как будто спятил, проверял, заперты ли каждая дверь и каждое окно, не выходил из дома и мне не позволял его покидать».
А были еще настроения Фила. Тесса отмечает: «В один момент он был спокойным, счастливым, а в следующий – неистовым. […] Перемены его настроения были больше похожи на детские вспышки гнева, чем на дикую ярость лунатика. Он становился похож на ребенка во время маниакальных эпизодов, и ему нужна была материнская забота, когда он пребывал в депрессии». Агорафобия часто приковывала Фила к дому, даже к спальне. Комфорт и безопасность, которыми обеспечивала его супружеская жизнь, позволили ему возобновить регулярную писательскую работу. Но его распорядок дня нарушал и то, и другое. «Он спал очень мало. Он не ложился в постель за полночь и настаивал, чтобы я приносила ему завтрак не позднее половины восьмого утра. Мне приходилось ложиться в одиннадцать вечера, чтобы проснуться столь рано, в то время как Фил продолжал бодрствовать до двух часов ночи, а то и дольше. Обычно он просыпался около шести часов утра». Тесса была благосклонна, но не испытывала недостатка в собственной напористости:
Фил, когда он не мог убедить меня своими доводами, иногда топал ногой, рвал на груди рубашку, так что пуговицы разлетались во все стороны, или бросался на кровать. Иногда он нуждался в том, чтобы его держали, даже качали, и что-то говорили, чтобы успокоить. Он часто требовал, чтобы всю еду ему подавали в постель. Он должен был показывать мне все, что он написал, а я должна была прочитать это НЕМЕДЛЕННО, ни минутой позже.
Он не имел терпения. Он часто щелкал пальцами, чтобы привлечь мое внимание; это бесило меня. НИКТО не щелкал пальцами в мой адрес.
К сожалению, Фил порой делал больше, чем щелкал пальцами. Бывали и эпизоды физического насилия, которые оставляли Тессу в синяках и в эмоциональном потрясении. Линда Леви, сама жертва нападения Фила, пишет, что в самом начале отношений «Тесса однажды появилась в моей квартире, покрытая синяками, плакала и была очень расстроена. Она описала ситуацию, в которой, по ее словам, Фил запер изнутри входную дверь, включил стереосистему, включил кондиционер и бил ее. Ей удалось выбраться, я уж не знаю через сколько времени, и она пришла к нам, как она сказала, за помощью. Линда рекомендовала Тессе «убираться оттуда», но этот совет не был принят. «Вместо этого, – продолжает Линда, – по словам Фила, потому что я никогда ничего не слышала об этом от Тессы, она пришла домой и сказала ему, что она посетила нас и поделилась с нами своей любовью к нему, и мы спонтанно, по какой-то причине, решили попытаться настроить ее против него. И, конечно, никаких упоминаний о ее явном физическом состоянии».
Время от времени Фил и Тесса выходили в свет. Вместе они участвовали в лос-анджелесском «Уорлдконе» в сентябре 1972 года; Фил принял участие в панельных дискуссиях о состоянии научной фантастики. В октябре бывшая подруга привезла своего нового приятеля – честное слово, клянусь Богом, – настоящего сотрудника наркоконтроля! Фил, уже придумывая сюжет «Помутнения», был одновременно взволнован и напуган встречей. Наркокоп, замаскированный длинными волосами и цветастой рубашкой, взял их четверых на дикую прогулку и предупредил, что может повязать любого из них, когда захочет. В конце вечера он дал Филу свою визитку.
В том же октябре Фил и Тесса прилетели в Сан-Франциско на четыре дня, чтобы завершить развод с Нэнси. Опека над Изой была присуждена Нэнси. Учитывая географическую удаленность, юный возраст Изы и повторяющиеся трения между бывшими супругами, Фил почти не виделся с Изой до конца семидесятых, что очень его мучило. В отличие от договоренностей с Энн, Фил регулярно посылал алименты Нэнси – сто долларов каждый месяц, согласно решению суда.
Несмотря на два года бездействия, писательская карьера Фила шла неплохо. Хорошие новости пришли в виде визита его парижского редактора Патрика Дювика, чье издательство Éditions OPTA[203] опубликовало большую часть работ Фила. (Устойчивые иностранные продажи, особенно во Франции, Англии и Германии, материально поддерживали Фила, несмотря на его неспособность продать новый роман с 1970 года.) Дювик говорил о возможности сценария на основе «Убика», который некоторые французские критики рассматривали как шедевр патафизики. Вскоре после этого Фил дал интервью (вместе со Спинрадом) на лос-анджелесском радио KPFK FM. Будет также восхищенное упоминание о его творчестве в эссе Томаса Диша в антологии The Ruins of Earth[204] и в исследовании жанра научной фантастики Брайана Олдисса Billion Year Spree[205].
Тесса и Фил обсуждали переезд в Ванкувер или в Зону Залива, но Фуллертон продолжал удерживать их. Как Фил «серьезно» писал в декабрьском письме Роджеру Желязны: «Нет ничего более обнадеживающего для того, кто прошел через острый кризис идентичности, чем чистый пластик квартир, улиц, ресторанов и мебели. Здесь ничто не стареет, не изнашивается и не пачкается, иначе придет полиция и убьет. Я не уверен, вернул ли свою идентичность, а если да, то та ли она самая (я полагаю, на оба вопроса ответ – «нет»)».
