то у нас нет, а попы к ворожеям и травознатцам обращаться не дают. Епитимьей грозят.
— И этого отравили! — сказал царь, матюгнулся, снова в сердцах сплюнул и решительно зашагал дальше. Я же уверенно направился к ямчужной избе. Или пороховой? Пока ещё не разобрался.
Здание оказалось запертым на висячие замки. Оно имело два двухдверных входа: один через невысокое крыльцо, другой в нижний этаж. Оба этажа имели хоть и узкие, но стеклянные и вполне себе прозрачные бесцветные окна. Я попытался, однако что-то разглядеть через них у меня не получилось. Подёргав замки и поняв тщетность попыток попасть вовнутрь, я побежал во дворец. Надо было кормить царицу.
Сервировав блюда и позволив слугам забрать разносы, я направился вслед за ними и, естественно, в царицыной трапезной увидел Ивана Васильевича. Царица сидела по левую руку от царя, царевич по правую. Когда царь отсутствовал, его кресло пустовало.
Кроме моего «лечебного меню» на столе присутствовали и другие «яства». Для разнообразия. Рис я варил на разных бульонах и взварах, добавлял ягоды и сухофрукты, даже смешивал с другими крупами, например с гречкой, и к нему привыкнуть было невозможно. Я мог приготовить его минимум двумястами разными способами. Так же, как и другие крупы. С отварными говядиной и курицей я тоже «изгалялся» разным образом, делая из них и жаркое, и котлеты, и… Да чего только нельзя сделать с хорошими продуктами. А главное — соусы. Их я наварил несметное множество и забил ими почти все свои холодильные шкафы.
Царь и царица обедали чинно. Царевич то и дело подмигивал мне и строил крепости из каши. Я, как обычно, сидел в уголке и наблюдал за царицей. В её симптоматике за семь дней ничего не изменилось, да и не могло измениться, однако контроль за руками у царицы улучшился. И всё благодаря китайской гимнастике.
Судя по всему, царь с царицей провели эту ночь вместе и к обоюдному удовлетворению. Это я понял по то и дело бросаемых Анастасией взглядов на Ивана Васильевича и лёгкой улыбке на её устах во время приёма пищи. Царь же, наоборот, был строг, но настроение у него не испортилось, даже после общения с членами правительства. Он тоже, но значительно реже, бросал на царицу свой взор и его лицо в этот момент становилось мягче.
После трапезы царь откинулся на спинку кресла и, тихонько рыгнув в полотенце и перекрестив рот, сказал:
— Удивляться я уже перестаю, Фёдор. Думал, что царица нахваливает тебя, чтобы утешить меня, но теперь сам вижу, что и в приготовлении яств ты зело горазд. Но боюсь, что ты сожжёшь дворец своей печью. Да и заставишь ты свою камору вскорости сундуками со льдом, кои текут, и вода с них протекает сквозь пол вниз на первый ярус. Надо тебе перебираться в отдельный терем.
Я молча слушал.
— Что скажешь? Согласен?
— Согласен, государь. Не дело поганить царские палаты готовкой еды, но у меня не было другого выхода. Надо было для царицы готовить особую еду. Объяснять твоим поварам, как надо варить, было некогда, да и тягостно. Не воспринимали они меня за ровню. Отказывать не отказывали, но делали вид, что не понимают. Теперь, увидев, что моя еда не хуже их, сами пришли и спросили, как я готовлю. Думаю, что сейчас они и сами справятся. Так что, варить еду я в твоих палатах прекращу.
— А сыр? — усмехнулся царь.
Я развёл руками. Сыр (обычный) сегодня присутствовал на царском обеденном столе, удивив и царицу, и царевича своим вкусом и твёрдостью.
— Сыр варить надо и для этого нужны большие печи, чаны, холодильник и склады. Если строить под сыроварню дом, то я нарисую чертёж.
— Нарисуй-нарисуй, — сказал, улыбаясь царь. — А пока перебирайся в ямчужную избу. Всё равно мы мастера-алхимика не скоро найдём. Да и найдём ли когда? Ключи у судьи Гаврилы возьми. Истопники и прислуга там есть.
— Там жил кто-то?
— Жил мастер-ямчужник, да отравили его. Помер. А подручный сбежал. Так что, ты один там хозяйничать будешь. В подвале тот алхимик разные зелья варил. Соль, что Строгановы возят, переваривал в ямчугу.
— Простую соль переваривает в ямчугу? — удивился я.
— Не простую. На простой соли сверху лежит тот же ямчуг, что в ямах собирают да амбарах варят, но плохой. Его с поташем смешивают, тогда он порох добрый даёт, а так, ежели смешать с серой и углем, мокнет быстро.
Вот оно что, подумал я, припоминая подсказки «демона». Они тут натриевую селитру переделывают в калиевую! Очень интересно! Не знал, что так на Руси делали порох! Читал только про способ получения селитры из отхожих ям.
