Происшедшее в доме Нестерова так и осталось тайной для охраны поселка. Ни Аннушке, ни Станиславе разглашать ее смысла не было. Вскоре охранник уже и думать забыл о приветливом мужчине, проезжавшем мимо него, и лишь запись в журнале могла воскресить из небытия не очень-то удачный для Сереброва день.
«Везение бывает абсолютным и относительным, – рассуждал Серебров по дороге домой. – Абсолютное – это когда ни с того ни с сего тебе обломились крупные деньги или вдруг тебе на голову свалилось наследство от дальнего родственника, о существовании которого ты не подозревал. Вдобавок его уже успели похоронить, и тебе не придется оплачивать счета конторы ритуальных услуг. Относительное же везение тем и относительно, что не каждый способен ему порадоваться. Например, напали на тебя бандиты, избили, забрали бумажник, но не догадались заглянуть в нагрудный карман рубашки, где осталась лежать в гордом одиночестве стобаксовая купюра. Или еще ситуация: бежишь к подходящему к остановке автобусу, спотыкаешься, падаешь лицом в грязную лужу на глазах у всего честного народа. Автобус уезжает, ты стоишь как идиот, глядя на перепачканное в грязь дорогое пальто, и клянешь себя на чем свет стоит. А вечером из телевизионных новостей узнаешь, что тот самый автобус, на который ты не успел, через две остановки врезался в бензовоз и все пассажиры, кто в нем был, сгорели заживо. Вроде бы и пальто жалко, и потраченного времени, но благодаря неприятности ты сохранил жизнь. Дураки не умеют радоваться относительному везению, радуются лишь, найдя на улице бесхозные деньги. Умные же люди тоньше чувствуют жизнь. Так что я сегодня счастливый человек», – решил Серебров, вглядываясь в огни ночного города.
Среди миллионов московских окон, сиявших в это вечернее время, ничем особенным не выделялись два полуциркульных окна с темно-синими занавесками.
Окна были все же не совсем обычными, из пуленепробиваемого стекла, сделанные по последним технологиям. Не каждый западный богатей мог себе позволить такие окна, а вот Нестеров приобрел-таки и вставил в проемы московской квартиры.
Несмотря на то что в комнате, к которой больше подходило название «зал», переливаясь хрустальными подвесками, ярко светилась люстра, на обеденном столе горели две свечи в высоких стеклянных подсвечниках. При желании за столом могло бы разместиться человек двадцать гостей, и никто бы не задевал соседа локтем, но сейчас за ним сидели лишь хозяин и его супруга. Хозяйкой Станиславу Нестеров не называл даже в мыслях. Все, что имелось в доме, принадлежало ему, со Станиславой он лишь временно делился имуществом.
Нестерова пыталась расслышать в словах мужа фальшь, ей казалось, будто он притворяется и ему все известно о ее новом знакомом, что троих бандитов, переодетых рабочими зеленхоза, подослал именно он и теперь играет с ней, со Станиславой, как сытый довольный кот с маленькой бедной мышкой – и есть неохота, и отпустить жалко.
– Дорогая, ты себе салат-то накладывай, – предложил Нестеров.
– Не хочу.
– Боишься поправиться?
– И это тоже.
– Брось, изредка можно позволить себе кое-что лишнее.
Станислава напряглась, ожидая, что именно сейчас прозвучит что-нибудь гнусное.
– Да, да, дорогая, я, конечно, имею в виду еду, а не другие излишества жизни, – и глаза Нестерова озорно заблестели.
– Конечно, – Станислава готова была лишиться чувств.
Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не услышать продолжение, которое могло быть следующим: «Насчет супружеской измены я тебя предупредил, шкура ты подзаборная. Я тебе дал шанс признаться мне самой, а ты его, дура, не использовала, теперь пеняй на себя!»
При этих мыслях пальцы Станиславы предательски задрожали. Она несколько раз бралась за тонкую ножку бокала, но поднимать его над столом не рисковала: вино могло расплескаться.
– Выпьем, дорогая, – предложил Нестеров, поднимая рюмку водки.
Станислава набрала воздуха, задержала дыхание и приподняла бокал. Вино покрылось мелкой рябью, так бывает на озере в сильный ветер.
Нестеров приподнял брови:
– Тебе плохо?
– Нет, что ты, просто волнуюсь.
– Из-за чего? – голос Виктора Николаевича зазвучал строже.
– Глупости, дорогой, не обращай внимания, – Станислава еле успела перехватить бокал, крепко сжав ободок пальцами, иначе стекло зазвенело бы, ударившись о зубы.
«Слава Богу, что не откусила кусок стекла, – ужаснулась Станислава, сглатывая вино. – Спросил бы у меня кто, зачем испытываю эти мучения? Тысячи женщин мечтают о таком муже, как Нестеров, а я, имея все, что пожелаю, ищу приключений на свою голову. Значит, не все у меня есть, – усмехнулась она, – чего-то в жизни да не хватает».
– Завтра мы вместе идем в гости, – напомнил Нестеров, – и попробуй только выглядеть скучной и неинтересной.
– Хорошо, я постараюсь, если, конечно, не разболится голова.
– Никаких «если, конечно». Ты профессионалка, умеешь держаться на публике, что бы ни случилось.
– Единственное, чего я не могу пережить, так это если у меня колготки поехали, тогда ни про что другое думать не могу, – вышла из положения Станислава.
