ва: «Идущий по жизни с закрытыми глазами». Я гляжу в окно. Свет ослепляет меня; у меня внезапно начинается головная боль. Мои глаза закрыты, и я вижу странное розовое земляничное мороженое. В тот же момент мне передается знание. Я иду в спальню к Тессе и рассказываю о том, что до меня дошло: у Крисси необнаруженный врожденный порок, и его срочно нужно отвезти к доктору и подготовить к операции. Как выяснилось, это оказалось правдой.
Что произошло? Что общалось со мной? Я мог читать и понимать тайные послания, «помещенные в низшее тело» [цитата из гностического текста].
Фил наслаждался тем фактом, что популярная песня даровала ему необходимую мудрость. Из записи 1980 года в «Экзегезе»: «Бог разговаривал со мной через мелодию «Битлз» (Strawberry Fields). […] Случайный набор мусора, взметенного ветром, и в этом – Бог. Мелкие частички и обломки, взметенные вместе, чтобы образовать единство». Но Фил оставался Филом, поэтому он высказывал противоположные взгляды на одно и то же явление с равной убедительностью. Из записи 1981 года: «Луч розового цвета зажегся в моей голове, поскольку речь шла о ВАЛИСе, – и я всегда в глубине души думал, что это не Бог, а технология, и технология из будущего».
В сентябре Филу нанес визит коллега, писатель-фантаст Томас Диш. Каждый из них восхищался произведениями друг друга; Диш вспоминает, что Фил воспринимал его как «великого рационалиста, который собирался доброжелательно, но объективно исследовать его теорию случайностей. Это необычные социальные обстоятельства для встречи с кем-то в первый раз». Их беседа, подпитанная пивом, длилась двенадцать часов. Казалось, на кон была поставлена честность Фила. Диш говорит:
Мы обсуждали, могут ли у снов быть какие-то внешние источники. Он хотел бы выяснить, как иначе ему удавалось слышать древнегреческий язык? Но я сказал ему, что та часть сознания, которая работает во сне, не может убедительно доказать, что мы слышим именно греческий язык. Ему не понравился этот мой довод.
Я был поражен. Он был полон решимости заставить меня сказать, что да, это религиозный опыт. Все это походило на армрестлинг, длящийся часами, и никому из нас не удавалось положить руку соперника на стол.
Я был несколько скептичен и считал, что в нем сильно играет воображение. В то же время я думал: интересно – какое мастерское мошенничество, и оно дает свои плоды. Он профессиональный иллюзионист, придумывающий разные верования, – другими словами, мошенник. Он хотел систематизировать все, что являлось его воображению. И самой большой его радостью было заставить людей верить, он ЛЮБИЛ заставить тебя поверить. Делал это для выдающихся романов, но когда он заходил слишком далеко, то это становилось просто бредом. Стремление перевести все воображаемое в объект веры или, возможно, отстраненной веры, было для него чем-то вроде головокружительного взлета. Хотя его способность «сшивать» все эти вещи вместе свидетельствует о его таланте романиста.
Что касается Фила, то он был воодушевлен их беседой; в частности, он оценил предположение Диша, что «2–3–74» напоминали пророческий энтузиазм, вдохновлявший Илию. Длинные фрагменты в «Экзегезе» посвящены этой теории, которая плодотворно воплотилась в «Валисе» и «Божественном вторжении».
Но в последние месяцы 1974 года Голливуд и Слава пришли к нему, и у Фила появились небывалые возможности для рассмотрения, помимо проблем, порожденных «2–3–74».
В сентябре французский кинорежиссер Жан-Пьер Горен[236] встретился с Филом, чтобы предложить покупку прав на экранизацию «Убика». У Фила к этому времени уже было три опциона от разных голливудских продюсеров – на романы «Порвалась дней связующая нить», «Стигматы Палмера Элдрича» и «Мечтают ли андроиды об электроовцах?». Но Горен, который раньше сотрудничал с Жан-Люком Годаром, был аутсайдером в голливудском мире. Через день после благополучных обоюдных «мозговых атак» Горэн и Фил пришли к соглашению, по которому Горен заплатил Филу из своего собственного скудного кармана полторы тысячи долларов, чтобы тот сделал первый черновик сценария к 31 декабря 1975 года с тем, что он получит еще две с половиной тысячи долларов по предоставлении финальной версии сценария. Все складывалось блестяще: Фрэнсис Форд Коппола заинтересовался этим проектом и согласился продюсировать фильм. Но сделка с Копполой сорвалась. Фил все же взялся за сценарий и написал его за месяц, а не за год, как было оговорено, чего Горен не ожидал, и это вызвало у него серьезные затруднения с оплатой (все же со временем он заплатил Филу причитающееся). В конце концов, несмотря на большие усилия, Горену так и не удалось найти финансовую поддержку для этого проекта.
