Смогу ли я оказаться в таком состоянии, чтобы ударить ее, думал он. Никогда в своей жизни он не бил женщину; однако он уже чувствовал, что Фэй относится к той породе женщин, которые вынуждают мужчину бить их. Которые не оставляют ему альтернативы. Но она этого не увидит; не будет у нее такого преимущества.
Одиннадцатая глава начинается с рассуждений Ната: не потому ли Фэй «связалась с ним, что ее муж умирает, а ей хотелось быть уверенной, когда он и в самом деле умрет, чтобы на его месте оказался другой мужчина». Нат головой понимает, что Фэй выбирает мужей, как упаковки мыла, – шутка Доктора Икс, – но не в состоянии справиться со своим внутренним миром. В 1963 году Фил рассказывал друзьям, что Энн убила своего первого мужа и пыталась убить и его.
Фэй не только любовница/жена Ната, но и сестра Исидора. И Нат/Исидор «склеены вместе» (позаимствуем это выражение из «Экзегезы» Фила, которую он использует, когда соединяет образы или идеи) и представляют собой мужчину/ребенка, противостоящих женщине, которая пробуждает в них самые сильные детские страхи:
Я создал себе столько проблем, думал он [Нат], оторвавшись от своей семьи – особенно от матери, – и остался предоставленным самому себе, чтобы быть экономически независимым, чтобы создать свою собственную семью. А теперь я связан с властной, требовательной, расчетливой женщиной, которая и глазом не моргнет, чтобы снова вернуть меня в прежнее состояние. Для нее это совершенно естественно.
Как «прежнее состояние» может быть восстановлено? Может быть, с помощью того, что Фэй/Энн скажет Исидору/Нату/Филу, чтобы тот забросил Thrilling Wonder Stories и нашел себе настоящую работу. Чарли Хьюм говорит о Фэй: «Резкое презрение в ее голосе заставляет меня содрогаться. Это ее самый впечатляющий тон, наполненный весомой властностью; он напоминает ему его школьных учительниц, его мать, весь этот набор». В 1980 году Фил заметил, что «манера речи Фэй точно воспроизводит речь реальной личности».
В своих мемуарах Search for Philip K. Dick Энн говорит о Фэй:
Я была резкой и прямой, но не столь грубой и хитрой, как Фэй. Если Фэй была моим портретом, то в нем отразился не один какой-то порок, но все пороки, вместе взятые. Фил изобразил Фэй как нуждающуюся в муже только для самой себя и в отце для ее детей, поэтому она и завладела Натом. Судя по всему, Фэй никогда его не любила.
Можно представить себе, что Фил сейчас улыбается: подтверждение его субъективных истин возникает, если поставить рядом его роман и воспоминания Энн. Природа их любви – и их различий – подтверждается примером их отношения к Исидору. В январском письме 1975 года Фил пишет: «…Джек Исидор из Севильи, штат Калифорния[127]: еще более бескорыстный, чем я сам, более добрый и намного-намного лучше меня». В ответ на это письмо Энн пишет: «Джек Исидор, этот непонятный, провинциальный, бесполый парень с головой, наполненной научно-фэнтезийным мусором! Фил так же похож на Джека Исидора, как райская птица на летучую мышь. Фил – это Нат!»
Фил пытался сочетать строгую писательскую дисциплину с новыми требованиями семейной жизни. Он работал в течение дня, а вечера проводил с Энн и детьми. Как хороший кормилец семьи, он ежегодно выдавал по два романа – шесть недель на написание черновика одного романа, а следующие шесть недель на второй черновик (включая перепечатывание и редакторскую правку). Между каждым из романов проходило шесть месяцев, посвященных обдумыванию следующего сюжета. Он предупреждал Энн, чтобы та не беспокоила его, когда он, казалось бы, просто тихо сидел. «Опасайся, – говаривал он, – человека из Порлока» – незнакомца, который постучался в дверь и отвлек Кольриджа, чтобы спросить дорогу на Порлок, тем самым разрушил всю приснившуюся поэту композицию поэмы «Кубла Хан, или Видение во сне».
Когда роман был обдуман, работа над ним шла быстро. У Фила была приводящая в трепет скорость печати. Он говорил Энн: «Слова выходят из моих рук, а не из мозга; я пишу своими руками». Фил мог делать предварительные записи в блокнот, но роман приобретал истинные очертания только в его полной композиции:
Интуитивный – я мог бы сказать – метод гештальта[128], которым я пользуюсь, имеет тенденцию позволять мне «видеть» все в целом. Со всей очевидностью, этому методу есть определенное историческое подтверждение; Моцарт, если говорить об отдельном мастере, оперировал этим методом. Проблема для него заключалась попросту в том, чтобы его применить. Если бы он прожил дольше, он так бы и поступал, если нет, то нет. […] Основная идея должна быть выражена в первой же краткой записи; она никогда не меняется – она только выявляется по стадиям и по уровням. Если бы я верил в то, что та самая первая запись несет в себе весь замысел, то я был бы поэтом, а не романистом; я считаю, что мне необходимо 60 000 слов, чтобы выразить свою оригинальную идею во всей ее абсолютной полноте.
Интенсивные писательские усилия имели свою физическую цену. Через несколько недель после того, как родилась Лора, Фил лег в больницу из-за болей в груди (отзвук Чарли Хьюма). Он оставался бодрым: «Либо я собираюсь умирать, либо – иметь ребенка», – говорил он Энн. Диагностировали пилороспазм[129]; доктор сказал Филу, чтобы тот сократил употребление кофе и больше размышлял. Всплывала ли тема «Семоксидрина»? К тому времени он был мощным «топливом» для писательства.
