Десять дней спустя Священная коллегия собралась в одной из комнат в замке Неаполя. Карл II предложил кандидатуру Орсини, который отказался. Во втором туре голосования был избран Бенедикт Каэтани. Колонна проголосовала за него из оппортунизма. Каэтани принял имя Бонифаций VIII. Это был странный выбор, поскольку Бонифаций VII[138], папа с 974 по 985 год, был избран не легитимно и даже обвинен в смерти своих предшественников, Бенедикта VI[139] и Иоанна XIV[140]. Новый Папа поспешил покинуть Неаполь и, несмотря на суровый сезон, отправился в Рим, проезжая через свой родной город Ананьи, о котором сохранилась славная память! Его коронация состоялась 23 января 1295 года в соборе Святого Петра в Риме. Первым делом он отправил легата Симона де Больё во Францию, чтобы примирить Филиппа Красивого с Эдуардом Английским. Новый Папа прочно взял на себя управление Церковью. Он отменил положения, принятые Целестином V, опозорил своих сторонников и сторонников Карла II, не забыв и кардиналов Колонна. По своему обыкновению, он поспешил обеспечить свою семью. Это было только начало, но уже шептались, что его избрание было незаконным, поскольку отречение Целестина V было недействительным по каноническому праву и было вырвано у него под давлением. Надо сказать, что его отношение к своему предшественнику вряд ли могло успокоить клеветников.
Сразу после своего избрания Бонифаций VIII увидел, как бывший понтифик преклонил перед ним колени и смиренно попросил разрешения вернуться в свою келью в Сульмоне. Бонифаций отказался; он опасался интриг короля Неаполя и, еще больше, популярности старого отшельника. Последний скрылся, несомненно, благодаря заинтересованным сообщникам. Бонифаций послал своего камергера с приказом вернуть беглеца, если потребуется, силой. Целестин протестовал. Он вспомнил свое торжественное заявление Священной коллегии: он ушел в отставку, чтобы вернуться к уединению. Он умолял, со слезами, клялся соблюдать вечное молчание и никого больше не видеть. Выслушав его камергер пошел доложить о выполнении приказа Бонифацию. Отшельник обещал ждать его возвращения, но, поняв, что ничто не успокоит нового Папу, сбежал. В течение нескольких месяцев он бродил по горам, везде его признавали и почитали как святого. Видя, что след его потеряли, он попытался отправиться в Грецию, надеясь удалиться на маленький остров, чтобы исчезнуть, наконец, из этого мира, который мучил его! Он нашел лодку и отправился в путь наугад. Шторм заставил его укрыться в порту Вести. Его снова узнали. Но на этот раз капитан города арестовал его и отвез обратно в Рим. Бонифаций VIII допросил его, желая понять причины его отчаянного бегства. Поскольку Папа был отпетым реалистом, он не мог поверить в призывы веры, в муки исключительной души. Святость отшельника не произвела на него сильного впечатления. Там, где была только любовь к Иисусу Христу, он увидел политические намерения. Он держал бедного Целестина под пристальным наблюдением, а затем отправил его жить в подземелье замка Фульмона под охраной тридцати солдат.
Старик попросил в качестве одолжения, чтобы в зале этой темницы, которая все еще была слишком роскошной для его скромности, была построена такая же убогая келья, как в Сульмоне. Все потеряли к нему интерес. Целестин умер 4 мая 1296 года. Бонифаций VIII устроил для него пышные похороны. Смерть Целестина списала все; Бонифаций считал, что это обезоружит его противников. Однако это имело обратный эффект: Целестин стал мучеником и жертвой. Бонифация считали ответственным за его несчастную смерть: его открыто обвиняли в том, что он ускорил ее. Бонифаций презирал эти нападки. Полный своего превосходства, жаждущий играть великую роль, он сметал препятствия, отбрасывал неугодных и доминировал в Священной коллегии, быстро забыв о том, что когда-то рассчитывал на ее голоса при избрании. Он хотел стать равным Григорию Великому[141] и Иннокентию III. Его великой идеей было начать новый крестовый поход христианства. Для этого ему нужна была поддержка короля Франции. Отсюда его забота о скорейшем восстановлении мира между Филиппом и Эдуардом. Все остальное, то есть интриги Колонны и Священной коллегии, вражда римлян и неаполитанцев, было в его глазах просто мелочью.
