Филипп IV Красивый. 1285–1314 — страница 54 из 60

Les barons de France assemblèrent;

Et tous ensemble s'accordèrent,

Et de France et de Picardie,

Avecques ceux de Normandie,

Et de Bourgogne et de Champagne,

D'Anjou, de Poitou, de Bretagne,

De Chartrain, du Perche, du Maine,

Ceux d'Auvergne et ceux de Gascaigne,

De tout le royaume de France.

Et disant que telles souffrances

Ne pourraient plus endurer;

Le peuple ne pourrait durer…[360]

Лиги сопротивления усилению королевской власти действительно были образованы почти повсеместно, сначала в Бургундии, затем в Шампани, Артуа, Иль-де-Франс, Форе, затем на западе и в центре королевства. Эти лиги создали свои программы и организации, или попытались это сделать. Были составлены общие хартии, не отличающиеся от требований, содержащихся в Cahiers 1789 года[361]: "… несколько сборов субсидий, поборов, которые не причитаются, порча монеты и некоторые другие вещи, из-за которых дворяне и общины королевства Франции сильно обременены и обеднели. что к большому несчастью, и не может способствовать ни чести, ни прибылей короля и королевства, о чем мы несколько раз просили и умоляли вышеупомянутого сеньора короля, чтобы он отменил эти поборы, но ничего не было сделано. И снова в нынешнем году, тысяча триста четырнадцатом, упомянутый наш государь обложил нас налогом противозаконно, чего нельзя ни терпеть, ни поддерживать доброй волей, ибо таким образом мы потеряем наши доходы, наши права и наши свободы и попадем в рабство, мы и те, кто придет после нас".

Заявляя о своей лояльности и послушании, лиги в то же время намеревались контролировать центральную власть, особенно в вопросах налогообложения. Чтобы увеличить свои силы, они объединились в конфедерации. Но с этого момента в дело вмешались провинциальные особенности, и фундаментальная неспособность дворян разработать общий план, организовать и синхронизировать свои действия, стала очевидной! Конфедерации действовали разобщенно. Более того, было непонятно, чего на самом деле пытаются добиться повстанцы и какими силами они располагают. Более того, как сеньоры могли действовать совместно с олдерменами городов? Почему рабочие должны были выступать за их дело? Было очевидно, что в случае вооруженного восстания, лиги из благородных дворян, посеяв беспорядки, потерпели бы окончательное поражение, как во времена малолетства Людовика Святого. Тем не менее, масштаб движения был неоспорим. Все королевство (дворянство, духовенство, Третье сословие) устало от королевской политики, от чрезмерного налогового бремени, которое она порождала, от разрастания и деспотизма государственных служащих, от пагубной роли советников, от всемогущества Мариньи. Это было массовое и неоспоримое осуждение целого царствования, вероятное уничтожение двадцати девяти лет усилий! Филипп Красивый был встревожен. Он возобновил запрет на проведение рыцарских турниров, чтобы предотвратить вооруженные сборища. Но движение вышло за пределы маленького мира участников турниров; оно зажгло все королевство. В очередной и последний раз он провел бескомпромиссный анализ ситуации и понял, что лиги не способны действовать вместе, что они сами себя распустят. Он принял депутатов нескольких из них, сочувственно выслушал их и уступил, или сделал вид, что уступил. Жоффруа Парижский:

Si vous en dirai tôt nouvelles

Qui vous seront bonnes et belles.

Ils ont le roi remercié

Et puis prirent de lui congé.

Le roi ne voulut plus attendre:

Les maletôtes fit défendre,

Les tailles, les subventions.

Jamais depuis n'en fut mention,

Ni plus, si Dieu plaît, ne sera[362].

Какие меры он принял бы, если бы у него было время? Возможно, он провел бы достаточно эффектные реформы, чтобы успокоить недовольных и обмануть самых яростных мятежников. Несомненно, он так или иначе наказал бы главных лидеров лиг, список которых было приказано составить бальи. Будучи убежденным в том, что он воплощает в себе благо королевства и совершает великое дело, он, кажется, никогда бы не отказался от своих принципов.


