оду он решил «очиститься» от фантастики. В том же году Фил сообщил Бучеру, что он порвал с Агентством Мередита. Если так, то разрыв был очень кратким. Возможно, попытки агентства отговорить его от усилий писать в русле «мейнстрима» ранили гордость Фила. Но он также получал сильную поддержку в этом переходе из одного жанра в другой. Бучер и Уоллхейм писали письма, всячески одобряя в них это его решение. Но когда Уоллхейм прочитал «Мэри и великана» и Nicholas and the Higs, он отнесся к ним весьма прохладно и стал убеждать Фила, чтобы тот вернулся к фантастике: «Я чувствовал, что его научная фантастика была исключительной, а мейнстрим – нет».
После смерти Фила большинство его реалистических романов, написанных в пятидесятые годы в Беркли, нашло своих издателей. Все, что сохранились, без исключения, изображают темную сторону жизни рабочего класса, в которой идеалы искажены, любовь является редкостью, секс ведет к полному раскаяния самокопанию. Фил гениально использовал юмор в своих фантастических произведениях, но в этих романах редко можно встретить хотя бы след улыбки: нацеленность на «мейнстрим» – серьезную литературу – как бы чуть «заморозила» его. И, конечно, он вынужден был разрабатывать свои сюжеты, основываясь на предрассудках обыденной жизни. В «мейнстриме» взрывы беватрона недопустимы.
В каждом из этих романов есть примечательные герои – неопытные, мятущиеся души, такие как Стюарт Хедли, молодой продавец в магазине телевизоров, в «Голосах с улицы», которому реальность представляется болезненно хрупкой, и Мэри Анн Рейнольдс, молодая женщина, отчаянно пытающаяся внедриться в мир, в «Мэри и великане». Лучший из этой группы романов – единственный, заслуживающий право быть опубликованным в то время, – это «Прозябая на клочке земли», который Фил писал, когда «Око…» в 1957 году стал хитом на рынке научной фантастики.
Роджер и Вирджиния Линдал, живущие в несчастливом браке, отправляются в пригород Лос-Анджелеса из Вашингтона, города детства самого Фила. Они отправляют своего болеющего астмой сына Грегга в пансион в Охае, штат Калифорния. В образе Вирджинии воплотились очень многие черты Дороти, а Роджер представляется отражением Эдгара и самого Фила – по ходу развития событий в романе юный Грегг вовсе исчезает. Роджер начинает работать мастером по ремонту телевизоров в магазине «Продажа и обслуживание современных телевизоров» (этот же магазин появляется на страницах романов «Голоса с улицы» и «Доктор Бладмани»), но он часто оказывается «на краю» из-за смутной тоски по свободе, которая становится угрозой его работе и стабильности семьи.
У Роджера начинается интрижка с Лиз Боннер, матерью одного из одноклассников Грегга. Лиз – простая душа, у нее нет ни интеллекта Вирджинии, ни сводящих с ума угрызений совести. И она греется в лучах своей новой любви к Роджеру. Погруженная в радости любовных отношений, Лиз является таким же чистым воплощением «Вечной Женственности», как и Молли Блум[105]:
Я люблю тебя, сказала она, я обладаю тобой. Во внешнем мире люди становятся старше; она слышала, как они скрипят; она слышала, как лязгают их кости. В различных домах пыль заполняла посуду и покрывала полы. Собака не узнавала его; он слишком долго был в отлучке. Никто не знал его; он покинул мир.
[…] Она заставила его открыть рот; она приблизила свой открытый рот к его рту, ее зубы к его зубам и так держала его, пока он двигался внутри нее; затем она прижала свой рот к его рту, когда она почувствовала, что он внутри нее уже в третий раз. Ты когда-нибудь раньше делал это так часто? С ней? Она продолжала плотно прижимать его рот к своему. Ты внутри меня, и я внутри тебя, сказала она, запуская свой язык ему в рот как можно глубже. Я так глубоко в тебе, как только могу: мы обмениваемся друг с другом. Кто я такой? Может быть, я тот, кто должен обратно возвратиться к ней, весь изнуренный и опустошенный. Нет, я тот, кто никогда не будет изнуренным. Я здесь навсегда, лежащий здесь, на земле, не давая тебе подняться, где я могу быть вместе с тобой, обладать тобой, входить в тебя.
Оставим самого Фила удерживать, даже хотя бы в мыслях, этот поток неистовой страсти и путаницу: кто из любовников есть кто.
Вирджиния, узнав об этой интриге, постоянно подкалывает мужа. Один из его идеалов, еще более смутный, чем тоска по свободе, оказывается расколотым. Можно назвать это чувством собственного достоинства, сохранившимся в браке. Вирджиния не оставляет ему никаких прав, и он не может этого переносить. Поэтому Роджер отправляется в путь, оплачивая свой побег телевизором, украденным из магазина, которым он когда-то владел.