Для Фила одной из величайших радостей его новой «красивой жизни» стали спортивные машины. Они купили подержанный «Пежо», затем обменяли его на белый «Ягуар Марк VII» 1953 года с приборной доской из красного дерева, с салоном, обшитым серой кожей, и с люком в крыше. Фил носился на нем со скоростью до 96 миль в час по автостраде. Но он сломался, а осенью люк стал протекать во время дождей, и на голубом коврике выросли грибы. Когда Фил отказался помочь строить гараж, Энн сменила «Ягуар» на новый «Вольво». Фил был в ярости.
Мелкие ссоры, вроде этой, становились все чаще. Иногда эти препирательства походили на состязания, дабы установить, кто в доме хозяин. Но все чаще эти сражения накалялись. Выросший под крылышком у Дороти, Фил никогда не участвовал в громких спорах, и жизнь с Клео была вполне мирной. Крики и оскорбления были чем-то новеньким для Фила, и поначалу ему это даже нравилось: «Мы совсем как средиземноморская семья, где каждый размахивает руками и вопит». Затем в один прекрасный день Энн «повысила ставки» и перебила половину посуды в их доме. Раскаявшись, она предложила совершить примирительную семейную поездку в Диснейленд.
Фил Дик в Диснейленде… Он был в восторге от «симулякра» Авраама Линкольна, как он назвал эту фигуру в романе «Мы вас построим», написанном в 1961–1962 годах и сочетающим НФ с элементами «мейнстрима». Поездка оказалась благодатной для семьи. Началась новая эра мира. Они купили спинет[130], на котором Фил играл классические пьесы. У него стали возникать случаи переживания «внетелесного опыта» (как это было ранее в Беркли): то он видел сам себя в гостиной, то на собственной кровати. Он также видел призрак пожилого итальянца, который раньше, как Фил подозревал, жил на месте их прекрасного дома.
Осенью 1960 года Энн снова забеременела. Отдавая себе отчет, что пятого ребенка они не потянут, Энн сказала Филу, что хочет сделать аборт. В интервью она вспоминает:
Я чувствовала, что это единственный выход из положения. Доктор подумал, что Филу от этого будет плохо, – возможно, сам Фил сказал доктору, что он не хочет, чтобы я делала аборт, – но я настаивала, потому что сама хотела этого. Вероятнее всего, это чрезвычайно его расстраивало, думаю я, оглядываясь назад и понимая, что роман «Мы вас построим» основан на этом опыте с особым взглядом на женщину [Прис Фраунциммер, «шизоидная личность»]. Демоническую, правда?
Мы не смогли бы справляться, как раньше, с пятью детьми. Он, я думаю, знал, что в финансовом отношении ему трудно было бы нести ответственность как отцу за такую многочисленную семью из среднего класса. Таково было мое внутреннее чутье.
Фил определенно мог отстаивать свою точку зрения, если речь касалась интеллектуальной теории, – он мог быть непреклонным, даже когда неправ, и он вовсе не был «тряпкой». Наконец, он подумал и решил, что так будет лучше; он сказал: «Я согласен», – после чего мы отправились в Сиэтл, зашли в тот милый ресторан – все это есть в «Мы вас построим» – в романе Прис убивает маленького робота своим высоким каблуком.
Я думаю, что аборт возвратил Фила к ужасным обстоятельствам его рождения и смерти его сестры [Джейн]. Одна из моих дочерей говорит: «Он так упрямо выступал против абортов, когда не воспитывал собственных детей».
Как подчеркивает Энн, «Мы вас построим», написанный на следующий год после аборта, включает в себя обнаженный психологический отчет о прочной любви Фила – и ядовитой ненависти – к его жене. Главный герой романа, Луис Розен, подвергается психиатрическому лечению, включающему галлюциногены, которые вызывают состояние фуги[131]. Впадая в эти состояния, Луис переживает множественные фантазии и живет вместе с Прис. Наконец, в одном из этих состояний они заводят совместного ребенка, и Луис – в экстазе: «Я сидел напротив них, испытывая полное блаженство, как будто все мое напряжение, все мои тревоги и печали наконец-то оставили меня». Но в состоянии нормального сознания Луис понимает, что Прис – «одновременно сама жизнь – и анти-жизнь, мертвый, жестокий, пронзительный и раздирающий дух самого существования».
В февральском письме 1960 года в издательство Harcourt редактору Элеанор Димофф Фил признавался – еще до «Мы вас построим» – в трудностях, связанных со своими «мейнстримными» женскими персонажами: «Я считаю само собой разумеющимся, что в романе жена не желает оказывать никакой поддержки мужу; она устраивает ему тяжелые времена, действуя против него. И чем она умнее, тем больше вреда приносит». «Проблема злой женщины» (как Фил обозначал ее) предшествовала его браку с Энн. Источником этой ярости была его мать Дороти. Но, несмотря на явную осведомленность Фила об этой проблеме, количество злых женщин продолжало расти в его фантастике шестидесятых годов. Многие из них напоминали Энн бытовыми подробностями и манерой говорить. Высшей отметки эта «проблема» достигла в рассказе 1974 года «Недолюди», в котором отразилось глубоко неприязненное отношение Фила к абортам. Пылкая ненависть к женщине здесь чрезмерна. Отец объясняет сыну про женщин, делающих аборты: «Их следовало бы называть «кастрированными женщинами». Возможно, это единственный правильный термин, за исключением того, что эти женщины, эти жестокие, холодные женщины сами этого не признают, все они стремятся к тому, чтобы убить мальчика или мужчину, а не только уничтожить ту часть тела, которая делает мужчину мужчиной». Это как будто бы эмбрионов женского пола отроду не существовало.