Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.
Позже Карл помог своему тестю отвоевать Апулию и Калабрию у сицилийцев. Отозванный во Францию Филиппом Красивым, он принял участие в битве при Монс-ан-Певеле. Всю свою жизнь он преследовал химеру получения королевской короны, но так и не получил ничего, кроме иллюзорных титулов. О нем говорили: "Сын короля, брат короля, дядя королей, но сам не король". Он был первым принцем крови и, как таковой, самым внимательным представителем высшего дворянства: не то чтобы он олицетворял, прямо или иначе, какую-либо оппозицию королевской власти, но он во всем разделял мнения благородных господ. Однако его преданность королю была неколебимой, что бы ни утверждали по этому поводу. Более того, во время правления Филиппа Красивого его влияние было относительным. Оно стало преобладающим только после смерти Филиппа Красивого и нашло отражение в осуждении Ангеррана де Мариньи.
Единокровный брат Филиппа Людовик, граф Эврё и Этамп, также был важной фигурой. Совсем не похожий на Карла Валуа, он был блестящим переговорщиком.
К королевской семье принадлежали также юный Роберт III Артуа[257] и его тетя Маго[258], оба пэры Франции и потомки Святого Людовика через своего деда, Роберта I Артуа, который был убит при Мансуре. Сын последнего, Роберт II, был убит при Кортрейке в 1302 году; у него было двое детей, Филипп и Маго. Филипп был смертельно ранен в битве при Фюрне, а графство Артуа было отдано Маго, которая уже стала графиней Бургундии (т. е. Франш-Конте) в результате своего замужества. Филипп оставил сына, Роберта III, который не переставал претендовать на наследство своего деда, хотя обычай наследования в Артуа не допускал принципа представительства. Это привело к бесконечным судебным разбирательствам и ненавистной борьбе между тетей и племянником. В 1309 году, полагая, что конфликт был умиротворен, Филипп Красивый учредил сеньорию Бомон в качестве графского пэрства в пользу Роберта.
Граф Дрё[259] и герцог Бургундский также были приверженцами Капетингов, но последний умер в 1305 году. Знатные сеньоры также тяготели к королю, чьи титулы были не более чем почетными, но давали право войти в совет: великий кравчий Ги де Сен-Поль, камергер, которым точно был графом Дрё, и коннетабль Франции, который после смерти Рауля де Несле стал Готье де Шатийон. Коннетабль еще не был верховным главнокомандующим армиями; на самом деле, его функции были еще довольно плохо определены: их можно было сравнить с функциями военного советника.
Члены совета, конечно же, участвовали в жизни двора. Главные члены совета имели привилегированные отношения с королем из-за порученных им миссий, включая хранение королевской печати. На протяжении всего правления Филиппа Красивого должность канцлера оставалась вакантной. В старой монархии канцлер был несменяемым, в то время как хранитель печати мог быть уволен в любой момент. Здесь мы можем увидеть недоверие Филиппа Красивого и, опять же, его мастерство. Более того, хранитель печати даже не был главой правосудия. Однако, поскольку он контролировал секретариат, его положение оставалось значительным.
II. Чего хочет король, того хочет закон
Со времен Филиппа Августа королевская власть продолжала расширяться за счет феодальной независимости. Эта тенденция усилилась во время правления Людовика Святого, чья деятельность в качестве эксперта в области права была значительной. Тем не менее, решающий поворот был сделан Филиппом Красивым. Интересно отметить, что в тот же период истории Англия развивалась в сторону парламентской монархии в результате уступок, полученных от Эдуарда I, а Франция становилась абсолютной монархией. В прошлом король Франции поручал своим баронам санкционировать законы; он сам принимал законы только в пределах королевского домена. Филипп Красивый обошелся без голосования баронов и принимал законы для всего королевства. Правовед Бомануар[260] выразил это в такой довольно точной формуле: "Когда король издает установление (закон), особенно в своих владениях, бароны продолжают применять старые обычаи в своих землях; но, когда установление является общим, оно действует во всем королевстве, и мы должны знать, что такие установления принимаются очень большим советом, для общей пользы". Это означает, что, издавая общие законы, король был достаточно осторожен, чтобы уважать местные обычаи. На самом деле, посягательства Филиппа Красивого были многочисленными и решительными; помимо права взимать налоги, подчиняясь различным собраниям, король присвоил себе исключительное право законодательной инициативы. Преподавание Дигест[261] в юридических школах значительно облегчило эволюцию власти в сторону абсолютизма.