II. Булла "Clericis laicos"
Во дворце Кватросанти, который Бонифаций VIII занимал недалеко от Латерана, серия фресок повествовала о жизни Святого Сильвестра[142] и, в частности, показывала Константина[143], оставляющего наследство Западной империи преемнику Святого Петра. Для Бонифация эта картина была не просто воспоминанием о легендарном прошлом, не просто символом, а живой, настоящей реальностью! Она просто показала ему его обязанности в том, что он считал важным. Он считал, что Папа должен быть не только духовным лидером Запада, но и королем королей. Как наместник Христа, он считал, что имеет право дать Западу импульс, в котором он нуждается, и, следовательно, право влиять на международную политику и, в этом контексте, лично вмешиваться в управление государствами. Этот тезис не был новым, напротив, он был частью давней традиции. Такой Папа, как Иннокентий III, не видел свою миссию в другом свете, но его необыкновенные таланты и обстоятельства позволили ему это сделать. Бонифаций VIII не понимал, что времена изменились. Смуты в Италии, разрушение Иерусалимского королевства, восстание сицилийцев, отказавшихся отречься от своего арагонского короля, оппозиция Колонны, прогресс иоахимизма[144], разделившего францисканский орден, и потрясения в Европе были, в его глазах, лишь политическими проблемами, тогда как они отражали глубокие изменения в менталитете. Даже если бы Бонифаций VIII был блестящим и по-настоящему вдохновенным папой, он не смог бы восстановить временное верховенство Святого Престола. Эпоха прошла. Народы уже осознали себя. Государства приобрели слишком много светских структур. Конечно, никто и не думал оспаривать уникальную миссию, возложенную на Верховного Понтифика. Но для того, чтобы достичь своей полноты и цели, она должна была быть одухотворена. Арбитраж Папы в конфликтах или при угрозе конфликтов охотно допускался и даже был желателен, при условии, что он не был навязан. Бонифаций VIII не воспринимал эти нюансы, а если и воспринимал, то презирал их. Он был очень умным, образованным и культурным человеком. Он был первоклассным диалектиком. Но гордость, усугубленная самоуверенностью, заслонила его качества. Он страдал от камней в очках. В кризисные периоды у него случались непримиримые вспышки, сокрушительные истерики, он был не в состоянии контролировать свои нервы. Более того, его моральный авторитет не был таким, чтобы нивелировать его недостатки. Его вступление в понтификат, смещение и смерть его предшественника сделали его подозрительным. Его воспринимали не столько как духовного отца христианства, сколько как суверенного государя самого обычного типа.
Ссора с Филиппом Красивым возникла из-за денежного вопроса, который превратился в вопрос принципа из-за отсутствия у Бонифация VIII уравновешенности. Чрезвычайные налоги на духовенство, или decima, которые папы даровали королям, в принципе предназначались для финансирования крестовых походов. Так, Филипп Красивый продолжал собирать decima, предоставленную для крестового похода против Арагона, несмотря на то, что он отказался от войны против этого королевства. Однако перед смертью Николай IV отказался дать свое согласие на это, считая, что церковные средства используются не по назначению. Во время долгой вакансии апостольского престола и неопределенного понтификата Целестина V, Филипп Красивый прибегнул к покладистости провинциальных советов и таким образом получил новые decima. Надо сказать, что провинциальные советы были раздроблены и вряд ли могли противостоять требованиям посланников короля. Когда началась франко-английская война, Филипп Красивый хотел получить больше, чем один или несколько decima. Он созвал собрание епископов и баронов, которые согласились на взимание общего налога в размере пятидесятой части. Этот налог был добавлен к decima, проголосованному, не без неохоты, провинциальными синодами. В Рим были направлены протесты, в которых слишком послушные прелаты были ласково сравнены с "бессловесными псами" из Писания, а Филипп Красивый — с фараоном! Бонифаций VIII получил манифест-обвинение, который был представлен как исходящий от всего духовенства Франции. Манифест напоминал о принципах церковного иммунитета; обвинял светских князей в отторжении имущества "нищих распятого Христа", а клириков — в том, что они не осмеливаются говорить правду "из страха потерять благосклонность мира", другими словами, в том, что они дают плохие советы королям. Папу Римского умоляли положить конец этому беззаконию. Бонифаций VIII не знал, что делать. Он увидел в этих жалобах возможность утвердить свою власть и тут же зажегся этой идеей. Однако, поскольку он был прекрасным юристом, он хотел подкрепить декрет, который он планировал отправить епископам, вескими аргументами. Он нашел его в работе Гийома Дюрана[145], выдающегося канониста, для которого не существовало различия между родовым имуществом клириков и церковным имуществом. Гийом Дюран пошел дальше: он отверг любое участие духовенства в расходах, представляющих общий интерес, как невыносимую кабалу. Он сослался на текст Грациана[146], в котором говорится о "ненависти" мирян к духовенству. 24 февраля 1296 года Бонифаций опубликовал буллу[147]