В интервью, данном Д. С. Блэку, Горен вспоминал о своей встрече с Филом в сентябре 1974 года:
Он был широкоплечим, исполненным энтузиазма парнем, который при первом же общении оказался очень простым и очень остроумным. Несомненно, из нашей беседы выяснилось: он был очень поражен, что некоторые французские «чуваки» говорят о нем как о прозаике. Ему очень нравилось тысячу и один раз в минуту ссылаться на то, что было одним из его хобби – на поэзию «елизаветинцев», – по любому поводу. […] Там была очень странная женщина, с которой он в то время жил, – вид у нее был эксцентричным и она чем-то напоминала «Писклю» Фромм[237]. Короткая юбка, длинные волосы; он постоянно подтрунивал над ней. Мы говорили о женщинах, сексе и литературе. Очень большой парень, да еще и хвастун – что-то вроде поп-культурного Хемингуэя. Очень, очень теплый и искренний в общении.
Два других посетителя с кинематографическими устремлениями объявились в ноябре. Роберт Джаффе, сын продюсера Херба Джаффе, написал сценарий по «Андроидам», который Фил возненавидел безоговорочно, хотя ему понравились вульгарные сплетни «Фабрики грез», принесенные Джаффе; Херб Джаффе не стал продлевать опцион. Второй посетитель, Хэмптон Фэнчер, тоже интересовался «Андроидами». Он дважды посетил Фила в его квартире в Фуллертоне, один раз даже в сопровождении актрисы Барбары Херши, которая ослепила Фила. Фэнчер вспоминает, что Фил относился к нему как к «жующему сигару голливудскому продюсеру, совершившему грабеж». Несмотря на это напряжение, Фэнчер оставался очарованным:
Он был роскошным, располагающим к себе, избыточно несдержанным – войдите в мой дом, отобедайте со мной, «мой дорогой», и так далее. Прямо почти как Германик. Там не было места для двусторонних переговоров, не было местечка для чужого эго. Он был гениальный парень. Его глаза сияли, он был близок мне по духу.
Я начал думать, что он немного… немного привирает. Он рассказывал мне такие вещи, что я не понимал – верит ли в них он сам или нет. Некоторые из этих вещей, если он действительно верил в них, отдавали паранойей – если не клинической, то, по крайней мере, ее симптомами. Он говорил, что ФБР постоянно следит за ним. И он, как актер, переигрывал, изображая агентов ФБР в лицах. Когда он рассказывал, как эти агенты приходили к нему, он оглядывался по сторонам, становился на то место, где он тогда находился, и радовался тому, что на него смотрят.
Между тем, рекламная площадка, которая возводилась с 1973 года, наконец-то была построена. Пол Уильямс провел интервью в ноябре 1974 года для журнала Rolling Stone. Вскоре после этого штатный корреспондент из New Yorker Тони Хисс взял интервью у Фила для двух последовавших друг за другом материалов из цикла «Городские разговоры» (27 января и 3 февраля 1975 года)[238]. В них Фил был назван «нашим любимым научным фантастом», чтобы это не воспринималось, а Агентство Мередита и не восприняло, что New Yorker опубликовал ерундовый рассказ Фила Дика как бы на пари.
Одна из тем, которую обсуждали Фил с Уильямсом в те дни, когда его навещал Фэнчер, ранее затрагивалась и самим Фэнчером. Паранойя. Филу не очень нравился сам этот термин, но он допускал его право на существование: «Хорошо. Я временами думаю, что вселенная враждебна. […] Теперь я переполнен страхами по поводу того, что она, эта вселенная, может узнать, насколько я сам от нее отличаюсь». Затем Фил сделал предположение, что религиозная вера выворачивает паранойю «наизнанку», тем самым духовно оправдывая ее:
Вы видите, как движутся события, и если вы не обладаете какой-то сверхъестественной точкой зрения, каким-то мистическим взглядом, религиозным взглядом, то тогда для вас ход событий определяют люди. А кто же еще? […] Вывернуть все наизнанку лучше, чем отвергнуть. Это очень просто и удобно; это выстраивает и направляет наши индивидуальности, и так далее. Но сам-то я чувствую, что вселенная – это живой организм, а мы являемся ее составными частями. И она подобна дышащему созданию, вроде Атмана, который, как вы знаете, является дыханием, пневмой, дыханием Бога […].
Фил был удостоен в этот «год чудес» последним знаменательным видением Сада Пальмовых Деревьев в январе и феврале 1975 года. В записи 1981 года в «Экзегезе» он написал, «что есть иная форма пребывания-в-мире, которая ассоциируется у меня с периодом от февраля 1974-го до февраля 1975-го, который я называю Садом Пальмовых Деревьев или, как я определил это для себя, – Беспредельным Царством […]». В «Экзегезе» Сад Пальмовых Деревьев (СПД) противопоставлен Черной Железной Тюрьме (ЧЖТ) Империи, Которой Нет Конца (царства Властей). Фил включил свое видение СПД в «Господа Гнева» – книгу, написанную совместно с Роджером Желязны. Он писал Дороти: «Я бродил по нему [СПД] часами, наслаждаясь его видом, совсем как доктор Абернати. […]». А этот фрагмент был написан, собственно, самим Филом:
Доктор Абернати чувствовал, что весь мир ополчился против него, но он не мог понять причины этого. Тогда он просто пошел на рынок, чтобы купить овощей […]