Жоффруа обвиняет его в том, что он затеял войну во Фландрии, нанеся огромный ущерб королевству:
За то, что он назначал кардиналов и прелатов по своему усмотрению, за то, что учредил законы в своих владениях, как суверенный государь, и за то, что обогатился с помощью дьявола и некромантов:
Fut celui qui fit cardinaux,
Aussi le pape tint en ses las (lacets),
Que de petits clercs fit prélats.
Il fit prieurs, abbés et moines,
Et à Écouy chanoines
Rentés, moustiers et grands manoirs
Qui ne furent pas tous aux hoirs (à ses aïeux)[352].
Правда, что один из братьев Ангеррана был архиепископом Санса, и что остальные члены его семьи не были забыты. Но так было принято в то время. Жоффруа также обвиняет Мариньи в том, что тот создавал дополнительные должности чиновников казначейства и счетоводов, чтобы пополнить королевские службы своими креатурами, что также не было неправдой.
Но вот главное обвинение, связанное с договором с фламандцами в Маркетте:
Tous les accords, trêves baillées,
Qui en Flandre furent données,
De temps passé tout ce fit-il;
Aussi eut d'eux deux cents et mil
De livres, plus qu'on ne sait,
Dont de maintes parts on le hait[353].
Согласно общему мнению и мнению Жоффруа, Мариньи должен был востребовать с фламандцев за договор двести тысяч фунтов или даже больше! В качестве доказательства Жоффруа приводит повозки с фламандскими тканями, привезенными после перемирия на ярмарку в Экуи, организованную Ангерраном:
Et bien parut en cette année,
Car depuis que trêve fut baillée
Fut, à chars et à chariots,
À grands peines, à grands riots (disputes);
Quand ces choses furent ouïes,
Draps de Flandres à Escouy
Furent amenés à sa foire.
Si surent bien tous, et sans croire,
Que tel présent lui était fait
Pour la trêve qu'il avait faite.
Ce fait se passa en telle guise
À dommage, comme le devise,
Mais le profit eut Enguerrand
Qui avait l'olivier courant[354].
Несомненно, что мир в Маркетте стал последней каплей. Была собрана большая армия — опять же за счет налогоплательщиков, — которая должна была сотворить чудо. Но она вернулась, ничего не сделав, из-за "вероломства" Мариньи. Интересно, когда же прекратятся безобразия "коадъютора"? Дворяне чувствовали себя обесчещенными, по крайней мере, дискредитированными. В конце лета 1314 года в деревнях и замках было много разговоров, и люди начали объединяться в группы. Король не был виноват: Филипп Красивый, несмотря на свой тонко завуалированный деспотизм, извлекал выгоду из привязанности французов к Капетингам. Именно Мариньи и рыцари закона, подверглись нападению. Сеньоры не соглашались с тем, чтобы легисты обратили их в рабство. Последовательные девальвации монеты снижали их доходы. Многие обеднели из-за налоговых сборов и расходов, связанных с военными кампаниями, которые не приносили никакой пользы. Прежде всего, они не принимали усиление государственного контроля, верховенство центральной власти над институтами, которые действовали на протяжении веков и когда-то работали на их благо. Им не хватало именно независимости и привилегий. Когда-то они имели исключительное право на военную службу; Филипп Красивый распространил этот принцип на Третье сословие. Многие из них имели право на правосудие; не отменяя его, Филипп развалил его и сделал предметом обжалования в парламенте. Они были освобождены от налогов; Филипп забирал долю их доходов и даже капитала. Кроме того, бюргеры приобретали вотчины и стремились к дворянству. Но прежде всего их индивидуализм — а именно такую форму приняла свобода среди дворян — должен был уступить место авторитету королевских чиновников. Страх перед всеобщим равноправием заставлял их содрогаться. Они легче приняли бы требуемые от них жертвы, если бы смогли блеснуть в бою и создать себе славную репутацию. Но Филипп Красивый не любил войны, он предпочитал вести переговоры и заключать перемирия.