Однако концепция абсолютной монархии должна быть смягчена и оговорена, поскольку король на самом деле не принимал решения единолично; он не был единственным кто составлял свои указы, а, напротив, окружал себя разнообразными и значимыми мнениями и тщательно рассматривал законопроекты в своем совете. Этот орган, наследник старой curia regis[262], теперь состоял в большинстве из "специалистов". Конечно, принцы и сановники короны, а также некоторые высшие прелаты сидели в нем по праву. Так было с со старшим сыном короля Людовиком Наваррским (а позже с двумя его братьями, Филиппом и Карлом), c братьями короля Карлом Валуа, Людовиком д'Эврё, виночерпием, камергером и коннетаблем. Выбор других членов оставался на усмотрение короля, что объясняет, почему высокопоставленные чиновники общались с простыми камергерами, юристами, финансистами и магистратами. Такое сопоставление, несомненно, отвечало конкретным потребностям, а еще больше — четкому намерению государя. Следует ли говорить о специализации навыков? Конечно, нет: услуги действительно специализированы, а не члены априори. Банкиры Бише и Муше отвечали за переговоры и дипломатические миссии. Аналогично, хранители королевской печати: Пьер Флот или Ногаре. Аналогичным образом, советники, имена которых едва ли можно назвать, отвечали не только за разработку постановлений, но и за выполнение определенных мер, например, в налоговых вопросах и в определенном секторе. Филипп Красивый выбрал их не на основании их рождения или связей, а по их заслугам. У них был проверенный опыт ведения дел. Почти все они прошли cursus honorum[263] перед назначением в совет — являвшимся высшим достижением! Они отличились своей работой и успешным выполнением своих обязанностей или возложенных на них миссий. Они назначались по жалованной грамоте и приносили присягу, после чего им говорили: "Вы клянетесь, что будете верны и преданны королю Франции и его старшему сыну, и будете защищать его тело, его членов и его "terrien honour" (королевство). Если он откроет вам секрет, вы сохраните его; если он попросит у вас совета, вы будете обязаны дать ему добрый и верный совет в соответствии с вашей совестью. Так будет с вами Бог и святые слова". Неизвестно, нарушил ли кто-нибудь из них эту клятву.
Такую же тонкую смесь можно наблюдать и среди легистов, входивших в совет (chevaliers ès lois[264], как говорили), но разве не все они были таковыми? Южные легисты (такие как Ногаре и Плезиан) лишь немного превосходили специалистов по обычному праву к северу от Луары. Аналогичным образом, церковные советники — все они принадлежали к светскому духовенству — придавали определенный вес мнениям, выраженным мирянами, в то время как князья и сановники давали голос дворянству и сдерживали слишком "модернистские" тенденции советников из буржуазии. Однако нельзя сказать, что Филипп Красивый "разделял, чтобы властвовать", в его совете группы интересантов были сбалансированы, а также в нем были представлены три сословия королевства и это было не случайно. Действительно, рыцари закона редко были благородного происхождения; некоторые были возведены в дворянство, большинство же принадлежало к буржуазии. Из этого можно сделать вывод, что единодушие не было правилом, каким бы авторитетом ни обладал Филипп Красивый, и что ему не раз приходилось урегулировать противоречия в совете. Концепция королевской власти Карла Валуа была основана больше на прошлом, чем на настоящем; она оставалась традиционной и феодальной, с правительством Святого Людовика в качестве абсолютного эталона. Он выступал против неприкрытого цезаризма Ногаре. В церковных вопросах (суд над Бонифацием VIII, уничтожение Ордена тамплиеров) позиция церковных советников должна была быть необычайно сдержанной, и остается только удивляться, как они могли примирить свое положение священников с обязанностями перед королем. Но Филипп Красивый обладал искусством пользоваться этим разнообразием мнений и, в конечном счете, синтезировать их и навязывать свои взгляды, что предполагает исключительный ум и знание дела.
Совет был неформальным, то есть он еще не имел определенной структуры и его функционирование не было кодифицировано. Он собрался по просьбе короля. В зависимости от обстоятельств, заседания были пленарными или ограниченными. Иногда, действительно, в тексте постановлений говорится о "большом совете", а иногда о "полном обсуждении полного совета", без указания имен участников. Протокол заседания не составлялся. Таким образом, каждый член мог свободно выражать свое мнение, не опасаясь, что его мнение будет записано и впоследствии может быть поставлено ему в вину. Единственный сохранившийся след, не очень значительный, — это имя советника, который дал канцеляристу приказ составить акт. Поэтому мы ничего не знаем о реальном функционировании совета. Помимо многочисленных ордонансов, он обсуждал текущие дела, например, грамоты или подтверждения хартий.