, что не могу вернуться и снова жить этим. Я не могла подняться над его депрессиями и прочим». Нэнси вернулась, но ненадолго, и она дольше не могла оставаться.
Рассказ Фила об их последнем годе в равной степени болезненный. В более позднем интервью он объяснил, что «спиды» были необходимым средством спасения:
Прием амфетаминов в тот момент, я думаю, скрывал, почему моя память была повреждена, и мое поведение было ошибочным, и мое восприятие было нарушенным. Они были нарушены из-за травматического шока и из-за более глубоких механизмов, таких как амнезия. Но если бы я не принимал «дурь», я бы сам столкнулся с этим лицом к лицу, и другие люди должны были бы столкнуться с этим, а мимо этого было легче всего пройти самым простым путем: «Ну, он рассеян, он рассеян от амфетаминов».
Но Фил здесь уходит от темы. Как он хорошо знал, «спиды» более чем просто скрывали его проблемы. Они только усиливали их. Приступы страха, паники и тревоги, которые постоянно мучили Фила, питались амфетамином. Эти побочные эффекты были следствиями огромных дозировок, которые он заглатывал, были неизбежны, как бы он ни пытался их объяснить.
Колодец творчества за долгое время высох. Фил подал заявку на социальное обеспечение и продовольственные карточки за июль – август 1970 года – шаг, который ранил его гордость. Но к тому времени он снова взялся работать над романом.
Чтобы понять, как Фил пережил боль, вновь потеряв семью, значит понять происхождение романа «Пролейтесь, слезы…» – романа, который Фил написал и переписывал яростно в период с марта по август 1970 года.
В мае 1970 года Фил ушел в «трип» с помощью мескалина[175]. Кажется, он никогда больше не использовал мескалин, но этот конкретный «глюк» его поразил:
Под «кислотой» я никогда не получал подлинного понимания, но под мескалином я был переполнен страшно сильными чувствами – эмоциями, как я полагаю. Я чувствовал всепоглощающую любовь к другим людям, и это я включил в роман [ «Пролейтесь…»]: в нем рассматриваются разные виды любви, и заканчивается он возникновением высшей формы любви, о которой я никогда раньше не знал. Я говорю: «Ответом на вопрос «что реально?» – ответом будет «этот вид всепоглощающей любви».
Основная история – о телевизионной звезде Джейсоне Тавернере – богатом, знаменитом, блестящем и невероятно привлекательном, теряющем весь свой статус, когда он переносится в альтернативный мир, в котором, по словам генерала полиции Феликса Бакмэна, он официально не существует.
«Пролейтесь…», с его атмосферой нуара и ужаса, является кульминацией серии романов, написанных после 1964 года («Время, назад», «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», «Мастер всея Галактики» и «Друг моего врага»), в которых жизнь персонажей протекает в ужасном «государстве-предателе», где доминируют полицейские шпионы и надзор. Но только «Пролейтесь…» может похвастаться характером такой тонкости, как у Феликса Бакмэна, в которого Фил излил весь свой сильный страх и ненависть к власти, а также его любовь к своим собратьям – потерянным и одиноким людям.
Это именно Бакмэн живет в названии романа, когда его сестра-близнец и кровосмесительная жена Элис Бакмэн – бисексуальная, затянутая в кожу королева, злоупотребляющая наркотиками и подсаженная на прямые стимуляторы мозга во время оргий, умирает от передозировки загадочного, связывающего время наркотика КР-3. Параллель смерти Элис и потери Филом Джейн подтверждается в «Экзегезе». Фил часто представлял Джейн лесбиянкой, и всегда он думал о ней как о сильной и смелой. На бритвенно остром языке Элис, которая ненавидит замкнутую в себе деятельность своего брата, сестра в романе обнаруживается в вымышленной форме.
Феликс и Элис любят друг друга, и занятия различными формами любви – это грандиозная тема «Пролейтесь…». В 1969 году Фил написал, что самой большой слабостью НФ была «ее неспособность исследовать тонкие, запутанные отношения, которые существуют между полами». Фил намеревался в этом романе исправить такую ситуацию. Главный герой Тавернер встречается со многими женщинами в своем адском новом мире – любовницами прежними и новыми, темноволосой девушкой и даже подругой, а «Пролейтесь…» – это портретная галерея сексуальных стилей. Но Тавернер начинает как совершенно тупая телевизионная знаменитость и заканчивает, мало изменившись. Ядро «Пролейтесь…», как утверждал сам Фил, представляет сцена, в которой Генерал Бакмэн плачет.
Это середина ночи, и Бакмэн летит домой в своем «квиббле», пытаясь справиться с потерей Элис – его близнеца, его сестры, его жены. Он не может. Остановив машину на ночной заправке, он встречает чернокожего, Монтгомери Л. Хопкинса. Бакмэн не может говорить, но вручает ему кусок бумаги, на которой он нарисовал «сердце, пронзенное стрелой». Наконец, Хопкинс понимает, что это чистое горе заставило замолчать этого белого незнакомца. И они обнимаются. Так просто.
