Остальной диалог был составлен из похожих рассуждений. Очевидно, что королевские советники не могли взять такой же агрессивный тон. Благоразумие призывало их быть более умеренными. Был составлен ответ Бонифацию VIII. Похоже, что об этом не было официально сообщено Папе Римскому. Вероятно, ответ была распространен среди его окружения, неофициально, чтобы Филипп Красивый мог дезавуировать ее в случае необходимости.
До появления духовных лиц, — откровенно заявлялось, — король Франции должен был заботиться о защите своего королевства от коварных замыслов врагов и отнимать у них все ресурсы, которые они могли использовать для того, чтобы сделать свои нападения более грозными. Соответственно, король запретил вывозить из королевства лошадей, оружие и деньги, но оставил за собой право выдавать лицензии на вывоз с твердым намерением выдать их, если будет установлено, что вывозимые предметы принадлежат священнослужителям и что их вывоз из королевства не послужит на пользу врагам. Король Англии, "дражайший сын Папы", арестовывает не только имущество священнослужителей, но и лично их, и, тем не менее, Господин Папа не объявляет его отлученным от церкви. Святая Мать Церковь, невеста Христова, состоит не только из клириков, но и из мирян; как есть только одна вера, только одно крещение, так есть только одна Церковь, которая включает всех верующих…".
"… Что касается многих особых свобод, не Церкви, невесты Христовой, а ее служителей, то они были предоставлены конституциями Суверенных Понтификов с разрешения или терпимости государей, но они не могут отнять у последних право управлять и защищать свои королевства и принимать меры, которые, по мнению мудрых людей, считаются необходимыми или полезными для этого управления или защиты, согласно слову Господа нашего к Понтификам Храма: "Отдавайте кесарю кесарево, а Богу Божье…".
Автор этого ответа, или аргументированной заметки, был тогда удивлен тем, что наместник Иисуса Христа запретил клирикам помогать королю защищать его королевство, в то время как он не запретил им расточать свое имущество в роскоши и тем самым подавать дурной пример. Очень умно он спросил, почему бы священнослужителям не внести свой вклад в защиту королевства, хотя бы для того, чтобы избежать опустошения их собственного имущества и имущества церкви.
Он также отвечал на прямые нападки Бонифация на экспансионистскую политику французского короля:
"Мы поклоняемся Богу с верой и обожанием, почитаем Его Церковь и ее служителей, но не боимся угроз неразумных и несправедливых людей, ибо перед лицом Бога, благодаря Его помощи, справедливость всегда будет найдена в нас. Король Англии, некогда наш вассал, не ответил на наш вызов, его земли справедливо конфискованы[152]; что касается короля Германии, что он может просить более разумного, чем предложение, сделанное ему о делимитации четырьмя арбитрами, два из которых выбраны им самим? Если он жалуется за графство Бургундия, то это без всяких оснований; мы приобрели его после официального объявления войны, в котором он высказывал самые серьезные угрозы. Разве мы и наши предшественники не предоставили Церкви те огромные блага и льготы, которые обеспечивают ее служителям более широкое и славное положение, чем в других королевствах? Пусть она боится навлечь на себя упрек в неблагодарности…".
Филипп Красивый вел выигрышную игру. У него был своего рода тайный агент на месте, или, по крайней мере, очень ценный информатор: Пьер де Парэ, аббат из Шези. Он был хорошо осведомлен о трудностях Бонифация VIII, об ухудшающейся ситуации в Риме и о заговорах, замышляемых семьей Колонна. Последние обвиняли Папу в ереси. Они оспаривали его легитимность и предлагали королю Франции защищать "честь Бога" и веру. Королевские советники уже выстраивали дело против Бонифация, с нетерпением собирая все, что можно было использовать для его уничтожения и даже для очернения его памяти. Конечно, в их рвении служения королю было что-то непримиримое, зловещее; казалось, что все чувства исключены из их методов.
Притворившись, что забыл буллу "Ineffabilis amor" и содержащиеся в ней обидные упреки и ведет себя как покорный сын Церкви, Филипп Красивый послал аббата Шези в Рим, чтобы предостеречь Бонифация от дурных слухов о нем. Бонифаций не был одурачен, но не смог сдержать себя:
— Бесстыдник, — крикнул он, — ты, злой монах, уходи и покинь мой двор! Господи, посрами меня, если я не посрамил гордость французов! Я вижу, что вы, именем вашего короля, в дружеских отношениях с Колонна. После их гибели я смещу вашего короля и посажу на трон Франции другого! Мой сын, король Карл, который находится здесь, и все другие христианские короли будут со мной против вашего короля.
