– Стать логистами! – радостно воскликнула Урсула. Должен сознаться, что такая мысль не пришла мне в
голову.
Когда нам подали котлету из филе, Урсула наклонилась над тарелкой и пристально посмотрела на меня своими синими глазищами.
– Ты слышал про Сьюзен? – прошептала она, причем шепот ее прозвучал куда явственнее, чем если бы она говорила полным голосом.
– Э-э… нет, не слышал, – признался я.
– Так вот, она забеременела. У нее должен был родиться неграмотный ребенок.
Я поразмыслил над этой новостью.
– Что ж, при нынешнем уровне просвещения…
– Не говори глупости! Она ничегоне применяла, – продолжала шептать Урсула. – Дуреха такая. А ее отец, естественно, заявил, что не желает, чтобы его существование омрачала ватага неграмотных.
– Еще бы, – сказал я. – Кому же захочется, чтобы его дом превратился в убежище обманутых девиц.
– Вот-вот! И отец велел ей сделать абордаж.
– Напасть на отца ребенка? – спросил я.
– Да нет же, дурачок! Избавиться от младенца.
– Ну и как? Она послушалась?
– Послушалась. Он послал ее в Лондон. Это обошлось страшно дорого, и бедняжка вернулась домой в жутком состоянии. По-моему, ее отец был не прав.
К этому времени большинство других посетителей ресторана слушали нашу беседу затаив дыхание.
За кофе Урсула принялась рассказывать мне длинную и весьма замысловатую историю про одного своего друга, который попал в беду и которому она жаждала помочь. Я слушал вполуха, пока она вдруг не сказала:
– Как раз тогда я не могла ничего поделать, потому что мама лежала в постели с гриппом, а папочка попросил меня пораньше приготовить завтрак, потому что собирался отвезти быка к ветеринару, чтобы хлестать его. Поэтому…
– Чтособирался сделать твой папа? – спросил я.
– Отвезти к ветеринару быка, чтобы хлестать его. Он стал совсем буйный и опасный.
Я тщетно пытался сообразить, зачем надо хлестать опасного и буйного быка, однако у меня достало ума не расспрашивать об этом Урсулу.
– Послушай, – сказал я, – давай-ка допивай поскорей кофе. Не то мы можем опоздать на концерт.
– О, конечно, – отозвалась она. – Нам нельзя опаздывать.
Урсула поспешно допила кофе, я рассчитался с официантом и вывел ее из ресторана. Мы проследовали через так называемый Борнмутский увеселительный сад, мимо чахлых рододендронов и прудов к концертному залу.
Когда мы взяли курс на свои места, Урсула настояла на том, чтобы нести с собой свою корзинку.
– Почему бы тебе не оставить ее в гардеробе? – спросил я, уж больно громоздкой казалась мне эта корзина.
– Я не доверяю гардеробам, – загадочно ответила Урсула. – Там происходят странные вещи.
Чтобы не усложнять себе жизнь, я не стал выяснять, что за странные вещи происходят в гардеробах. Мы заняли свои кресла и втиснули корзинку между ногами.
Постепенно зал заполнили серьезные любители музыки. И когда вышел концертмейстер, Урсула с жаром присоединилась к аплодисментам, потом наклонилась ко мне и прошептала:
– Правда, дирижер очень симпатичный?
Я посчитал, что сейчас не время поправлять ее. Наконец появился дирижер, и Урсула снова принялась бить в ладоши, потом откинулась в кресле и глубоко вздохнула. Посмотрела на меня с очаровательной улыбкой:
– Я предвкушаю, какэто будет чудесно, дорогой.
Программа концерта состояла из произведений Моцарта, моего любимого композитора, и мне быстро стало понятно, что подразумевали мои друзья, говоря о пагубном воздействии Урсулы на музыку. Стоило инструментам смолкнуть на секунду, как она тотчас принималась аплодировать. Со всех сторон на нас шикали, и я быстро наловчился вовремя хватать ее за руки. Каждый раз она обращала на меня страдальческий взгляд и шептала:
– Прости,дорогой. Я думала, он уже закончил.
Кажется, после четвертого номера программы я почувствовал, что корзинка шевелится. Подумал сперва, что ошибся, но, придавив ее ногой, убедился, что там происходит какое-то шевеление. Посмотрел на Урсулу, она сидела с закрытыми глазами, покачивая в такт музыке указательным пальцем.
– Урсула! – прошептал я.
– Да, дорогой, – отозвалась она, не открывая глаз.
– Что у тебя там в корзине?
Она озадаченно уставилась на меня.
– Ты о чем это?
– В твоей корзинке что-то шевелится.
– Тс-с-с! – донесся сзади сердитый хор.
– Не может быть, – сказала Урсула. – Разве что кончилось действие таблеток.
– Чтоу тебя в корзине? – спросил я.
– Ничего особенного, просто подарок для одного человека.
Она наклонилась, подняла крышку и извлекла из корзинки крохотного мопса с огромными черными глазами.
Я был потрясен. Борнмутские любители музыки очень серьезно относились к концертам, меньше всего на свете они желали и допускали, чтобы в священные покои вторгались собаки.
– Черт возьми! – сказала Урсула, глядя на очаровательную мордочку мопса. – Действие таблеток кончилось.
– Слышишь, немедленно посади его обратно в корзину, – прошипел я.
– Тс-с-с! – шикали на нас со всех сторон.