— Ты там осторожно. Не перепутай «белую соль» с обычной. В еду не брось. Сильно худого не будет. С нею хорошо капусту квасить, стоит и не закисает долго, а для еды она дрянь.
— Я могу, государь, сейчас пойти посмотреть терем свой?
— Иди, смотри, только ключи возьми. Гаврила Кузьмич на первом ярусе обитает. Я говорил ему.
— Могу уйти? А то он отдыхать заляжет.
— А ты, значит, не заляжешь? — хмыкнул царь.
— Дел много, — скривился я. — Если сейчас залечь, можно до вечерних колоколов проспать.
— Ну-ну, — усмехнулся Иван Васильевич. — Устои рушишь? Ступай!
Он махнул на меня рукой.
— Спасибо, за обед, Фёдор.
— На здоровье, государь, — сказал я и, поклонившись, вышел.
Гаврила Кузмич видел, как меня по отечески обнимал государь, а потому отнёсся ко мне очень благожелательно. Он, конечно, очень важничал передо мной и дул свои полные щёки, раскрасневшиеся от обильного разговения, но отдал ключи с искренней радостью и со словами: «Владейте, Фёдор Никитич».
Кремль вымер и я позволил себе добежать до своего нового дома, перепрыгивая ямы и бугры, не встретив ни одного встречного-поперечного. Только возле самой избы я притормозил. Обойдя вокруг, я посчитал шаги: по фасаду шестьдесят четыре, по торцу — пятьдесят восемь.
С волнением открыв замок первого этажа и войдя во внутрь, я прошёл по небольшому коридору с двумя дверями по обе стороны. Открыв правую я увидел проходную комнату, а в ней прямо ещё дверь. Справа имелись узкие прозрачные окна. Угловая комната имела дверь на левой стене. Далее шли три тоже проходные комнаты, оканчивающиеся санузлом: отхожим местом, и мыльней, имевшей выход в большой почти квадратный зал с четырьмя колоннами.
Обойдя зал по периметру, я насчитал в нём восемьдесят метров.
С противоположной стороны здания имелось зеркальное отражение из такого же количества комнат, оканчивающихся мыльней и туалетом. То есть всего в здании было десять жилых помещений с восемью печными изразцовыми колонками, располагавшимися на стыках комнат и зала. Печные колонки мылен имели встроенные водяные котлы.
В правой анфиладе комнат имелись признаки жилья. В угловой комнате стоял обеденный стол со стульями. Во второй комнате стояла доска, обтянутая кожей и исписанная непонятными меловыми знаками. Третья была спальней, ибо имела лежанку с периной. В четвёртой — лежали какие-то вещи и стояли сундуки. Пятая была санузлом. Где-то глубоко в конической дырке «унитаза» журчала вода, рядом стоял наполненный водой бочонок, а в нём плавал деревянный ковш. Опробовав приспособление в виде трона, я вышел в зал с колоннами.
— Ничего себе! — сказал я. — Дворец, мля! Тут только балы да приёмы проводить. Для кого это строилось?
Пол зала был устелен несколькими коврами. Кирпичные стены — оштукатурены и побелены, потолок перекрыт балками и тоже оштукатурен по дереву и побелен. Всё выглядело чистым, ухоженным, новым. Не став рыться в чужих вещах, я вышел на улицу, закрыл двери на замок и открыл двери подклети. Там всё было ещё интересней.
Помещение не имело внутренних стеновых перегородок, только внешние. Стояли кирпичные колонны, на колоннах лежали каменные балки, на балках настелен деревянный пол. Четыре «зальные» колонны начинались отсюда. По над стеной противоположной входу имелся «платяной» шкаф, закрывавший «унитаз». С такой конструкцией санузлов я уже был знаком по царскому дворцу. Их там было по штуки четыре на каждом этаже.
На нескольких печах всё ещё стояли котлы, в котлах, судя по вкусу, находился раствор селитры. По стенам, с одной стороны, стояли мешки с натриевой селитрой и поташем, с другой, вероятно, с калийной селитрой. Пороха здесь не было.
В одном углу имелся вход в подвал. Оказалось, что он занимает такую же площадь, как и зал на первом этаже, но делился кирпичными внутренними перегородками на небольшие камеры, закрываемые тяжёлыми дубовыми дверями с засовами. Тюрьма, что ли, — подумал я. — Или каземат, в смысле, — место для хранения казны. Везде было сухо.
В том месте, где опускались канализационные трубы проходила более толстая керамическая труба, вероятно соединённая с речным водоводом, выносящим стоки в отстойник за пределами Слободы, который я видел, путешествуя по округе. Такие, собирающие кремлёвское дерьмо отстойники, имелись и в Москве. Причём в столице в это время уже имелась и дождевая «ливнёвка», не соединявшаяся с канализацией. Именно из отстойников ямчужные мастера брали основной компонент для получения калиевой селитры.