Затем депутация от собрания Нотр-Дам отправилась в Италию. Бонифаций принял его в Ананьи на торжественной аудиенции. Письма, привезенные делегатами от имени трех сословий, не произвели на него никакого впечатления. От его имени кардинал Акваспарта огласил опровержение теорий Пьера Флота. Затем выступил Папа Римский. Сначала он напомнил о древнем и плодотворном союзе между Святым Престолом и королями Франции, затем упомянул о произошедшем разрыве и указал на истинного виновника, которым, по его мнению, был не Филипп Красивый, а Пьер Флот, достойный подражатель того Ахитофеля[174], о котором говорится в Писании: Ахитофел, вероломный советник, натравил Авессалона[175] на Давида[176], своего отца:
Это Ахитофел, — вскричал Бонифаций, — это дьявол или тот человек, вдохновленный дьяволом, которого Бог уже частично наказал, лишением одного глаза, слепой душой, этот Пьер Флот, человек, полный горечи и желчи, который заслуживает того, чтобы быть названным еретиком и быть осужденным, ибо с тех пор, как он стал советником короля, все идет от плохого к худшему, для этого королевства и для этой Церкви…". Спутниками этого Ахитофеля являются граф Артуа — он благородный господин и одно время был нашим другом, но его больше нет. Какой он человек, знает весь мир! — и с ним граф Сен-Поль. И мы хотим, чтобы этот Ахитофель, этот Пирр, был наказан духовно, но мы просим Бога оставить его для нас, чтобы мы наказали его, как подобает…".
Затем он обвинил его в искажении своих мыслей и фальсификации своих декретов, а затем изложил свои истинные намерения, настоящие и будущие, выдавая лицемерие за лицемерие. Однако он не мог не приподнять маску и не объявить о непоправимом:
"… Если король не смирится, не захочет остановиться и не позволит прелатам приехать, мы не поверим им, когда будем наказывать. Наши предшественники свергли трех королей Франции; они могут прочитать это в своих хрониках, как мы читаем это в наших, и как видно из одной из них в Декрете; и хотя мы не стоим веса наших предшественников, поскольку король совершил все злоупотребления, которые совершили те, и даже больше, мы свергли бы короля как плута…".
Как и следовало ожидать, он подтвердил дату созыва собора и обязательство галликанских прелатов присутствовать на нем. К несчастью для Филиппа Красивого, Брюгге только что поднял восстание и расправился с французским гарнизоном. "Брюггская заутреня", похожая на "Сицилийскую вечерню", привела к восстанию во всей Фландрии. 11 июля 1302 года французская армия была разбита при Кортрейке (Куртре), к изумлению всей Европы. Робер Артуа и Пьер Флот погибли: желания Бонифация исполнились! Но прежде всего, катастрофа в Кортрейке изменила баланс сил и поставила короля Франции в вдвойне щекотливое положение: она усилила надежды иностранных держав (в частности, Эдуарда Английского) и сделала его позицию по отношению к Папе более уязвимой. Тем не менее, Филипп попросил Папу отложить созыв епископов, присутствие которых, по его словам, было необходимо, учитывая серьезность ситуации в королевстве. Несмотря на все свои маневры, он не смог помешать половине французского епископата откликнуться на приглашение Бонифация.
Не называя никого по имени, Папа заявил, что те, кто препятствует свободным отношениям со Святым Престолом, будут отлучены от церкви. Похоже, что, несмотря на его желание, обсуждение епископов было недолгим. Все, что получилось в результате, это выразительная и неясная декларация, известная как булла "Unam Sanctam"[177]. Епископы просто утверждали неделимость Церкви и то, что вне этой Церкви невозможно спасение. Несомненно, они посоветовали Папе проявить больше сдержанности. Он согласился отправить легата к Филиппу Красивому для последней попытки примирения и назначил кардинала Лемуана, члена Священной коллегии, пикардийца по происхождению и "друга" короля. Но он дал ему указания, по условиям которых, в зависимости от реакции Филиппа Красивого, он либо освободит его от отлучения, либо пригрозит ему более радикальной санкцией. Это был настоящий ультиматум, который Лемуан должен был предъявить французскому двору. Этот ультиматум, разделенный на двенадцать пунктов, требовал: отмены запрета на поездки епископов в Италию; признания прав Папы в отношении наделения бенефициями; его права посылать легатов в любое место в любое время; распоряжаться церковным имуществом по своему усмотрению и взимать налоги с церквей; обязать князей не захватывать церковное имущество и не злоупотреблять регалиями. Кроме того, кардинал-легат должен был обратить внимание Филиппа на опасность порчи монеты[178] и на проступки королевских чиновников.