В августе 1970 года Фил понял, что в «Пролейтесь…» нужно было «добить» финал, но он устал. Затем, в сентябре, Нэнси и Иза покинули его. Их годы усилий по налаживанию счастья подходили, в итоге, к концу. Это была четвертая неудача Фила в браке и вторая расколотая семья. Ему было сорок два, бедный, с лишним весом и безнадежно уставший от потери любви. Непрерывное писание останется для него вне вопросов на ближайшие два года. (В 1971 году, в разгар своих скорбей, Фил доверил рукопись «Пролейтесь…» своему адвокату, и только в 1973 году он сделал машинописный окончательный вариант для Doubleday.)
Но майский мескалиновый «трип» в 1970 году дал ему не только сюжет для «Пролейтесь…», но и видение, в котором он нуждался. В сентябрьском письме 1970 года он написал о «какой-то мистической любви к незнакомцам, которой для меня, как я думал, раньше никогда не существовало. Для меня внове эта божественная любовь; она переполняет меня, и я никого не ненавижу, даже мистера Джексона, любовника Нэнси».
У Нэнси был роман с Гонором Джексоном, чернокожим соседом, который жил через улицу, но это была не любовь к другому мужчине, и это подтолкнуло ее к тому, чтобы она и от него ушла. Но позже Фил упоминал Джексона в письмах и интервью как члена «Черных пантер», который украл Нэнси[176].
Джексон, который все еще живет там же, через улицу, разражается смехом, когда его спрашивают о связях с «Черными пантерами», и Нэнси подтверждает, что их не было. Тогда Джексон и Фил хорошо ладили; после того как Нэнси ушла, Фил даже купил подержанный автомобиль у Джексона – красный «Понтиак» 1963 года. Джексон помнит Фила как «милого парня», который также казался «немного чокнутым», потому что «у него были проблемы с нормальным мышлением время от времени» и, как правило, когда он был вне дома, он горбился, двигался крадучись и оглядывался. Джексон никогда не проводил время в доме Фила, но слышал о торговле наркотиками и видел, как к его дому подъезжают машины, а люди выходят из них и остаются на два или три дня. Нэнси ушла, говорит Джексон, потому что было слишком много наркотиков.
Зачем предоставлять статус «Черной пантеры» человеку, у которого была обычная, мирная работа? Несколько друзей Фила предполагают очевидное: учитывая сцену вполне в духе шестидесятых, это было лишь той деталью, чтобы привнести драму в это грустное, затянувшееся расставание. Майк Хакетт переехал к ним в последние недели, чтобы помочь с вождением и другими делами, но его присутствие только облегчило разрыв.
Иза, которой было три года, вспоминает тот день в начале сентября: «Мы уезжали на машине, и мой папа выбежал из дома вслед за нами. А мы уже удалялись».
Глава 81970–1972
Но на самом деле не было смысла писать. На самом деле, когда вы задумываетесь над тем, как вы пишете: один пишет, уходя в уединение, для меня же всего один час одиночества означал бы мою кончину; после того как Нэнси ушла с моей маленькой дочкой, это было слишком рискованно. Я должен был быть с людьми. Я затопил дом людьми. Каждый был желанным. Потому что звук их голосов, звук их деятельности, шум в гостиной, что угодно – это помогло мне выжить. Я буквально не смог убить себя тогда, потому что слишком многое происходило.
Это роман о людях, которые были наказаны чрезмерно сурово за свои деяния. Они всего лишь хотели повеселиться, словно дети, играющие на проезжей части. Одного за другим их давило, калечило, убивало – на глазах у всех, – но они продолжили играть. Мы были очень счастливы – не работая и просто валяя дурака, – но такое короткое время, такое кошмарно короткое время! А расплата оказалась невероятно жестокой; даже когда мы видели ее, то не могли поверить[177].
Темная ночь души, темноволосые девушки, темнота и Помутнение. Темнее всего перед рассветом, конечно, но вспомните, что все заканчивается хаосом, как это происходит в романах странного Фила Дика
Фил снова был холостяком – где-то средних лет, с седеющими волосами и бородой, с растущим животиком, со скучным перечислением потерянных любовниц и горькими воспоминаниями. И все же он продолжал оставаться импозантной фигурой. Его голубые глаза сверкали под широким писательским лбом.
Он мог заставить комнату, полную людей, вспыхивать от его гениальности или подыхать со смеху, когда он с совершенно непроницаемым лицом говорил самый веселый вздор.
Эти таланты хорошо послужили ему именно тогда, потому что, прежде всего, Фил нуждался в том, чтобы удерживать толпу.
Для этого он согласился бы на любые условия. Он открыл свой дом в Санта-Венеции сначала друзьям, потом всем желающим. Он предлагал им наркотики, пиво, музыку; свое сознание, остроумие, доброту и разбитое сердце.