— "Вы видите перед собой тех, кто вооружился для вашего уничтожения. Сколько бы их ни было, вы должны уповать на Бога; взывайте к Его защите! И помните, что нашим боевым кличем всегда будет: "Лев Фландрии!".
Священники раздали предсмертное причастие. Каждый солдат взял кусочек земли и поднес его к губам. Эта благословенная земля была также родиной фламандцев. Командиры раздали всем немного еды в качестве легкого завтрака. Приближался решающий момент.
Французы пошли в наступление вдоль дороги на Турнэ. Их армия состояла из десяти отрядов, каждым из которых командовал королевский сановник или знатный сеньор: Жан де Бюрла со своими гасконскими, наваррскими и ломбардскими лучниками, коннетабль Рауль де Нель, граф Клермон, Жак де Сен-Поль, губернатор Фландрии, графы д'О, Танкарвиль и Омаль. В "баталии" Робера Артуа, сопровождаемого хранителем печатей Пьером Флотом, находилось не менее тысячи рыцарей. Одним словом, там была элита дворянства. Авангард возглавил Гийом де Моссхер, рыцарь-"лилиеард", который надеялся обогатиться за счет грабежа своих соотечественников.
Фламандские хронисты любят напоминать о предзнаменованиях, возвещавших о грядущем поражении французов. Они сообщают, что вороны летали над головой французов, а голуби садились в лагере Ги де Намюра. Ручной волк внезапно прыгнул Роберу Артуа на горло, а его лошадь трижды встал на дыбы, как бы отказываясь идти вперед. Под их возвышенным пером Кортрейк становится фламандским Бувином. Однако некоторые рыцари могли помнить о катастрофе при Мансуре[224] и смерти отца Робера Артуа. Его сын во всем походил на него: стремительностью, дерзостью, презрением к врагам, а также тем, что никогда не был побежден.
Шателен де Ленс, все еще запертый в крепости Кортрейка, пустил огненные стрелы, чтобы обозначить позицию фламандцев. Роберт Артуа отправил своих маршалов на разведку местности. Они думали, что одно их появление вызовет страх в рядах противника. Но что они увидели? Стена лучников и пехотинцев, которые ждали с поднятыми goedendag[225]. Это был первый сюрприз, и Роберу Артуа посоветовали отложить сражение до следующего дня, так как ополченцы, не имея достаточного количества продовольствия, сами разойдутся.
— Мы превосходим их числом, — резко ответил Роберт, — мы верхом, они пешком; у нас хорошее оружие, у них его нет, и что мы не двинемся на наших врагов, уже застывших от ужаса!
Французы перегруппировались в три отряда: первый под командованием Робера Артуа, второй — коннетабля де Неля и третий — графа Сен-Поля[226]. Французские лучники и арбалетчики начали интенсивный обстрел и фламандцы начали отступать. Один из рыцарей окликнул Робера Артуа:
— "Сир, эти негодяи сделают все за нас, пока им принадлежит честь дня! Что останется дворянам?
Другие, более мудрые или лучше разбирающиеся в тактике, советовали ему подождать, пока лучники не потеснят фламандцев, прежде чем вводить в бой кавалерию. Коннетабль придерживался такого же мнения.
— Клянусь дьяволом, — прорычал Роберт, — это советы ломбардских менял, а у вас, коннетабль, все еще шкура волка!
Он нанес это оскорбление Раулю де Нелю, потому что дочь последнего вышла замуж за сына графа Фландрии.
— Сир, — ответил констебль, — если вы пойдете туда, куда иду я, вы пойдете гораздо быстрее.
То, что последовало за этим, было точным повторением битвы при Мансуре, а также, к сожалению, предвестием Креси и Азенкура. Коннетабль и его "баталия" мчались как черти, расталкивая французских пехотинцев, которые отбирали победу у рыцарей! Увлеченные своим порывом, они прорвали фламандские окопы и прорвались сквозь их ряды. Рауль де Нель бросился на Вильгельма фон Юлих и сбил его с лошади. На какое-то время считалось, что знамя Фландрии пало. Воспользовавшись этим, шателен де Ленс совершил вылазку из замка и обошел корпус Ги де Намюра. Фламандцы, видя, что их атакуют с двух сторон, начали отступать. Некоторые беглецы бросились вплавь через Лис. Ги де Намюр, повернувшись в сторону аббатства Нотр-Дам де Грёнинг, вдруг вскрикнул:
— Святая Царица Небесная, помоги мне в этой опасности!
Этот призыв возродил мужество фламандцев. Французов выбили из лагеря и загнали в болото у ручья. Там погибли коннетабль де Нель, Жак де Сен-Поль, который льстил себе, что блестяще отомстит за резню в Брюгге, и хранитель печати Пьер Флот. Вильгельм фон Юлих покинул сражение весь в ранах. Однако его оруженосец поднял знамя господина и стал кричать «Юлих всё ещё здесь». Французские военачальники посчитали, что победа была уже достигнута, поскольку коннетабля видели смело прорвавшимся через фламандские линии. Не понимая, что происходит, Робер Артуа хотел довершить разгром. Его предупредили, чтобы он остерегался рва, прикрытого ветками. Он закричал:
— Пусть мои последователи следуют за мной!
