Итак, дюжина романов и слишком много рассказов, чтобы их сосчитать, несут послание об одном мире, скрывающем или заменяющем другой (реальный), о ложных воспоминаниях и галлюцинирующих (ирреальных) мирах. Послание гласит: «Не верь тому, что видишь; это захватывающая и разрушительная, злая ловушка. Под ней скрывается совершенно другой мир, даже расположенный по-разному вдоль линейной оси времени. И ваши воспоминания фальсифицированы, чтобы соответствовать фальшивому миру (по внутреннему и внешнему сходству). […].
В другой записи 1977 года Фил подчеркивает, что доброта – это единственное средство, которым мы владеем, чтобы установить истину этого мира:
Если это [влияние поглощающих сатанинских сил] будет таким, то мое творчество станет обладать ценностью, помимо очевидного вклада в уличение Вселенной как подделки (и наших воспоминаний тоже). Оно предоставит самые точные и строго пересмотренные критерии, чтобы вытянуть на поверхность действительно реальное (любовь, исключения из правил, юмор, целеустремленность и т. д. – маленькие добродетели).
Работа над «Экзегезой» была одной из причин, по которой Фил смог успешно приспособиться жить в одиночестве. Другой причиной были мирные и дружеские отношения, установившиеся с Тессой, которая приходила с Кристофером в гости два или три раза в неделю, даже после завершения развода в феврале 1977 года. Хотя Тесса получила право законной опеки над Кристофером, Фил мог продолжать встречаться со своим сыном.
Также можно учитывать, что Филу посчастливилось жить в нескольких минутах ходьбы от Пауэрса, чей добрый юмор, спокойный взгляд и обширная начитанность делали его идеальным собеседником. Пауэрс принимал гостей вечером по четвергам, и эти встречи стали традиционными. Неформальность была правилом, и основная группа[265], кроме Фила, состояла из подающих надежды авторов – Пауэрса, К. У. Джетера и Джеймса Блейлока, которые с тех пор стали тремя самими заметными фантастами поколения. Также часто присутствовал Стив Малк, который работал в книжном магазине и снабжал Фила последними изданиями по философии и религии; Рой Сквайрс, библиофил и издатель малотиражных книг; и братья Крис и Грег Арена, чья дворовая смекалка восхищала Фила. Было решено, что по вечерам в четверг собирается нечто вроде мужского клуба: женщины не допускались (Серена Пауэрс стала исключением после ее брака с Тимом в 1980 году). Руководящие принципы были установлены, как того требовала необходимость: никакого огнестрельного оружия, никакого входа или выхода через окна квартиры на втором этаже. Поскольку Пауэрс подрабатывал в табачной лавке, были трубки и образцы ароматных табачных смесей, остальные же приносили прекрасный солодовый шотландский виски.
Фил обычно нюхал табак и пил «Орандж Краш». Он был одним из этих парней, а книгами он зарабатывал на жизнь. Слово Пауэрсу: «Я думаю, подлинной эмоциональной стороной Фила, которую видели его подруги, была не та, которую он показывал друзьям-мужчинам. Он смотрел на собрания с друзьями как на нечто, приносящее облегчение». Типичными темами разговоров с Филом были его проблемы со здоровьем, его проблемы с автомобилем, Библия, метафизика, музыка, политика, а также его сильное увлечение актрисами – Викторией Принципал, Кэй Ленц и, прежде всего, Линдой Ронстадт. Блэйлок вспоминает:
Не его писательское творчество заставляло меня так сильно восхищаться им, а его глубочайшее и чистейшее великодушие. У него была мысль о том, что человек, которого ты вовсе не знаешь, может помочь тебе без всякой на то причины – и Фил был как раз таким человеком. И он был очень забавным. Его смех очень редко прекращался.
Он всегда был готов с рвением обсуждать какую-то идею в «Экзегезе», над которой он в данный момент работал, – он был в восторге от Фибоначчи [открывателя пропорций «золотого сечения»] и от гностиков. Мы сидели, бывало, разинув рот, когда Фил чрезвычайно убедительно раскрывал ряд экстравагантных взаимосвязей между этими вроде бы произвольно выбранными вещами. К концу вечера… Не буду клясться, что поверил ему, но я иногда был до смерти напуган, а иногда был просто в изумлении.
К. У. Джетер, третий молодой писатель в этом триумвирате, был в равной степени очарован рассуждениями Фила, но всегда был более скептичен, чем Блейлок или Пауэрс. Фил и Джетер впервые встретились в 1972 году после того, как профессор МакНелли показал Филу рукопись романа, написанного Джетером, тогда еще студентом. (Роман Dr. Adder был в итоге опубликован в 1984 году, с послесловием Фила.) Но Фил подозревал, что Джетер мог быть правительственным агентом, и поэтому решил разорвать с ним персональный контакт. Они возобновили свою дружбу в конце 1976 года, после трехлетнего перерыва, и теперь Джетер играл роль овода в совершенстве. Бывший антивоенный активист из Социалистической рабочей партии[266], Джетер был мало увлечен религиозными теориями Фила, родившимися из опыта «2–3–74». Но Джетер знал, как распалить огонь теории, усложняя идеи Фила. Он обратил внимание на сходство между романами Фила и романами Уильяма Берроуза – теми, где вторгшийся инопланетный вирус поглощает человеческие способности (у Берроуза вирусом являлся человеческий язык). Джетер и Фил под влиянием Берроуза даже представили свой собственный писательский эксперимент, сделав «нарезку»[267] текстов из The Detective Родерика Торпа, «Моби Дика» Мелвилла и новозаветных «Деяний святых апостолов».
Джетер работал кладбищенским сторожем в воспитательной колонии для малолетних преступников округа Ориндж, и у него ночью было время на поздние беседы с Филом по телефону. Фил бросал свою урочную работу над «Экзегезой», чтобы протестировать последние идеи на друге. В интервью Энди Уотсону Джетер подчеркивает, что, при всем его увлечении теориями, Фил сохранял взгляд скептика: «С другой стороны, так сказать, вне поля зрения, он постоянно хранил то, что мы называли […] минимальной гипотезой, которая заключалась в том, что это [«2–3–74»] было ничто». В интервью с автором Джетер предполагает, что даже в своих самых пылких отрывках из «Экзегезы» «Фил проникается верой и кружит вокруг нее, чтобы проверить ее мерой абсолютной истины». Джетер также допускает, что Фил, зная его скептицизм, мог адаптироваться под ожидания слушателя, да собственный скептицизм Фила играл большую роль в их разговорах.
Друзья, которым можно доверять, работа, которая целиком захватывала его по ночам, стабильность в карьере и безопасное место жительства – когда еще в последний раз Фил испытывал такое спокойствие?
Но кое-чего недоставало, и Фил знал, что это. «В феврале 1977 года я начал галлюцинировать (если это правильный термин) во время ночных состояний – гипногогические и гипнопомпические галлюцинации[268] и т. д. – и ощущать присутствие женщины совсем близко от меня, в моих руках, так что ближе быть не может. Однажды начавшись, это ощущение продолжало сохраняться».
Женщиной, которую Филу суждено было встретить, была Джоан Симпсон; ей тогда было тридцать два года, и она занимала должность психиатрического социального работника в Государственном госпитале Сономы в Лунной Долине[269]. Благодаря своему другу и книготорговцу Рэю Торренсу Джоан открыла произведения Фила и стала коллекционером милых, аляповатых изданий Ace Double пятидесятых годов. Самостоятельная и финансово независимая, Джоан была проницательной, веселой и чувственной, с вьющимися каштановыми волосами и большими карими глазами. Когда Торренс однажды попросил Джоан назвать двух людей, с которыми она больше всего хотела бы познакомиться, Фил обошел рок-промоутера Билла Грэма[270] и занял первое место. Не ставя Джоан в известность, Торренс от ее имени написал Филу рекомендательное письмо, а тот сразу перезвонил и пригласил ее в гости. Джоан вспоминает свой приезд в апреле 1977 года:
«Ехать надо было двенадцать часов. Я приехала туда уже ночью и позвонила по телефону, Фил сказал: «Заходите». Нужно было позвонить в ворота, чтобы войти. Он жил наверху, и там за углом лестницы торчала голова. Оказывается, это было Фил. Он увидел меня, подошел: «О! О!» – и убежал. На самом деле он сказал: «Вы Джоан Симпсон?», а я ответила: «Да, а вы – Филип К. Дик?» И уже после этого он воскликнул: «О! О!» Я пошла за ним, и, когда я добралась до его квартиры, он говорил по телефону с Джетером, напевая: «Она красотка, она красотка…»[271]
Мне сразу стало так спокойно. Он, конечно, не был суровым или пугающим человеком, каким, как я думала, он мог бы быть. Возможно, чокнутым, но таким ребячливым и ничуть не угрожающим. Это очень многое говорит о Филе – он был как-то естественно очень искренним и наивным. Это, в сочетании с множеством безумств, физических и эмоциональных проблем и с таким обилием умственной энергии и гениальности, делало его самым необычным человеком, которого я когда-либо встречала.
Мы долго разговаривали. Он сказал мне, как рад, что мне не пришлось долго тащиться пешком. Хотел узнать, замужем ли я, есть ли у меня бойфренд. В то же время – очень по-джентльменски, без гадких намеков. Он был просто ужасен, когда суетился – это действительно не в его стиле. Он сказал мне: «Вот ваша комната, вы можете остаться здесь, запереть дверь, если хотите». Да, я осталась там. На неделю. Это было началом наших отношений.
В ту самую первую ночь Фил говорил о «Зебре» и тому подобных вещах – он был плоть от плоти своих романов. Это было удивительно. Я сказала ему, что когда впервые начала читать его вещи, то подумала, что это не вымысел в обычном смысле слова. Я до сих пор так думаю. Он не был тем человеком, который вдохновился идеей рассказа или романа и написал его. Это был личный опыт.