Затем, в ноябре, Фил узнал, что Станиславу Лему удалось после напряженной борьбы устроить публикацию в Польше перевода «Убика». Эта новость взволновала Фила, который понял, что придется поехать в Варшаву, чтобы получить и воспользоваться любыми лицензионными платежами. Поездка так никогда и не осуществилась, но состоялась короткая переписка Фила и Лема. Одной из тем было эссе Лема 1972 года «Научная фантастика: безнадежный случай – с исключениями», и этими исключениями были только произведения Филипа К. Дика. Фил объяснял элементы халтуры, «трэша», отмеченные Лемом в его работе:
Но видите ли, мистер Лем, в Калифорнии нет никакой культуры, только мусор, «трэш». И нам, тем, кто вырос здесь, и живет здесь, и пишет здесь, нечего включить в качестве дополнительных элементов в нашу работу; вы можете увидеть это в книге «На дороге» [Фил ранее в этом письме подчеркивал свою литературную близость к битникам. ] Я серьезно. У западного побережья нет ни традиций, ни достоинства, ни этики – вот где выросло это чудовище – Ричард Никсон. Как можно создавать романы на основе этой реальности, которые не содержат «трэш», потому что альтернативой может стать только уход в ужасные фантазии о том, как это должно быть; надо работать с мусором, стравливая его с самим собой, как вы так метко выразились в своей статье. […] Отсюда подобные элементы в таких моих книгах, как «Убик». Если бы Бог явил Себя нам здесь, он бы сделал это в форме баллончика с аэрозолем, рекламируемого по телевизору.
(Когда «Убик» был опубликован в Польше в 1975 году, Фил был возмущен тем, что усмотрел нарушение обещаний относительно лицензионных платежей, и (несправедливо) обвинил в этом Лема[206]. По принципу «око за око, зуб за зуб» Фил выступил за исключение Лема из Американской ассоциации писателей-фантастов[207] на том основании, что Лем – почетный, не платящий взносы член – нарушил правила Ассоциации, запрещающие почетное участие в случае возможности получения регулярного платного членства. Лем, который публиковался в США, мог и должен был платить за членство. Фил был не одинок в заявлении этого протеста – Лем вызвал гнев нескольких представителей Ассоциации своими критическими комментариями творчества американских писателей-фантастов – и почетное членство Лема было в конечном счете отозвано.)
Теперь, когда он поселился с Тессой, писательская энергия Фила вернулась в конце 1972 года в полную силу – впервые за последние два года. В ноябре 1972 года он написал Дишу: «Если бы [Тессы] не существовало, мне пришлось бы, в конце концов, выдумать ее, ради выживания. […] Мой мотив для того, чтобы еще раз взяться за писательство, в том, что я должен иметь нечто, чтобы посвятить ей».
Его первым проектом стало завершение романа «Пролейтесь, слезы, сказал полицейский», который лежал неоконченным с августа 1970 года. После «Пролейтесь…» Фил написал свой первый рассказ после 1969 года: «Скромная награда хрононавтам». Затем он вернулся к «Помутнению» – с кратковременным перерывом на борьбу за выживание. В конце 1972-го Фил подхватил двустороннюю пневмонию. Все выглядело настолько плохо, что Смерть пришел[208] за Филом:
Он носил однобортный пластиковый костюм, галстук и принес нечто вроде чемоданчика с образцами товаров, который он открыл, чтобы показать мне. Там у него было несколько психологических тестов, и он указал мне, что, по результатам этих тестов, я полностью спятил и поэтому должен сдаться и пойти с ним. Я почувствовал облегчение от того, что он заберет меня в какое-то другое место, потому что если я полностью спятил, то не было никакого смысла больше стараться и изнурять себя, а я действительно чертовски устал. Смерть указал на дорогу, поднимающуюся вверх по длинному извилистому склону, и отметил, что на вершине холма был госпиталь для душевнобольных, куда я мог пойти и остаться там, и это легко, можно успокоиться и больше не надо прикладывать никаких стараний. Он вел меня к ней все выше и выше по извилистой дороге. А потом вдруг Тесса вернулась в спальню, чтобы посмотреть, как у меня дела, и я мгновенно снова оказался сидящим в постели, прислонившись к подушке, как всегда. Но я действительно ушел далеко задолго до того, как она вошла и все закончилось. Позже я понял, что Смерть солгал. Он сказал мне, что вынудит меня добровольно пойти с ним. Другому человеку он сказал бы что-нибудь еще, что бы это ни было. Я его больше не видел, но теперь я знаю, что Смерть лжет, чтобы облегчить свою работу. Это намного проще для него, если ты уйдешь по своей воле. Хотя я до сих пор помню, какое это было облегчение, когда я почувствовал, что могу сдаться. Ничего, кроме облегчения. Как я был готов к этому. Но тогда я поверил ему.