Это, по крайней мере, те слова, которые были переданы Пьером де Парэ. Как бы Бонифаций ни был гневен, сомнительно, что он высказался в такой форме. Более того, его гнев быстро утих. Он опасался интриг Колонна и, должно быть, думал, что если они угрожают его безопасности, то лучшей поддержкой для него по-прежнему будет король Франции! Кроме того, чтобы покончить с сицилийскими делами, ему нужны были деньги. Но Филипп Красивый, со своей стороны, нуждался в decima не меньше. Поэтому Бонифаций решил сделать первый шаг и отправил Карлу II Анжуйскому во Францию письмо с необычайно мягкое по тону. Оно было датировано 7 февраля 1297 года и начиналось следующим образом:
"Дорогой сын, среди моментов, отведенных тебе божественным благочестием, твое королевское высочество соблаговолит даровать нам день, когда под оком Божьим он тщательно проверит искренность нашей привязанности и посвятит свое внимание и мудрость спасительным советам и отеческим упрекам, с которыми мы к нему обратились. И тогда, дает нам уверенность Тот, Кто является автором спасения царей, вы найдете новую причину для благодарности нам, вашему духовному отцу и Римской Церкви, вашей матери…".
Далее он объяснил причины, побудившие его издать буллу "Clericis laicos":
"Устав слушать жалобы прелатов и церковных сановников на незаконное обременение налогами, вопреки церковному запрету, Папа опубликовал общее распоряжение, чтобы возобновить защиту, которую полагают каноны против этого злоупотребления, подкрепляя ее более строгими санкциями. Но напрасно выдавать это напоминание о принципах права за меру, направленную против короны или вызванную желанием причинить ей вред…".
Несомненно, что булла не была направлена исключительно против злоупотреблений Филиппа Красивого, поскольку король Англии предъявлял такие же требования к своему духовенству.
Затем, ссылаясь на буллу "Ineffabilis amor", которая была предметом конфликта, он дал неожиданное толкование: признавая право Филиппа принимать меры, полезные для защиты своего королевства, он попытался оправдать содержащееся в ней "милосердное" наставление. Папа закончил следующим образом:
"Если вы не проявите чрезмерной враждебности, эта же Церковь, ваша мать, раскрыв свои объятия вам, как любимому сыну, с радостью окажет вам необходимую помощь и докажет свою привязанность обилием своих милостей".
Было ли это достаточно ясно? В другом письме Бонифаций намекнул, что, если он получит удовлетворение, он не откажется дать разрешение на брак одного из сыновей короля с наследницей Бургундского графства, а также на причисление Людовика IX, его деда, к лику святых.
Булла "Romana mater Ecclesia", которая сопровождала эти письма, дала настолько обширное толкование предыдущих решений ("Clericis laicos" и "Ineffabilis amor"), что на практике отменила их. Она разрешала королевским чиновникам подавать прелатам просьбы о пожертвованиях в казну, а прелатам — предоставлять любые ссуды и займы: при условии, что это не будет систематическим налогом на их доход. На церковные земли и имущество распространялось общее право, как и на доходы и имущество священнослужителей, которые женились, чтобы избежать налогообложения. В случае крайней опасности король освобождался от разрешения Святого Престола. Короче говоря, Папа отступился от всего что ране требовал. Однако в другом послании, адресованном духовнику Филиппа и епископу Осерра, он предписывал помиловать короля, поскольку некоторые утверждали, что он подвергся отлучению за сбор церковных средств для обороны королевства. Приговор будет оставлен в силе, если король будет упорствовать в своем отказе. Как видно, Папа уступал в главном, но пытался сохранить лицо. Филипп Красивый решил покориться, то есть дать удовлетворение Бонифацию по поводу вывоза серебра в Рим. Более того, это решение соответствовало его нынешним интересам. Граф Фландрии, подстрекаемый Эдуардом, только что нарушил клятву верности. К конфликту с Англией добавилась Фламандская война. Филипп не мог позволить себе враждовать с Святым Престолом.
31 января 1297 года главные французские епископы, внушенные советниками Филиппа или им самим, обратились к Папе с письмом, в котором предоставили ему всю необходимую информацию по фламандскому делу:
"Нарушая клятву, которой он обязался служить королю в настоящей войне, он (граф Фландрский) воспользовался присутствием посланников королей Англии и Германии, которые притворились, что приехали, чтобы принять участие в мирных переговорах, к которым король склонился из почтения к Римской церкви, заключать союзы и соглашения, которые сделают его землю, расположенную на границах королевства и в окружении врагов, местом вооружения тех, кто всеми силами стремится к разорению и окончательной гибели королевства и церкви Франции. Он сам ведет подготовку к войне. Король и его бароны попросили присутствующих прелатов и всех жителей королевства внести свой вклад в общую оборону, которая так необходима и так срочна…".
Бонифаций поспешил ответить им буллой "Coram illo fatemur" (28 февраля 1297 года). Это было настоящее признание в любви к "старшей дочери Церкви":
"Перед Тем, Кто знает все тайны, мы признаемся: забота обо всех людях христианской веры и защита вселенской Церкви навязывают себя нашим сердцам, занимают наши мысли; но прославленное королевство Франция и его христианнейшие короли, его церкви, его экклезиасты, его католические жители были для нас с юности предметом особой, искренней и явной привязанности. Все, что касается их процветания и их несчастий, трогает нас, интересует нас, волнует нас, заставляет нас чувствовать беду или радость, потому что мы знаем, что Римская Церковь, наша мать, встречает там больше, чем где-либо еще, преданности и уважения…".