IV. Князь мира сего пришел 

Память о празднествах в честь посвящения королевских сыновей в рыцари быстро угасала, но не угасала память трагедии трех невесток короля, жестокой смерти Жака де Моле и странной экспедиции во Фландрию. Этот роскошный пир был подобен тем ослепительным огням, которые возвещают о наступлении сумерек. Впервые с начала правления династии Капетингов монарху пришлось столкнуться с почти единодушной враждебностью своего народа. Мятежники заставили его отменить взимание налога, несмотря на то, что казна была пуста. Как бы государство жило дальше? Что ждало его в будущем? До сих пор Филипп Красивый знал цену власти и тяжесть одиночества, но, увлеченный своей работой короля и убежденный в том, что поступает правильно, он не осознавал последствий. Он неуклонно шел по пути, который сам для себя наметил, — пути порядка и величия. Для него не имело значения, любят ли его, потому что он был уверен, что его слушаются. Он ни на секунду не сомневался в своей гениальности и своей правоте, даже когда ему пришлось пойти на уступки. Государственный разум притупил все угрызения совести, которые он мог испытывать; он оправдал его в его собственных глазах. Так он и шел, подобно судьбе, попеременно то непримиримый, то обходительный, полный уловок и обходных путей, бесстрастный и почти безмолвный, его взгляд был прикован к цели, которую он хотел достичь. А теперь со всех сторон бушевала смута, бароны поднимали головы, и работа, над которой он так усердно трудился, была скомпрометирована, поставлена под сомнение теми, кто, по его мнению, был выгодоприобретателем. Ибо разве строительство государства, не приносит в конечном счете пользу народу, в настоящем и тем более в будущем? Но на самом деле ничего еще не было закончено, и Филипп Красивый понимал это. Фламандский вопрос оставался нерешенным: король знал, что договор в Маркетте недолговечен, что при малейшей возможности возникнут новые трудности. Кардиналы не смогли договориться об избрании французского папы, Николя де Фреовиля или другого: новый понтифик должен был быть другом Капетингов и проживать в Авиньоне, чтобы сохранить правила, приобретенные в конце борьбы против Бонифация VIII. Сильно структурированное, разросшееся государство, о котором Филипп всегда мечтал, все еще оставалось лишь проектом. Бароны отказались признать равенство перед законом и налогом. Таковы были проблемы волновавшие Филиппа Красивого осенью 1314 года! К ним добавились семейные несчастья. Филипп был вдвойне уязвлен в своей гордости и вдвойне обеспокоен: будущее его сыновей, династии волновало его не меньше, чем государственные дела. Единственное, что ему оставалось, — это охотиться, чтобы хоть на время забыть о своих заботах. Он израсходовал все свои силы, и черная печаль, разъедала его…

И вот, в конце октября, в лесу Пон-Сен-Максанса, его лошадь споткнулась. Всадник, возможно, погруженный в свои мечты, возможно, уставший, оказался на земле. Короля нашли со сломанной ногой. Его отвезли в аббатство Пуасси, которое он основал в память о Святом Людовике. Он был еще достаточно силен, чтобы окружающие не опасались за его жизнь. К сожалению, в рану попала инфекция. Вскоре появилась лихорадка, сопровождаемая сильными болями в животе и неутолимой жаждой. Понимал ли Филипп, что он обречен, и хотел ли он умереть в том же месте, где родился? Или он последовал совету своих врачей, которые считали, что воздух в определенных регионах обладает целебными свойствами? Мы не знаем. Он отправился в путь на повозке, с небольшим эскортом. Вероятно, по его приказу падение с лошади и болезнь были сохранены в тайне. Но воздух Фонтенбло ничего не мог сделать против того, что, возможно, было началом гангрены. Врачи тщетно пытались остановить инфекцию. "Пластыри, сиропы и физиотерапия не дали никакого эффекта. В течение трех недель Филипп боролся со смертью, ибо он был своего рода Геркулесом. Казалось, он не страдал, если не считать жгучей жажды. Когда его спросили:

— "Сир, как поживаете?" — он невозмутимо ответил:

— "Как угодно Богу, так угодно и мне".

26 ноября, чувствуя себя обреченным, он пошел на исповедь и принял причастие. Затем он сделал последние приготовления и несколько пожертвований монастырям. Он спросил себя, сколько ему осталось жить. По словам Гийома Шотландца, монаха, который помогал ему и написал отчет о его последних минутах, он оставался в ясном сознании и казался совершенно спокойным. Он прочитал стих: "In manus tuas, Domine, commendo spiritum meum" и гимн "Jesu, nostra redemptio". Он часто просил смочить его губы святой водой. Однако под этой бесстрастной маской, под этим традиционным, хотя, безусловно, искренним благочестием, какие сокровенные муки, какие тяжелые мысли, какие острые сожаления волновали этот могучий дух? Должны ли мы видеть эффект какого-то предчувствия в последнем официальном акте, который он составил и который предписывал возвращение графства Пуатье короне в случае, если Филипп Длинный умрет без наследника мужского пола? Это решение, заранее исключавшее женщин из числа наследников графства, оторванного от королевского домена, вскоре станет если не образцом, то прецедентом. Она должна была вдохновить на принятие какого-то определяющего решения в деле передачи трона, решения, которое стало одной из причин Столетней войны. Жоффруа Парижский, используя слухи и потакая своей личной неприязни, утверждает, что умирающий винил себя за свои взыскания и несправедливости и заявил, что тем самым он поставил под угрозу свое спасение. Эта инсинуация не имеет смысла. Вера того времени заключалась в уповании на Божественное милосердие; это была надежда на прощение даже самого закоренелого грешника, даже самого виновного преступника. Это была противоположность янсенизму