– Интересно, что будет с Ардионом? – задумчиво спросил Лантан-ин-Ман, откликаясь на его мысль. Пузатый медный чайник, старый еще в детстве Верна, запыхтел, выплевывая из носика пар; Лантан-ин-Ман подхватил его, налил кипятку в кружки, придвинул к Микелле крошечную плошку с зернами. – Он не из тех, кто удовлетворится почетной ссылкой.
Верн кивнул. Осборн взял двумя руками кружку, сделал осторожный глоток, зажмурился – горячо! Микелла пискнула, и Лантан-ин-Ман согласно кивнул.
– Верно, ваше высочество. Ваш брат не станет жить в изгнании, – он помолчал и добавил: – И его заклинания мне не снять. Он очень силен.
– Я вроде бы не спрашивал, сумеешь ли ты это сделать.
Лантан-ин-Ман улыбнулся – едва заметно дрогнули уголки тонкогубого рта.
– Но ты об этом думал. Давно.
Какое-то время они молчали. Верн подумал, что Лефер и те, кто за ним стоит, переиграли всех. Солнечный Кормчий изгонит старшего сына, и тот будет вынужден отправиться в Таллерию.
А там его снова сделают владыкой. И Антия с ее королевской кровью станет для него кем-то вроде домашнего животного или рабыни. Эдвигу Данвигонскому тут и носом повести не дадут.
А может быть, Антия нужна Леферу только для того, чтобы заполучить настоящего спасителя для мира, и ее убьют сразу же, как только она выполнит свое предназначение.
Огненное прикосновение к спине ушло. Скоро в мире родится еще одно дитя с солнечной кровью – его внесут в опустевший дворец Ардиона, и отец спустится с небес, чтобы воспитать нового сына или дочь.
«Что ж, – подумал Верн, – пусть у тебя это получится. А мы… Мы уйдем и никогда не вернемся».
– Мне надо найти Антию, – произнес Верн. – А потом попытаться украсть свиток Ауйле в Аш-Нанзунде. Ты что-нибудь помнишь о тамошней системе охраны? Как выглядит выход в Таллерию, я знаю, а вот в архивах не бывал.
Лантан-ин-Ман кивнул.
– Каменные стражи возле хранилища, – ответил он. – Туда могут войти только те, кого пригласили жрецы, из остальных, скажем так, делают отбивные.
Верн представил, как тяжелая каменная ступня обрушивается на вора, размазывая его по мраморным плитам. Скоро эти стражи разделят судьбу каменных дев Ардиона. А что, если…
– Что будет, если разрушить Аш-Нанзунд? – спросил Верн. – Запечатать второй проход в Таллерию?
Лантан-ин-Ман неопределенно пожал плечами, но было видно, что идея Верна ему не по душе.
– Наши миры сотворили те, кто умнее нас. И если они сделали их именно такими, то не нам их разрушать, – ответил он. – Улучшить? Да, мы можем. Но ломать то, что построено не нами, я бы не стал. И тебе не советую. Разве у тебя было мало приключений?
Верн улыбнулся.
– Достаточно для того, чтобы поумнеть, – он посмотрел в окно и заметил, что воздух снаружи посерел. Первая птица запела среди ветвей – еще робко, еще только разминая серебряное горлышко. Лантан-ин-Ман покосился в сторону окна, и Верн поймал край мыслей своего бывшего наставника: «…вот он уйдет, и дни потекут дальше, и лес будет говорить, как говорил всегда».
От мыслей волшебника веяло невыразимым одиночеством.
– Как ты? – поинтересовался Верн, взглянув на Осборна, который все это время молчал и слушал. Должно быть, привыкал к тому, что Лантан-ин-Ман полностью переделал его и теперь жизнь станет совсем другой, ничем не похожей на ту, которая была раньше.
«Теперь ты уже не будешь рабом», – подумал Верн, и почему-то ему пришло в голову, что Антия этому обрадовалась бы.
– Лучше, чем было, – признался Осборн. – Но я почти не помню, что произошло. Вроде бы ты нес меня в когтях.
Верн улыбнулся.
– Нес. Мало кто может этим похвастаться. – Он протянул Микелле руку, она взбежала на его левое плечо, и Верн поинтересовался у наставника:
– А у тебя есть еще те летучие кошачьи олени?
Лантан-ин-Ман рассмеялся.
– Есть, конечно. Дам вам пару, пусть потом останутся в Арх-Амане. Там хороший климат.
Верн подумал, что до Арх-Амана еще надо добраться. Еще надо понять, куда Ардион забрал Антию – скорее всего, в замок в долине Ташан-Та, брат его всегда любил, да и для обороны лучше места не найти. Но у Ардиона много таких укрытий, и Верн понимал, что не обо всех ему известно.
Это Солнечный Кормчий все видит со своих высот. Остальные довольствуются малым.
Лантан-ин-Ман собрал Верну лекарственных трав в дорогу, положил в сумку горшочек меда и краюху хлеба – коты-олени уже урчали возле крыльца. Приторочив сумку к седлу одного из них, стройного, с белыми ушами, волшебник вдруг признался странно дрогнувшим голосом:
– Я очень рад, что ты приехал.
Верн обнял учителя – горло стиснуло спазмом, когда он почувствовал, какой на самом деле Лантан-ин-Ман маленький и одинокий.
– Поедем с нами, – предложил он. – В Таллерии хорошо.
Лантан-ин-Ман отстранился, ободряюще улыбнулся.
– Я часть этого мира, – с теплом возразил он. – Если меня не станет, то и он утратит очень много. Прощай, Верн. Пусть тебя хранят все миры.
