– Так ты еще и без трусов спишь? – увидел обнаженное бедро дочери Кабанов и радостно добавил:
– Проститутка!
– Я уже взрослая женщина, – не очень-то уверенно сообщила Кристина.
– Подъем! – вновь заорал Кабанов грозно и одновременно весело.
Так в свою бытность полковником он, бывало, кричал у самого уха задремавшего дневального: "Подъем!
Смирно!"
Но то ли женский ум устроен иначе, чем мужской, то ли генерал за последние годы разучился приказывать, дочка вяло махнула рукой:
– Папа, выйди, мне одеться надо.
– Тоже мне, кукла чертова! – пробурчал Кабанов, неохотно покидая комнату дочери. – Сама напросилась, чтобы я с ней поехал, а теперь выговаривает. Через полчаса выезд, – и он резко захлопнул дверь.
Убранство комнаты дочери временами его прямо-таки бесило.
"Все у нее не как у людей! Пропащее поколение.
Взять бы розги да отходить ее как следует!"
Но, несмотря ни на что, Кабанов Кристину любил как умел. Дочь в семье была как бы противовесом ему самому, а жена – точкой опоры. Не существовало такой просьбы, в которой Кабанов смог бы отказать Кристине. Для вида, конечно, упрямился, злился, но неизменно соглашался. Вот и теперь, когда дочь задумала сдавать на права, Кабанов скрепя сердце согласился, даже утром пожертвовал, чтобы отвезти дочь на автодром потренироваться в вождении.
Генерал так привык к мундиру, что, даже надевая гражданский костюм, в мыслях видел себя облаченным в военную форму. Носки он носил исключительно цвета хаки, и неважно, какого цвета был на нем костюм – темно-синий, коричневый или белый, как сегодня.
Кристина подошла к отцу в прихожей и сняла с его головы сетчатую плетеную шляпу с узкими полями.
– Папа, такие шляпы не носят уже лет тридцать.
Где ты ее отыскал?
– Хорошая шляпа, – изумился Кабанов, – почти неношеная.
Дочь отвернула кожаную полоску внутри тульи и продемонстрировала надпись: «Цена: 5 рублей».
– Сколько ей лет, папа?
– Дорогая шляпа, мне мама ее подарила.
Без головного убора генерал выходил на улицу чрезвычайно редко, разве что сильно выпив.
Кристина улыбнулась и сказала:
– Ладно, я ее понесу в руках, если без нее не можешь, – и, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.
– Чертовка, – пробасил Кабанов. – Это ж надо, столько сил в нее вложили, столько учили, кормили, чтобы потом ее какой-нибудь проходимец в постель уложил.
Кабанов, конечно, предполагал, что Кристина давно не девственница, но старался себе в этом не признаваться. Генерал вышел из лифта, когда Кристина уже сбежала к двери подъезда.
– А я быстрей!
И Кабанову показалось, что перед ним не взрослая дочь, а девочка.
– Вбила ты себе в голову, что права получить надо. На кой черт они тебе дались?
– Все сейчас водят, – отвечала Кристина.
– Бабу за руль пускать нельзя.
– Ты устарел, папа.
– Нет, нельзя, если баба видит, что на нее машина несется, руль бросает и глаза закрывает.
Кабанов старательно укрепил за задним стеклом знак-треугольник, букву "У".
– Знаешь, что эта буква означает?
– Учебный? – пожала плечами Кристина.
– Убийца. По-нят-но? – по слогам произнес Кабанов. – Женщина за рулем – убийца. Куда тебе машину водить, все столбы в городе будут твоими, ни одного не пропустишь.
– Ты посмотри во двор, сколько женщин машины водят, и ездят, кстати, аккуратнее, чем мужчины.
За руль никогда пьяные не садятся, правила соблюдают, – Кристина попыталась было забраться за руль, но отец выгнал ее.
– До площадки поведу я.
Под стеклоочиститель машины была заткнута листовка с цветным портретом генерала. Издатели перестарались: звезды на погонах были изображены раза в полтора крупнее, чем положено по уставу, орденские планки, размытые и нечеткие, читались плохо. Но в этом был свой умысел, так казалось, что наград раза в два больше. «Сильная власть, справедливость и порядок», – гласила надпись внизу листовки.
– Видишь, – гордо сообщил Кабанов, – твой отец повсюду, а дочь родная меня ни в грош не ставит.
– Будто я не знаю, что твои листовки за деньги Нестерова печатали.
– Цыц! – прикрикнул Кабанов на дочь. – Чтобы я от тебя ни одной фамилии больше не слышал! Ясно? – он, злой и покрасневший, забрался за руль. – Пристегнись, – приказал дочери, сам же пристегиваться не стал.
В белом костюме за рулем машины генерал смотрелся внушительно. Его лицо имело странную особенность: сколько ни брей, все равно щеки и подбородок отливали синевой, как шкура старательно осмоленной свиньи. Единственным украшением в салоне «Волги» была небольшая иконка на приборной панели – святой Георгий, поражающий змия.
Генерал лихо подрезал черный «Мерседес», выезжая на улицу. Водитель, говоривший в это время по «мобильнику», еле успел затормозить.
– Козел, ездить еще не научился, а уже за рулем, – сказал генерал.
– Это ты правила нарушил, а не он.