И этот безумец повел отряд прямо в ров. Он так хорошо пришпорил своего коня, что перескочил через него и захватил знамя Фландрии. Но в дело вступили goedendag. Сброшенный на землю, окруженный врагами, он закричал:
— Я сдаюсь! Я сдаюсь! Я граф Артуа!
Они сделали вид, что не понимают и убили его. Ги де Намюр прибыл слишком поздно, чтобы спасти его жизнь. Весь отряд Артуа постигла та же участь. Рыцари, увлекаемые галопом своих коней, падали в ров и гибли, не сумев подняться. "Баталия" графа де Сен-Поль осталась на месте и не вступила в сражение. Граф Ангулемский[227] умолял Сен-Поля отомстить за своего брата и Роберта Артуа. Сен-Поль отказался. Тогда Ангулемский и его друзья бросились вперед. Они были отброшены, но, по крайней мере, спасли свою честь. Когда они вернулись назад оказалось что, Сен-Поль и его люди сбежали. Оставалось только отступать, избегая засад. Фламандцы вышли за линии своих окопов и расправились с десятью или двенадцатью тысячами французских пехотинцев, бежавших через рытвины и заросли.
"С вершины башен нашего монастыря, — говорит Жиль де Мюзис, — мы могли видеть, как французы бежали по дорогам, через поля и изгороди, в таком большом количестве, что нужно было видеть это, чтобы поверить. В окрестностях нашего города и в соседних деревнях было такое множество рыцарей и воинов, измученных голодом, что смотреть на них было страшно. Они отдали свои доспехи за хлеб, но большинство из них так дрожали, что от ужаса не могли положить его в рот".
Поле Groeninghe было покрыто погибшими и ранеными. С них сняли доспехи и оставили голыми на земле. Золотые шпоры рыцарей расценивались как символический приз. Были собраны мечи, копья и щиты. Богатые шатры, возведенные на холме Моссенберг, предметы обихода и блюда, которые в них хранились, стали общей добычей. Знамена, некоторые из которых были прославленными, были собраны и переданы Ги де Намюру и Вильгельму фон Юлих. На следующий день монах из Уденаарде смиренно попросил у них разрешения похоронить Роберта Артуа, которое они дали. Монах нашел тело Роберта, пронзенное тридцатью ударами. Он похоронил его, как мог, в своем бедном монастыре. Но соратники Роберта продолжали лежать в траве Groeninghe. Как писал Примат в своей великой хронике: "И вот, к великой скорби, все обнаженные тела стольких знатных людей остались на месте, лишенные погребения. Звери полевые, псы и птицы пожирали их".
Победа при Кортрейке уничтожила фракцию "лилиеардов". Гент триумфально приветствовал Ги де Намюра. Но его задача была выполнена лишь наполовину. Теперь речь шла об освобождении мест, которые все еще удерживались французами. Лилль капитулировал 6 августа. Вскоре знамя с изображением льва заменило знамя с лилиями в Дуэ и Бетюне. Фламандские отряды выстроились вдоль границы с Артуа, и стали совершать частые набеги на сопредельную территорию. Филипп Красивый попал в очень тяжелую ситуацию; у него не было армии; его казна была пуста; конфликт с Бонифацием VIII, усугубленный катастрофой при Куртрее, достиг своего апогея.
V. 1303 год, переломный год
Кортрейк нанес удар по самомнению французов, бывших убежденными в непобедимости своего оружия. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать "Chronique métrique" Жоффруа Парижского[228]. Будучи священнослужителем, возможно, даже клириком королевской администрации он видимо знал людей, которых упоминает в хронике, причем некоторых из них — близко. Он как бы с удовольствием подчеркивает высокомерие и хвастливость Робера Артуа и в значительной степени воспроизводит диалог между графом и коннетаблем, заменяя последнего Пьером Флотом. Он сравнивает поражение при Кортрейке с поражением при Ронсвальсе: Карл Великий оставался в умах людей, и, возможно, "Песнь о Роланде" все еще читали. Он пишет, что элита французского рыцарства подвергла себя "позору и смерти" в этой жестокой схватке, которая, по его мнению, была даже не настоящей битвой, а резней:
И как снопы в августе
Они легли из конца в конец.
Он сожалеет о том, что хорошее зерно уже сжато, а королевство Франция осталось лишь с мякиной. Он упрекает Филиппа Красивого в том, что тот позволил разорить себя банкирам Бише и Муше и обмануть своих "придворных рыцарей", то есть членов своего совета, которых он винит в несчастьях королевства. Он говорит, что Франция "превратилась в притчу" из-за отсутствия лидера, глупой веры и жадности:
Но с нами так много советов
Что вы теряете аллилуйю!
И он предлагает королю вернуть бразды правления, изгнав "законников", которые предают и обкрадывают его. Об этом, конечно, говорили между собой парижские буржуа и дворяне, разочаровавшиеся в своих амбициях. Они ненавидели окружение короля. Считалось, что король позволял маневрировать собой, как "девственница", и попусту тратил время на охоту на оленей. Кроме того, ужасная зима обрушилась на королевство и усилила страдания бедняков.