– Да, связь есть. И намного сильнее, чем раньше.
Антии захотелось рассмеяться – потом она подумала, что с Солнечного Кормчего станется убить их обоих, и спросила:
– И что же теперь?
Ардион снова провел пальцами по лицу, стирая кровь.
– Пока ты будешь жить, – ответил он. – Пока.
Верну казалось, что у него на зубах скрипят песок и каменная крошка. Горло пекло, словно он исторг пламя, как дракон.
Он опомнился только тогда, когда глаза стало жечь. Вернув на место повязку, Верн обнаружил, что стоит на развалинах. Но нет, понял он, нет, это были не развалины после землетрясения, эти камни остались после того, как он разметал мертвую армию Ардиона.
Чуть поодаль всхлипывали, умирая, бактрианы. Люди казались разбросанными тюками с тряпьем – правда, из тюков не вытекает кровь. Откуда-то с центральной улицы доносились стоны и проклятия; Верн посмотрел туда, где вроде бы только что стояли Ардион и Антия, и увидел Бархева, мертвого лоточника.
«Предатель», – подумал он и сам удивился, насколько холодно и отстраненно прозвучала его мысль. Кажется, небо, в котором растворилась синяя сипуха с Антией в когтях, смеялось над ним.
«Тебе понравилось, брат? Какова их кровь на вкус?»
Покачиваясь, Верн сделал несколько шагов к статуе и попробовал обратиться, но не смог. Голова гудела. Его шатало так, словно он пьянствовал несколько дней.
Солнечный Кормчий смотрел равнодушно. Верн ощущал его взгляд на затылке и не мог от него заслониться.
– Эй… – услышал он едва различимый шелест знакомого голоса. – Эй…
Верн присел на корточки, отбросил несколько камней и увидел Осборна. Голем заморгал на свету, заулыбался, и из трещины в его лбу сбежала капля воды. Тотчас же из-под плеча парня выскользнула Микелла – мышиная мордочка не выдавала ее чувств, но Верн готов был поклясться, что она едва сдерживает слезы.
– Что еще я мог поделать? – спросил Верн, подставив ей руку. Микелла забралась на его плечо и печально пискнула. – Что? Дать им убить нас?
Микелла вздохнула. Верн убрал камни: Осборн поднялся, стряхивая пыль с головы, – по лицу струилась вода из разбитого лба, но выглядел он не так плохо, как Верну показалось сначала.
– Надо улетать, – сказал он. – По воздуху нас не догонят, а тебя нужно подклеить.
Голем качнулся. Глаза съехались было к переносице, потом вернулись обратно.
– Англун… хм… тха… – выдавил он, с отчаянием глядя на Верна.
Верну захотелось выругаться, да покрепче. В одиночку он был бы уже далеко, а тут навязали глиняного болвана на его голову, и дела у этого болвана плохи. Ардион бросил бы голема здесь и больше о нем не вспоминал, и на какое-то мгновение Верну захотелось поступить так же.
Он отогнал эту мысль: чем сильнее будешь похож на брата, тем скорее утратишь самого себя, и эта утрата будет невосполнима. Солнечный Кормчий плыл над городом бегемотов, и Верну казалось, что он видит золотые узоры на его ладье.
Отец всегда просто смотрел: так ученый смотрит в микроскоп на лужицу в чашке. Все они – Ардион, Микелла, Верн – любили его именно за эту холодную отстраненность и стремились сделать все, чтобы отец смягчился. Чтобы относился к ним так, как остальные отцы относятся к детям.
Кажется, Верн первым понял, что все их попытки напрасны.
Он и сам не знал, почему сейчас вспомнил об этом. Вздохнув, Верн принял облик филина и, подхватив голема, медленно полетел прочь от города. Он думал, что Осборн окажется тяжелым, но парень был намного легче Антии. Где бы его еще подлечить в этих краях, тут и для людей-то вся медицина ограничена спиртом и молитвами, что уж говорить о големах…
Верн летел до вечера – старался не думать ни об Антии, ни о том, что голем с каждой минутой становится все тяжелее. Ладья Солнечного Кормчего уплыла за горизонт, на синей мантии Ночи-матери проступили звездные брызги. Верн посматривал вниз, на золотые россыпи городков и поселков, и вспоминал, где у него остались друзья, которые не помчатся доносить Ардиону о филине с железным крылом.
Он вспомнил об одном таком друге, когда полетел над бескрайним ковром Баравинского леса и увидел кошачью тень, скользнувшую по кронам. Верн начал снижаться – какое-то время они с тенью летели рядом, а потом он услышал заливистый смех и подумал, что все не так плохо.
Его узнали. Его пригласили присоединиться.
Тень нырнула к деревьям – спускаясь, Верн увидел идеально круглую поляну и понял, что смертельно устал. Он ткнулся в траву, не чувствуя ни крыла, ни лап; голем плюхнулся рядом, и Верн увидел, что к ним идут.
Существо, которое вышло из-за темных стволов, было похоже на тонкорогого оленя – конечно, если бывают на свете олени с трехглазой кошачьей мордочкой и кошачьими лапами. От серебристой шкуры существа поднимались нежно-голубые искры, и Верн почувствовал, как его наполняет спокойствие. Он увидел и услышал весь лес: от светлячков-фей, порхавших над полянами, до двухголовых рыб в ледяных ручьях, он уловил запах ягод и трав и услышал шепот тьмы в старых норах, он стал частью леса, и лес его принял как пропавшее и вернувшееся дитя.