Глаза защипало. Верн вскочил в седло, и кот в ту же минуту рванул вверх. Обернувшись, Верн увидел домик среди деревьев и крошечную фигурку своего учителя: Лантан-ин-Ман смотрел им вслед, махал рукой, и его лицо было спокойным и светлым. Но кот развернулся над лесом, полетел на восток, и домик растаял.
Из-за горизонта неторопливо выкатывалось солнце – Верну казалось, что он видит знаки, вырезанные на носу отцовской ладьи. Все было в порядке вещей: Верн, Ардион, Микелла пришли на место тех детей, в которых отец больше не нуждался. Вот и им пришла пора уступить место. Пусть другие сражаются за любовь и тепло, которых никогда не получат.
Верн не сразу понял, что едва различимый писк в ушах – это голос. Он протянул руку к волосам, и на пальцы тотчас же запрыгнул золотистый светник: его сородичей испокон веков использовали в фонарях. Светник запрыгал на пальцах и прокричал во все горло:
– Антия жива! Антия ждет в Ташан-Та!
Ночью пошел дождь.
Сквозь сон Антия слышала, как капли стучат по балкону и подоконнику, просыпалась, плотнее укутывалась в тонкое одеяло и засыпала снова. Теперь можно было спать спокойно и не волноваться, что Ардион узнает, где она.
Он уже знал.
На рассвете Антию разбудило птичье пение: открыв глаза, она долго лежала, глядя на фреску на потолке – светловолосая дева шествовала по облакам, рассыпая перед собой белые и алые бутоны роз, – и думала, что комната похожа на ее покои в отцовском дворце. Неужели однажды у нее получится вернуться? И есть ли смысл надеяться, когда ты сидишь под замком?
Выскользнув из-под одеяла, Антия побрела умываться, а вернувшись, увидела, что постельное белье с дивана уже убрано и ей принесли поднос с завтраком – подсушенный хлеб, ломтики сыра и бекона, яичницу и тушеную фасоль с грибами. Ардион не морит пленницу голодом, спасибо ему за это. Подкрепившись, Антия вышла на балкон.
Парк кутался в тишину, словно в шаль. Осколки фонаря на полу исчезли – что ж, придется отбиваться руками и ногами, как показывал дядя Бриннен. Вдали, над деревьями, кружила темно-синяя птица, и Антия невольно сделала шаг назад, не желая лишний раз попадаться на глаза Ардиону. Но сипуха заметила ее – развернулась над парком и неторопливо двинулась в сторону дворца.
Антия вернулась в комнату и опустилась на край дивана, надеясь, что у нее достаточно гордый и независимый вид. Мелькнул птичий силуэт, и Ардион вышел с балкона. Несмотря на утро, он выглядел изможденным и угрюмым: должно быть, провел ночь без сна.
– Как спалось? – осведомился он без приветствий. Антия дружелюбно улыбнулась и ответила:
– Прекрасно. Уже забыла, как это – спать, когда не боишься, что тебя обнаружат.
Ардион улыбнулся в ответ, но глаза остались темными.
– Заключенным положена прогулка. Пойдем, составишь мне компанию.
Меньше всего ей хотелось куда-то идти со своим тюремщиком, однако Антия лишь кивнула и поднялась с дивана. Надо использовать любую возможность выйти отсюда и попытаться сбежать.
– Как там новые дети твоего отца? – Конечно, надо было помалкивать, но она не смогла удержаться. Ардион усмехнулся – кажется, его нисколько не задело.
– Дети появляются не сразу, – ответил он. – Я думал, ты знаешь.
Едва уловимое прикосновение к запястью – и комната размазалась пестрыми пятнами, которые почти сразу же остановили свой бег. Антия стояла на дорожке, от жасминовых кустов справа поднимался удивительный свежий аромат, и в памяти всплыли слова одной из дворцовых служанок: жасмин сильнее всего пахнет утром…
Это был запах ее свободы и надежды. Антия могла бы стоять так вечно и ничего не делать, просто дышать и смотреть.
– Идем?
Ардион предложил ей руку, Антия церемонно взяла его под локоть, и они неторопливо побрели куда-то вперед. Кленовые листья и ветви стряхивали на них дождевые капли, и Антия чувствовала, как в ней поднимается какое-то незнакомое ощущение – теплое и горькое.
– Здесь красиво, – улыбнулась она. Молчать стало как-то неловко. Ардион кивнул.
– Я всегда любил это место. Спокойное, тихое, – рука под пальцами Антии едва заметно напряглась. – Не хочется с ним расставаться.
Антия понимающе кивнула. Она прекрасно знала, что такое потерять дом.
Ей вдруг захотелось сказать что-нибудь хорошее, утешающее, но слова не шли. Вместо них проступила злость: вообще-то рядом с ней идет человек, который думает только о том, как бы ее убить. Вот и незачем его утешать, пусть помучается.
Вскоре они прошли по мосту, переброшенному через ручей, сердито прыгавший по камням, и Антия вздрогнула, узнав эту часть парка. Она видела эти деревья и постаменты в своем видении перед пирамидой Ауйле – но тогда здесь было множество статуй, а теперь ни одной.
– У меня больше нет моих дев, – равнодушно произнес Ардион, и Антия не сдержала усмешки: так тебе и надо! Это не та потеря, которой она стала бы сочувствовать. Они шли по дорожке, Антия смотрела на опустевшие постаменты и думала, что где-то здесь могла бы стоять сама: живая и неживая, окаменевшая. Чуть поодаль была каменная скамья, и Антия удивленно увидела мольберт, ящик с красками и кистями и начатую картину. Здесь, на бывшем кладбище, картина выглядела одновременно чужеродно и очень органично.