Знатные сеньоры потеряли еще больше, причем во всех отношениях. В прошлом короли привлекали их к принятию решений, доверяли им командование войсками, назначали их высшие государственные должности и поручали ответственные дипломатические миссии. Филипп Красивый использовал только мелких дворян и буржуа. Его администраторы и дипломаты были рыцарями закона. Он опирался на знатных феодалов и баронов королевства только в случаях крайней необходимости и для того, чтобы заручиться их поддержкой без споров. Он также ассоциировал Третье сословие с этими официальными представительскими собраниями. Что касается принцев королевской семьи и сановников двора, то они были точно так же приведены к послушанию и приручены, страдая от того, что их не слушают — или слушают так мало! — и, тем более, от благосклонности, которой так нагло пользовался Мариньи.
Что касается Третьего сословия, то, хотя оно еще не претендовало на политическую роль, хотя Филипп несколько раз созывал его депутатов вместе с депутатами духовенства и дворянства, оно не испытывало недостатка в причинах для недовольства. Все более тяжелые и повторяющиеся налоговые сборы, девальвация монеты, рост цен стали для него тяжелым испытанием. Оно не понимало, что налогообложение из периодического стало постоянным. Хроника Жоффруа Парижского возлагает ответственность за исчезновение "хороших обычаев", прежде всего на королевских чиновников, которые были лишь исполнителями, иногда слишком рьяными:
Nous sommes versés à revers
Et par vilains et par convers,
Chétives gens qui sont venues
À la cour maîtres devenues,
Qui cousent, rognent et taillent,
Toutes bonnes coutumes faillent…
Serfs, vilains, avocateriaux
Sont devenus empériaux[355].
Жоффруа вспоминает о завоеваниях Филиппа Августа, Людовика VIII, Святого Людовика, Филиппа Смелого. Ни один из этих королей не давил так народ налогами. Никто из них не позволял себе быть обманутым своим окружением. Но Филипп Красивый не подражал своим предшественникам:
Qui de leur royaume rien ne prirent
Ni ne tolèrent ni ne happèrent,
Mais du leur largement donnèrent[356].
Если он будет продолжать разорять бедных людей, то молитвы, покаяния, милостыня и даже крестовые походы будут бесполезны для спасения его души. Он собирал налог в виде сотой доли от имущества, потом пятидесятой, присваивал все decima, но и этого было недостаточно:
Toute France de ire (colère) allume.
Roi, encore as-tu eu,
Aux mains l'a ta gent reçu
Des Templiers l'argent et l'or
Qui doit être en ton trésor,
Des Juifs et des usuriers
Et des Lombards les grands deniers.
Tôtes et tailles as levées,
Qui toutes ont été payées[357].
Филипп занимался "порчей" монеты, и именно его советники получали на этом прибыль. Они вложили приобретенные таким способом деньги в купленные ими большие поместья, где было больше сосудов и мисок, кубков и чаш из золота и серебра, чем мог владеть король:
Tu ne fais que chasser aux biches,
Laisse la chasse et t'avise
Et regarde leur convoitise,
Leurs maisons peintes et couvertes,
Dont leurs folies sont apertes[358].
Пусть он окружит себя мудрыми советниками; пусть прислушивается к ним:
Именно плохие советники втянули его в разорительные и бесполезные войны: против Англии и против Фландрии. Именно они виноваты в том, что его несколько раз обвиняли в трусости. Если он их не обуздает, он будет опозорен, и весь его народ восстанет против него, потому что он не сдержал клятву, которую дал в Реймсе во время своей коронации.
Жоффруа Парижский передает то, что он слышал в Париже; вероятно, он добавляет к этому некоторые идеи, характерные для его клерикальной среды. Как бы ни были сильны его обличения, они остаются относительно умеренными. В провинциях атмосфера была более накаленной. Люди действовали друг другу на нервы, они возбуждали друг друга, и собрания приобретали вид заговоров. Дворяне организовывали эти все еще спорадические движения. Они разжигала недовольство третьего сословия (крестьян и буржуа) с помощью демагогии, надеясь заручиться его поддержкой. Казалось, настало время использовать народный гнев. Сеньоры были воинами; они знали, что народные восстания обязательно будут подавлены. Они считали, что это их наследственный долг и в их интересах руководить бедняками и направлять их. Очевидной целью была защита свобод путем прекращения расширения королевской власти, которая быстро превращалась в деспотию. Настоящей целью было возвращение к старым добрым временам феодализма. Тем не менее, сеньоры также претендовали на выражение чаяний народа, что было, мягко говоря, парадоксально, но свидетельствовало о нарастающей роли буржуазии: ее больше нельзя было игнорировать, хотя ей и завидовали. Жоффруа Парижский: