Хотя сюжет романа сфокусирован якобы на епископе Арчере, это его невестка Энджел Арчер, практичная и нежная, вдова в свои тридцать с небольшим лет, которая управляет музыкальным магазином в Беркли, полностью доминирует в повествовании. Ключевым вдохновением для Энджел была дочь Лора (чье второе имя – Арчер). Донна, великая любовь Фила времен Санта-Венеции, была еще одной моделью для этого персонажа, согласно «Экзегезе». Но эти реальные модели переросли в нечто большее. Простое превосходство Энджел над абстрактными размышлениями епископа дали Филу ощущение, что он наконец примирился с женским началом, anima, внутри себя. В «Экзегезе»: «Когда Бог смотрит на меня, он видит Энджел Арчер, потому что это то, чем сделал меня Христос: новая жизнь: новое рождение. [Женский] голос ИскИна – это голос моей собственной души».
Восторг от создания образа Энджел Арчер заставил Фила снова жаждать обрести статус автора «мейнстрима». Если «Арчер» будет хорошо принят, то появится шанс, что двери перед Филом, наконец, откроются. В письме Галену от июня 1981 года Фил допускал, что исключение его из основного литературного потока «было трагедией, и очень длительной трагедией моей творческой жизни». Он предложил посвятить себя в дальнейшем усилиям в «мейнстриме» и попросил совета своего агента. Письмо Галена в ответ было сдержанным: он преданно убеждал Фила отказаться от фантастики, если он сам того пожелает. Но сердце Галена на самом деле не лежало к этому. В интервью Гален вспоминает:
Вот что я пытался сказать в том письме: не переставайте писать научную фантастику. Я не был в состоянии это сделать – чувствовал, что это разобьет его сердце. Если бы он дожил и увидел, что «Арчер» не имел успеха, и «Арчер» неудачен, это было бы очень тяжело: повторение 1958 года снова и снова. Я должен был бы представить его следующий мейнстримный роман двадцати пяти издательствам и получить двадцать пять отказов.
На мой взгляд, его «реалистическая» проза не была и на одну десятую так хороша, как его научная фантастика. Это нельзя было сказать ему в лицо. Теперь он мертв, и он мученик, и это комфортная точка зрения – на Фила как на человека, который мог бы быть «серьезным» писателем, но грязная гнилая издательская индустрия никогда не давала ему шанс. Я не думаю, что это так.
Скромный тираж «Трансмиграции Тимоти Арчера» не разошелся, даже хотя он был опубликован весной 1982 года, сразу после смерти Фила. Переиздание в мягкой обложке в 1983 году принесло небольшую прибыль. Его впоследствии опубликованные «мейнстримные» произведения получили такую же низкую прибыль и тихое уважение.
Подозревал ли Фил худшее? В августе 1981 года в письме к Галену Филу казалось, что он избавился от мечты о «мейнстриме». «Да, я думаю, что я буду продолжать писать фантастические романы. Это у меня в крови, и мне не стыдно быть автором НФ». Он «боролся» с The Owl in Daylight, представляя разные сюжеты в письмах к Галену и Хартвеллу и размышляя о «склеивании» их всех. В одной из версий структура дантовских Inferno – Purgatorio – Paradiso[306] образует фон рассказа об ученом, заключенном в парке аттракционов разгневанным компьютером. Только решив этические дилеммы, ученый сможет, оказавшись в теле мальчика, достичь Paradiso и вспомнить свою истинную сущность. Парк включает в себя атмосферу Беркли и фигуру Тони Бучера, который помогает мальчику стать писателем-фантастом.
Другим элементом сюжетного «варева» в The Owl in Daylight был Ditheon – слово, которое приснилось Филу в июне 1981 года. Благотворное лекарство появилось в этом сне в виде цилиндра с этикеткой, на которой надпись – намек на «Убик»! – «ДИТЕОН». Утром Фил набросился на справочники и, сделав грамматический разбор, выявил греческие слова: di (два) и theon (бог). В «Экзегезе» Фил ликовал: «Термин – понятие – Дитеон – это полное, абсолютное, всеобщее, точное, отчетливое, окончательное, предельное объяснение «2–3–74». Человек, одержимый Дитеоном, объединил в себе две предшествующие формы божественной мудрости – справедливость Торы и благодать Христа – в третью и высшую духовную мудрость – возвращение к чистому бытию, выраженному в концепции идей Платона. В июльском письме Фил объяснял: «Как человек относителен андроиду, так и Дитеон относителен человеку».
Какую роль Дитеон должен будет играть в The Owl in Daylight? Фил почти никогда этого не касался. Если бы он еще пожил, пришло бы время для лихорадочной двухнедельной работы, которая окончательно решила бы такие вопросы. В интервью, которое он дал своему другу Гвену Ли в феврале 1982 года, всего за несколько дней до первого из тех инсультов, что убили его, Фил предложил вариант, который должен был стать окончательной версией сюжета The Owl in Daylight. Главный герой – композитор, откровенно вдохновленный Бетховеном, который, как считал Фил, сочинил свою самую лучшую музыку после того, как стал глухим. Такое возможно, полагает Фил, потому что музыка – это концептуальный акт, обрабатываемый правым полушарием мозга.
Композитор Эд Фирмли живет в захолустье, может быть, в Орегоне. Он относится к типу странных неудачников – бездарный музыкант, который зарабатывает на жизнь сочинением саундтреков для дешевой кинофантастики. Затем он внезапно меняется: «У них есть этот по-настоящему тухлый научно-фантастический фильм об этом детективе, который выслеживает этих андроидов». (Пародия на «Бегущего по лезвию».) Фирмли «пишет слащавую партитуру к этому фильму. […] И теперь его легко выследить, потому что он хорошо известен». Кто выслеживает Фирмли? Пришельцы с планеты, на которой музыка – или любой звук – неизвестны. Цвет является основой их языка. Один такой инопланетянин обнаруживает музыку посредством религиозного опыта и прибывает на Землю, чтобы научиться ее сочинению. «Я должен писать с точки зрения существа, которое использует цвет в качестве языка, и для кого эта сокровенная планета подобна отысканию Бога». Фирмли – невольный объект этого священного поиска. «Пришелец решает имплантировать себя в виде биочипа и войти в симбиоз с мозгом человека-носителя». Фил не предоставляет концовку The Owl in Daylight, но формулирует ее конечную тему:
Проблема в том, хочет ли человек симбиоз своего мозга с пришельцем? Я могу сделать это центральной темой. Ты меня подлавливаешь, когда я в действительности выстраиваю роман. Это самая важная часть написания книги, чем я сейчас и занимаюсь. Мы меняем точки зрения. Человек, который является композитором, будет идеальным хозяином для этого пришельца. […] Он находится там, чтобы наслаждаться музыкой. Это трансцендентальный религиозный опыт.
Смысл названия? «Совы не могут видеть при дневном свете, они сбиты с толку. Это просто означает человека, чье суждение затуманено».
Идеи для «Совы» приходили и уходили, но Фил не мог заставить себя начать писать. Фил признавался в письме: «Боюсь, я откусил больше, чем смогу прожевать; я устал, работая над «ТРАНСМИГРАЦИЕЙ ТИМОТИ АРЧЕРА» […], и просто сбиваюсь с шага». Фил боялся, что последует за судьбой Херба Холлиса и друга с Пойнт Рейес, автора вестернов Билла Кука – оба они умерли в начале среднего возраста от сердечных приступов. Затем, в начале сентября, Фил прочитал в информационном бюллетене издательства Berkley Books о том, что два их автора перенесли сердечные приступы, один со смертельным исходом. Его ответ был отчаянным:
После того как я прочитал новости […], я перестал делать заметки для своего нового романа, лег спать, встал, поехал в продуктовый магазин, поехал домой и протаранил опорную колонну в нашей подземной парковке. Мое подсознание сказало мне: «Хватит». Я знал, что собираюсь врезаться в опорную колонну, и даже после удара я продолжал двигаться; я хотел ударить ее. Я хотел протестовать против тех двух сердечных приступов […]; я хотел протестовать против собственного порабощения, когда я десятилетиями должен писать для того, чтобы оплатить супружеские алименты, алименты на детей, отправить старшую дочь в Стэнфорд, моего младшего мальчика в частную школу, купить моей бывшей жене Тессе дом за 150 тысяч долларов, когда меня подгоняют сроки, когда надо брать напрокат смокинг для гала-премьеры «Бегущего по лезвию»; все эти междугородние телефонные звонки, все эти ответы на письма читателей, которые планируют совершить самоубийство и хотят, чтобы я отговорил их от этого, потому что я написал о своей попытке самоубийства в «Валисе», и они знают, что я их пойму. Я понимаю. Я понимаю, что расплата для писателей – и редакторов тоже! – которые работают день за днем по шестнадцать часов в сутки, семь дней в неделю, – это […] не счастье, а внезапная смерть или полная нетрудоспособность; они, как сказал Иисус, словно «отцы ваши ели манну в пустыне и умерли»[307].
Авария вызвала травму ноги, и ему было трудно ходить даже вокруг дома. Сильное физическое проявление эмпатии и ярость были неотъемлемыми чертами характера Фила. Когда он узнал об убийстве в 1981 году президента Египта Анвара Садата, Фил раздавил алюминиевую банку с газировкой и порезал себе запястье. Это были протесты на грани самоубийства, но они быстро заканчивались. Фил хотел жить. Он с нетерпением ждал премьеры «Бегущего по лезвию», запланированной на середину 1982 года, и, несмотря на его жалобы, деньги не были главной проблемой. Но Фил был уставшим – и более чем уставшим. Он жаждал искупления для себя и для мира.
Бесконечные объяснения «2–3–74» оставляли его накуренным и пьяным, и он это понимал. Через неделю после аварии он написал Галену, приложив одну страницу «Заключительного заявления» об «Экзегезе». Его сопроводительное письмо объяснило, что «2–3–74» реально, «но что это, я просто не знаю, и я не ожидаю когда-либо узнать». В «Заключительном заявлении» он признает свое невежество, но утверждает, что возможна не просто вера, а именно знание об истинной «гиперструктуре» Вселенной. Новый биологический вид с более высоким уровнем осознанности, чем люди, может эволюционировать, и «гиперструктура» «активно участвует» в этой эволюции. «Это является метасущностью в прямом смысле и представляет собой обширную, насущную тайну, заслуживающую нашего глубочайшего внимания».