Урсула наклонилась, чтобы вернуть щенка в корзину, он широко зевнул, потом вдруг дернулся, и она выпустила его.
– О-о-о! – пропищала Урсула. – Я уронила его! Уронила!
– Замолчи! – рявкнул я. Шиканье продолжалось.
Я нагнулся, пытаясь нащупать щенка, однако мопсик, явно ободренный тем, что вырвался из заточения, уже трусил мимо кресел, сквозь лес из чужих ног.
– Что мы теперь будем делать?– спросила Урсула.
– Вот что, ты лучше помалкивай, – ответил я. – Заткнись и предоставь действовать мне.
Шиканье не прекращалось.
Мы помолчали, я лихорадочно соображал. Как отыскать щенка мопса среди всех этих кресел и ног, не срывая концерт?
– Придется оставить его в покое, – заключил я. – Я поищу после концерта, когда все разойдутся.
– Ты что! – всколыхнулась Урсула. – Разве можно бросить вот так этого крошку, на него могут наступить, могут его покалечить.
– Хорошо, а что ты сейчас предлагаешь мне делать?
– Тс-с-с! – неслось отовсюду.
– Пойди отыщи его среди этой чащи кресел и ног, – продолжал я.
– Но дорогой, ты обязанего найти. Ему так страшно, страшно одиноко.
«Одиноко среди семи сотен людей в зале», – подумал я.
– Ладно, сделаю вид, что мне понадобилось пойти в уборную.
– Чудесная идея, – просияла Урсула. – Наверно, он как раз в ту сторону направился.
Встав на ноги, я прошел сквозь строй негодующих лиц и произносимых вполголоса проклятий. Очутившись в проходе, прямо перед собой увидел мопсика, который присел, как приседают щенята до того, как научатся поднимать ножку, и по-своему декорировал красную ковровую дорожку. Осторожно подкравшись, я схватил его и поднял, при этом мопсик громко взвизгнул, заглушая бурные звуки музыки. Послышался нестройный шум – это возмущенные меломаны повернулись в мою сторону. Щенок продолжал визжать, тогда я затолкал его под пиджак и выбежал из зала.
К счастью, в гардеробе дежурила одна моя знакомая девушка.
– Привет, – сказала она. – Уже уходишь? Тебе не понравился концерт?
– Н-нет… меня… меня вынудили обстоятельства. – Я достал щенка из-под пиджака и показал ей. – Ты не присмотришь за ним для меня?
– Ой, какой миленький! – воскликнула она. – Надеюсь, ты не носил его в зал? У нас ведь строго запрещено приводить с собой собак.
– Знаю, знаю. Произошло недоразумение. Это не мой щенок, моего друга. Ты присмотришь за ним до конца концерта?
– Конечно, присмотрю. Он такой миленький!
– Совсем не такой уж миленький, когда попадает на концерт, – ответил я.
Передав мопсика в заботливые руки гардеробщицы, я возвратился в зал и тихо постоял в тени, пока не кончилось исполнение очередного номера. После чего прошел вдоль рядов к Урсуле.
– Ты принес его, милый? – осведомилась она.
– Нет, я оставил его у гардеробщицы, мы с ней знакомы.
– Ты уверен, что с ним ничего не случится? – В представлении Урсулы, в гардеробах с щенками мопсов происходили какие-то ужасные вещи.
– Все будет в полном порядке, – ответил я. – Его будут нежить и лелеять до конца концерта. Ума не приложу, зачем тебе понадобилось приносить собаку в зал.
– Но, дорогой, это подарок одному моему другу. Я… я собиралась все объяснить тебе, но ты все время говорил, говорил, не давал мне слова вставить. Я отрезу его после концерта.
– Ладно, только, ради Бога, не повторяй больше этот номер. Концертный зал не предназначен для собак. А теперь давай посидим спокойно, постараемся наслаждаться музыкой, хорошо?
– Конечно, милый, – отозвалась Урсула.
Когда закончился концерт и Урсула, как она выразилась, поаплодировала до хрипоты, мы извлекли щенка из гардероба, вернули его в корзину и покинули зал вместе с толпой любителей музыки, оживленно обсуждавших достоинства Борнмутского симфонического оркестра.
– Дорогой, я таксчастлива, – говорила Урсула. – Все эти архипелаги, у меня от них мурашки по спине. Никто не сравнится с Бетховеном, верно? – громко и отчетливо спросила она, вися на моей руке, точно хрупкая девственная тетушка, заглядывая мне в глаза и сжимая в одной руке программу, на которой большими буквами было написано: «Концерт из произведений Моцарта».
– Никто, – поспешил я согласиться. – Но ты собиралась рассказать про щенка.
– Так вот, – начала она. – Я хочу отвезти его моему другу, которая живет на окраине Пула. Ее зовут миссис Голайтли.
– Я нисколько не удивлен, – ответил я. – Только объясни мне, зачем ты везешь щенка миссис Голайтли.
– Он нужен ей. Страшно нужен. Понимаешь, она только что потеряла своего Бов-вов.
– Что она потеряла?
– Своего Бов-вов.
– Ты говоришь о собаке?
– Ну да. Это такая кличка была – Бов-вов.
– И теперь ей нужна другая собака?
– Конечно. Не то чтобы она сама этого хотела,но она нуждается в собаке.
– Другими словами, ты… гм… хочешь подарить ей щенка, потому что считаешь, что она в нем нуждается?