Верн лежал бы так вечность, глядя, как над головой прорастают созвездия, но Осборн застонал и завозился в траве. Над поляной снова зазвенел смех, и Верн увидел, как из-за рогатого кота выходит крошечный человечек с посохом в руке.
– Ай, птица! – с улыбкой воскликнул он. – Что за птица!
Верн рассмеялся в ответ. Ничего лучше он и пожелать бы не мог. Лантан-ин-Ман, один из лучших магов Ашх-Анорна, который много лет назад сделался отшельником и ушел в леса. Он починит голема. Он расскажет, где теперь Антия. И самое главное – когда-то он учил Верна основам природной магии и не предаст своего ученика.
Верн шевельнулся на траве, сбрасывая с себя птичий облик, и улыбнулся:
– Ты всегда любил кошек.
Потом он закрыл глаза и, открыв, увидел, что лежит на кровати: над ним нависал деревянный потолок, от которого на тонких нитях тянулись веники и венички ароматных трав. Потрескивал огонь, по дому плыл сытный запах мясного рагу с овощами, и Верн услышал голос Лантан-ин-Мана, который тек неспешно, словно колыбельная:
– Ну вот, глиняный мальчик. Сейчас промнем тебя, промажем соком лесных трав, начиним теплой глиной с ягодами и корешками. У сердца твоего будет жить золотая ящерица, в голове поселятся бронзовки-мечтательницы, и будешь ты сказочником, песенником, волшебником.
Голем застонал. Верн сел на кровати и увидел длинный стол: Осборн лежал на нем, разрезанный и выпотрошенный, и Лантан-ин-Ман проворно замешивал новую глину, всыпая в нее пригоршни ягод и вминая стебельки и корешки. Голова Осборна стояла чуть в стороне, испуганно смотрела, открывала и закрывала рот.
– Не бойся, – ободряюще произнес Верн, поднимаясь и проходя к столу. Сколько он когда-то изрубил на нем корешков и листьев, выполняя задания своего учителя! Вот они, следы от его ножа. – Лантан-ин-Ман – это лучшее, что могло с нами случиться.
Волшебник довольно кивнул, словно похвала бывшего ученика была ему приятна. Протянул Верну глиняную кружку, наполненную золотистым отваром на меду, и велел:
– Ну-ка выпей. Полегчает.
Верн послушно осушил кружку, и на миг ему показалось, что каждую клетку его тела наполняет музыка – простенькая мелодия, которая, как метла, выносит из него всю грязь и копоть. Послышался мышиный писк: Микелла пробежала по столу и, поднявшись столбиком, замерла возле головы Осборна, словно пыталась его успокоить и показать, что никому не даст его в обиду. Губы голема дрогнули, и он что-то неразборчиво пробормотал.
– От вас пахнет Ардионом, – сообщил Лантан-ин-Ман. – Схлестнулись, я так вижу.
Верн кивнул. Присел на лавку, взял лавандовый веничек – просто для того, чтобы занять руки и не думать о том, что Антия может быть уже мертва.
– А иномирная девочка? – поинтересовался волшебник.
– Ты и о ней знаешь? Вроде бы ты живешь вдали от мира, – спросил Верн. Лантан-ин-Ман взял резак и, ловко вскрыв голову Осборна, подхватил одну из банок и принялся высыпать золотисто-розовую пыльцу на открытый мозг. Пылинки раскрывали крылья и пытались разлететься.
– Новые мысли, новые сны, хорошие слова для хорошей души, – приговаривал Лантан-ин-Ман. – Говорила вода в ручьях, говорил ветер в листьях, пел камыш на краю болота, кричали птицы, – он поправил круглые очки и, внимательно взглянув на Верна, добавил: – Да и отзвуки землетрясения докатились.
Верн задумчиво дотронулся до ящичка с сиреневыми мускари, который стоял на этом столе, сколько он помнил: Лантан-ин-Ман использовал эти цветы для лечения артрита.
– А вода в ручьях не говорила об иномирной магии?
Лантан-ин-Ман усмехнулся. Закрыл голову Осборна, словно ларец, и, смочив пальцы в одной из чашек, принялся замазывать шов. Осборн открыл глаза, заморгал – взгляд был осмысленным и умным.
– Вот молодец! – одобрительно произнес Лантан-ин-Ман. – Как тебя зовут, помнишь?
– Помню, – ответил голем, и Верн невольно вздохнул с облегчением. – Я Осборн из Тахван-Хара, город Тахрам.
– Умница! – довольно воскликнул Лантан-ин-Ман и, покосившись в сторону Верна, продолжил: – Ты знаешь, вода не говорила. А вот мои мускари сказали. Посмотри на нижние колокольцы.
Верн подцепил один из цветов кончиком пальца: белая каемка по краю нижних колокольцев стала красной. Ему показалось, что он слышит испуганный звон.
– Я нашел труп иномирного жреца на Аанунти, – признался Верн. – Его убила и высушила отдача от сильного магического ритуала. Чуть больше недели назад.
Лантан-ин-Ман понимающе кивнул.
– Да, как раз тогда они и покраснели. Помоги-ка мне.
Верн поднялся с лавки и, подчиняясь веточке-указке, которая заплясала в пальцах Лантан-ин-Мана, стал прикручивать руки и ноги Осборна к телу. Голем испуганно следил за его действиями, словно боялся, что Верн соберет его как-нибудь не так.
– Что ты думаешь об этом? – поинтересовался старый волшебник. Верн пожал плечами.