Филипп столкнулся с тяжелейшими трудностями. 1303 год стал драматическим для королевства и решающим для его будущего. Флот был мертв, а Ногаре еще не занял его место. Отказавшись на время от теорий покойного Хранителя Печати, король приветствовал кардинала Лемуана. Он не отверг ультиматум. Он подробно изучил его со своими советниками и попытался опровергнуть его пункт за пунктом. Он заявил, что "всем сердцем" желает продолжения взаимопонимания между Римской Церковью и его Двором. Если понтифик не сочтет его ответы удовлетворительными, он примет арбитраж герцогов Бургундии и Бретани, чья привязанность к Святому престолу не вызывала подозрений. Был ли кардинал Лемуан одурачен проявлением этой доброй воли, этим поворотом в политике? Понимал ли он, что Филипп Красивый пытался выиграть время или обезоружить Папу с наименьшими затратами? В любом случае, он отправил ответ в Рим. Бонифаций счел ответ недостаточным, неясным и умозрительным, и послал яростный выговор кардиналу Лемуану, приказав ему принудить короля высказаться четко и без промедления. "Пусть он отменит непотребства и исправит то, что сделал, — писал он, — иначе объявите ему и огласите, что он лишен святых таинств".
Это говорит о том, что отлучение Филиппа Красивого от церкви все же было лишь косвенным и теоретическим. Оно вступало в силу после того, как легат уведомлял короля и публиковал во всех церквях. Последствия могли быть грозными, особенно после поражения при Кортрейке и из-за вполне реальных угроз королевству. И именно эта ситуация ободрила милосердного Бонифация.
VII. Нападение на Ананьи
Бонифаций VIII заблуждался. Филипп Красивый уже изменил свой план. Его покорность была притворством. Он вернулся к тактике, которую отстаивал Флот, и к идеям Колонны, укрывшегося во Франции. Речь шла уже не о том, чтобы Филипп играл в игры с легатами, а о том, чтобы нанести решающий удар. Поскольку Папа утверждал, что низлагает непристойных королей, именно о его низложении должен был вынести решение собор. Это было смелое начинание! Никогда в дни своего всемогущества император Фридрих Гогенштауфен[179] не решился бы на это. К Бонифацию накопилось множество претензий; его врагов было уже не счесть. Не было недостатка в аргументах, чтобы добиться его отстранения от должности, начиная с его сомнительного избрания. Ногаре было поручено составить аргументы против Папы, которые одновременно явились бы обвинительным актом. Филипп обладал искусством инсценировки и проницательностью юриста, который знал ценность свидетельских показаний и то, как их можно использовать. 12 марта 1303 года Ногаре призвали в кабинет в Лувре, где заседал государственный совет, состоящий из короля, Карла Валуа, Людовика д'Эврё, герцога Бургундского, Жана де Шалона[180], Морнэ, Эйселина, епископов Санса, Мо и Невера. Ногаре зачитал свое прошение, в котором он заявил, что кафедру Святого Петра узурпировал лжец, называющий себя Бонифацием! Церковь, сомневаясь в действительности его избрания, желала судить о нем по плодам его понтификата, и он сам дал доказательство своей незаконности. Король должен "подобно ангелу, противостоять злу, которое этот новый Валаам готовился причинить народу". Ногаре основывал свое дело на четырех обвинениях: Бонифаций не был папой, так как занял папский престол как вор и как разбойник; он был явным еретиком и, как таковой, отделен от тела Церкви; он был худшим симонистом, который когда-либо существовал; он совершил такое огромное количество преступлений, что Церковь придет к своей гибели, если не отвергнет его из своего лона.
За несколько дней до этого король подписал жалованную грамоту, в которой объявил, что отправляет Ногаре, банкира Муше, магистра Тьерри д'Ирсона[181] и священника Жака де Жассениса "в определенные страны для решения определенных вопросов". Это была секретная миссия, поскольку они имели право вести дела от имени короля с "любым знатным или другим лицом, церковным или светским" и выплачивать денежные суммы, которые они считали нужными, людям, заслужившим благосклонность короля.
Филипп Красивый знал цену секретности. Ни из доклада Ногаре, ни из заключений легистов совета ничего не стало известно Папе. Бонифаций VIII доверил свои последние буллы некоему Никколо де Бьенфайте. Последний не смог доставить их кардиналу-легату. Он был арестован в Труа; его письма были изъяты и доставлены королю. Их чтение побудило Филиппа поторопить события. 13 июня в Лувре собралось собрание прелатов, баронов и докторов университета. Людовик д'Эврё, графы Сен-Поль и Дрё, Гийом де Плезиан[182] (друг Ногаре) представили Филиппу IV просьбу, умоляя его созвать собор для суда над папой. Выступал Плезиан. Он повторил обвинения, выдвинутые Ногаре, добавив несколько довольно нелепых деталей, но таких, чтобы произвести впечатление на аудиторию: Бонифаций одобрил еретические работы Арнольда де Вилланова