– Не учи меня. Сперва правила выучить надо, а тогда можно и нарушать.
Кабанов водил машину лихо. Как мужчина с амбициями, он не мог позволить себе ехать, пристроившись кому-то в хвост. Он метался из ряда в ряд и неизменно оказывался на светофоре первым. Затем рвал вперед, радостно хлопал ладонью по рулю, видя, что остальные машины отстали.
– Ты никогда водить автомобиль не научишься, – бросил он дочери.
– Какой смысл в том, что ты гонишь? – удивилась Кристина. – На следующем светофоре все равно стоять придется.
Так оно и случилось. Кабанов простоял, ожидая зеленый сигнал, а его преспокойно нагнали остальные машины. Но он вновь и вновь вырывался вперед.
– Кто этой бабе права дал? – ругался он, не имея возможности обогнать белый «Фольксваген», за рулем которого сидела молодая женщина.
«Фольксваген» ехал ровненько шестьдесят километров в час, но перед ним имелось свободное место.
Объехать же машину слева не давал пыхтящий черной гарью «Икарус».
– Уродина! Корова! – генерал погрозил женщине кулаком и сумел-таки вклиниться в соседний поток.
– Почему ты такой злой, когда садишься за руль?
– За рулем все злые. Тут нет ни мужчин, ни женщин, все участники дорожного движения. Раз села за руль, значит, не жди к себе снисхождения.
Водители от Кабанова шарахались, потому как всерьез воспринимали букву "У" на заднем стекле.
Они расшифровывали ее точно так же, как генерал, – «Убийца за рулем».
«Волга» промчалась возле открытой автостоянки, нырнула в узкий проезд между пыльными кустами и оказалась на растрескавшемся, выкрошившемся асфальте автодрома. На огромной площадке судорожно дергалось около десятка машин, чьи владельцы тренировались в вождении перед сдачей на права.
Кабанов проехал круг почета и наконец-то уступил руль дочери.
– Сдашь экзамены как все, честно. Не вздумай взятку ГАИшникам давать, я должен быть кристально чист, в депутаты иду.
– Мне твоего депутатства не надо, – Кристина захлопнула дверцу. И поскольку привыкла тренироваться на другой машине, вместо задней скорости включила первую. «Волга» прыгнула вперед, и генерал еле успел отскочить в сторону.
– Извини, папа, – глядя невинными глазами на отца, сказала Кристина.
– Еще бы немного, и ты бы на моей могиле извинялась. Не получится из тебя человека, одно слово – баба, – Кабанов махнул рукой и присел на лавочку-инвалида, предварительно подстелив под себя вчерашнюю газету.
Чистота была бзиком генерала, он умудрялся носить белый костюм месяцами, и тот даже к концу лета сиял девственной белизной. Смотреть на то, как дочь мучит машину, генерал без содрогания не мог.
«Баб ни в политику, ни за руль пускать нельзя», – женщин генерал неизменно называл «бабами», вкладывая в это слово максимум отвращения.
Немного освоившись в переключении скоростей, Кристина несколько раз сумела вписаться в очерченную на асфальте масляной краской стоянку.
– Случайно получилось, – пробурчал генерал и посмотрел на часы – бывший депутат, бывший член правительства Александр Скворцов опаздывал на встречу.
«На него не похоже, – забеспокоился Кабанов. – Может, случилось что?»
Прошло еще десять минут ожидания, пока наконец на автодром не выехала машина Скворцова. Бывший депутат легко выбрался из салона и взбежал по откосу к Кабанову.
– Привет, Григорий Викторович.
Александр Скворцов выглядел вполне довольным, но в глубине глаз таилась настороженность. Генерал крепко сжал ладонь Скворцова в своих пальцах. Бывший депутат всегда боялся генеральского рукопожатия, после него ладонь могла долго болеть.
– Дочку водить учишь?
– Не выйдет из нее толка. Будь моя воля, я бы у всех баб права забрал.
Скворцов улыбнулся:
– Ты только не брякни такое на встрече с избирателями или потом – в Государственной Думе, потому как и женщины за тебя голосовать должны.
– За военного они всегда с охотой голосуют. Любая баба о военном мечтает.
– Не скажи, – напомнил Скворцов. – Посмотри, – и достал из кармана сколотые скрепкой машинописные листки.
Кабанов вытянул руку и чуть прищурился:
«Результаты социологического опроса», – по слогам прочел он название. Попытался читать и дальше, но в глазах у него зарябило от обилия цифр, непонятных слов и значков.
– Читай, – подбодрил его Скворцов.
– Ты мне, Александр, по-простому объясни, по-человечески. А то я термины «выборка» и «погрешность» еще понимаю, а вот что такое «латентный», хоть убей, в толк не возьму.
– Латентный – это когда человек… – с готовностью принялся объяснять Скворцов, но Кабанов тут же остановил его:
– Не старайся, ты не лекцию в университете читаешь. Поздно, Александр, мне такие слова учить, моя сила в простоте.
В душе Скворцов согласился с этим утверждением.
Кабанов брал избирателя именно простотой и прямолинейностью, никогда не рассуждал о делах сложных, но при этом оставался абсолютно управляемым.
– Получается, что Горбатенко тебя немного обходит, и именно за счет женщин, – Скворцов ногтем отчертил нужную строчку. – Женщины даже с минимальным образованием собираются голосовать за него.