– Ты настоящая женщина, за что тебя и люблю, мерзавку.
– Взаимно, – ответила с улыбкой Станислава.
Когда супруги оказались в постели, Нестеров обнял жену. Та притворно вздрогнула, словно от возбуждения, и томно вздохнула. Она с первого дня знакомства, а началось оно с постели, не считала близость с Нестеровым чем-то приятным. Тот никогда не заботился о женщине, думал лишь о себе. Но если Станислава пребывала с мужем в периоде примирения, то весьма искусно симулировала удовольствие от близости с ним.
Рука мужчины легла на грудь женщине, и Виктор Николаевич зашептал ей на ухо:
– Сейчас, дорогая, идет очень крупная игра, в которой я не хочу проиграть.
– Я знаю, – все еще томно отвечала Станислава.
– Ни хрена ты не знаешь. Если мы выиграем, то поднимем зараз столько, сколько никогда еще не поднимали.
– Я никогда не лезла в твои дела.
– Еще чего не хватало! Своим проститутским поведением ты можешь испортить мне всю игру, завалить дело, одна сотая часть которого стоит дороже тебя и всего модельного агентства.
– Временами я не совсем понимаю тебя, – пролепетала Станислава.
– Тогда тебе придется туго, – и Нестеров больно сжал тело Станиславы сильными пальцами.
– Больно.
– Будешь дурой – будет еще больнее. Гостей будет много, но ты ни в коем случае не должна узнавать Игоря Горбатенко.
– Горбатенко? Игоря? – в растерянности произнесла Станислава, пытаясь припомнить, не было ли такого среди ее любовников. – Кто он?
– Боже мой, – вздохнул Нестеров, садясь на кровати, – трижды он бывал у нас в загородном доме, ты еще подавала ему кофе. Он ничтожество!
Станислава с трудом припомнила еще довольно моложавого мужчину с проплешиной на голове и тугим, напоминающим по форме молодой огурец, животом. Ей запомнились пальцы гостя, короткие, толстые, с по-женски аккуратными ногтями, запомнился липкий взгляд. Разглядывать Станиславу Горбатенко стал не как большинство мужчин – от ног, а сразу от бедер, вперив взгляд в низ живота. На лицо же, казалось, вообще не обратил внимания.
– Я что-то слышала недавно о нем, он вроде решил баллотироваться?
– Ты вообще его не знаешь, и дома у нас он никогда не был.
– Никогда? – переспросила Станислава.
– Даже если ты увидишь его в нашей гостиной, его там нет.
– А теперь давай займемся любовью, – проворковала Станислава, на самом деле не испытывая ни малейшего желания предаться сексу.
Нестеров секунд десять думал, глядя на идеально побеленный потолок, обрамленный вызолоченным гипсовым карнизом.
– Мне расхотелось, – угрюмо сообщил он.
– Я умею возбуждать и мертвых, – игриво напомнила Станислава.
Обычно Нестеров, решив заняться сексом, на полдороге не останавливался, теперь же он, даже не пожелав жене спокойной ночи, повернулся на бок и больше не подавал признаков жизни.
«Какое мне дело до какого-то Горбатенко, мерзкого типа, не умеющего ценить настоящую красоту? Даже если бы я его припомнила, увидев, ни за что бы не подала виду, что узнала. Вот мой новый знакомый – совсем другое дело. Он чувствует женщину, умеет взглянуть на мир ее глазами, а это дорогого стоит. Кстати, – спохватилась Нестерова, – как его зовут? Неужели он так и не назвал своего имени? Это просто кошмар какой-то, наваждение! Я потеряла голову, – она с опаской посмотрела на мужа, который усердно пытался загнать себя в сон, и под одеялом показала ему фигу. – Вот чего ты заслуживаешь, а не любви. Думаешь, купил меня своими побрякушками? Не дождешься!»
– Ты не спишь? – внезапно отозвался Нестеров.
– Сплю, – так же внезапно для себя сказала Станислава.
И странное дело, такой ответ вполне удовлетворил мужа, словно он был признанием в полной покорности.
Глава 14
Герман стоял перед своим работодателем и держал отчет. Он был преисполнен важности, раздувал щеки, вращал глазами, морщил лоб, сдвигал брови, лишь ушами не шевелил. Он рассказывал о часах и минутах жизни каждого из тех, кого ему поручили изучить. Богатыреву казалось, что Серебров, развалившись в кресле напротив гостиного стола, даже его не слушает. Синий шелковый халат, шитый золотом, дорогие кожаные шлепанцы на босу ногу, чашка горячего кофе и дымящаяся сигарета на отлете.
Серебров же, глядя на Германа, внутренне улыбался: «Ты смешон, Герман. Вообразил себя этаким тайным советником, секретным агентом. Важно не то, где и в какое время человек был, а то, что его заставило туда поехать, важны внутренние мотивы. Аналитиком ты, Герман, никогда не станешь. Возможно, из тебя получился бы неплохой репортер желтой газетенки, но писать большую обзорную статью, сидя в редакции, а не бегая по городу, тебе не поручил бы ни один главный редактор».
– Что у тебя насчет Скворцова? – спросил Серебров, оборвав Германа на полуслове, и подбросил шлепанец. Тот совершил сальто-мортале и оказался на ноге.