Фил вступил в пору стилистического мастерства. И в 1958 году он решает, ничуть не отказываясь от своих амбиций в области «мейнстрима», использовать этот стиль для работы над фантастическим романом. Он назвал его Biography in Time, но издательство Lippincott в конечном итоге издало его в 1959 году (первая книга Фила, вышедшая в США в твердом переплете) под названием «Порвалась дней связующая нить». На рынок он поступил не под рубрикой «научная фантастика», а как «роман-предупреждение». Фил постоянно заглядывал в Time и New York Times Book Review, надеясь найти там первые официальные серьезные обзоры его творчества. Но они не появлялись. Продажи шли слабо. Следующим изданием этого романа, шестью годами позже, стала книга в мягкой обложке издательства Belmont, на которой, типично для научной фантастики, были изображены астронавты и луна, падающая с неба.
Это не суть важно. Достижение Фила в «Порвалась дней связующая нить» в том, что он написал роман, в котором встречается востребованный научной фантастикой мир будущего с реалиями 1958 года, и здесь весьма к месту оказался его талант автора «мейнстрима». Напряженное повествование – роман читается очень быстро – и прекрасно сформированный мир 1958 года трансформируется в нечто иное.
Рэгл Гамм использует свое экстрасенсорное восприятие, чтобы отвечать на вопросы конкурса «Где теперь появится Зеленый Человечек?» – который проводится местной ежедневной газетой. Рэгл работает дома, и люди, занятые настоящей работой, считают его несколько странным. (Рэгл и писатели-фантасты имеют много общего между собой.) Оказывается, что в 1998 году военные используют его ответы для прогнозирования и перехвата ракетных атак с Луны. В реальном 1998 году связанное с войной напряжение довело Гамма до нервного срыва. И военные построили для него поддельный маленький город 1958 года, город его детства (подобный детскому городку «Уош-35» из произведения «Когда наступит прошлый год»), чтобы там он продолжал работать над вопросами обороны, пребывая в иллюзии. В конце романа Рэгл узнает правду. Роман вполне достойный, за исключением того, что его аккуратное завершение, вполне в духе жанра, никак не объясняет события, которые придают роману его особенную интеллектуальную сюрреальность. К примеру, вот сцена, где реальность Рэгла 1958 года деконструируется так, как не предвидят военные:
«Пиво у вас есть?», – сказал он [Рэгл]. Его голос звучал забавно. Тонко и отдаленно. Продавец в белом фартуке и колпаке уставился на него, уставился и не двигался. Ничего не произошло. Ни единого звука. Дети, машины, ветер; все замолкло.
Пятидесятицентовая монета провалилась сквозь дерево и как будто утонула. Она пропала.
Я умираю, подумал Рэгл. Или что-то в этом духе.
Его охватил страх. Он попытался говорить, но губы не слушались его. Поглощен тишиной.
Только не снова, подумал он.
Не снова!
Это происходит со мной снова.
Киоск с прохладительными напитками разлагался на частицы. Молекулы. Он видел молекулы, лишенные цвета, лишенные качеств, из которых тот киоск состоял. Затем он посмотрел сквозь киоск в пространство позади него и увидел холмы, деревья и небо. Он увидел, как киоск перестает существовать вместе с продавцом, с кассовым аппаратом, автоматом с апельсиновым напитком, кранами для разлива колы и рутбира, ящиками со льдом для охлаждения бутылок, жаровней для хот-догов, баночками с горчицей, полками с вафельными стаканчиками, рядом тяжелых круглых металлических крышек, под которыми были самые разные сорта мороженого.
Вместо всего этого был листок бумаги. Он вытянул руку и взял этот листок бумаги. Там было напечатано крупными буквами:
КИОСК С ПРОХЛАДИТЕЛЬНЫМИ НАПИТКАМИ
Развернувшись, Рэгл неуверенным шагом двинулся обратно, минуя играющих детей, скамейки и стариков. Пока он шел, он засунул руку в карман пиджака и обнаружил там металлическую коробку, которую, впрочем, он там и держал.
Он резко остановился, открыл ее и взглянул на листки бумаги, которые там уже были.
Всего шесть. Шесть раз.
Фил пришел к мысли о романе, когда однажды в своей ванной комнате на Франсиско-стрит обнаружил шнурок для включения света, которого здесь никогда не было и не могло быть, – свет в ванной зажигался настенным выключателем. Импульс, вызванный этим, можно объяснить всего лишь причудой или подсознательной уверенностью в существовании альтернативных миров. Фил, будучи писателем-фантастом, выбрал, естественно, последнее. Он был убежден, что темы «Ока…» и «Времен» напоминают друг друга: мы, люди, можем быть обмануты той реальностью, в которой мы обитаем. В «Экзегезе» он писал:
«ОКО», «Нить», «3 стигматы», «Убик» и «Лабиринт» – это один и тот же роман, который пишется снова и снова. Повсюду там персонажи безучастны и вместе лежат на полу (массовое галлюцинаторное восприятие мира). Почему я написал об этом, по меньшей мере, пять раз?
[…] С чем надо покончить, так это с мыслью о том, что галлюцинация – это частное явление. Моей темой является не просто галлюцинация, а объединенная галлюцинация, вкл[ючающая] ложные воспоминания.
Если неудачи в области «мейнстрима» терзали, то жизнь на Франсиско-стрит с Клео приносила утешение. Они были бедны, но счастливы, отличная богемная пара, либертарианцы из Беркли с безграничным интеллектуальным любопытством. В феврале 1958 года Фил написал Александру Топчиеву