ас также есть хроника Толомео да Лукка и анонимные рассказы, которые делают встречу в Пуатье одной из самых хорошо документированных в период правления Филиппа Красивого. И все согласны, как и хронист Жан де Сен-Виктор, что переговоры были длинными, напряженными и трудными: король "отправился в Пуатье в компании своих братьев, сыновей и опытных советников; там обсуждался этот вопрос; были представлены обвинения и доводы Папы, затем ответы короля, затем множество доводов и ответов с обеих сторон, перед кардиналами и духовенством и всеми остальными, кто присутствовал при этом тесном обсуждении".
По своему обыкновению, Филипп Красивый не стал лично выходить на арену. К удивлению Папы, он лишь мимоходом обменялся с ним несколькими словами на эту тему: "Мы говорили об этом лишь настолько долго, чтобы пересечь комнату", ― сказал Климент V. Дебаты от имени короля вели его ближайшие советники, в частности Гийом де Плезиан, которому принадлежала главная роль, поскольку Папа не хотел иметь ничего общего с Ногаре, который все еще официально находился под отлучением. Король, который часто уезжал и колесил по окрестностям присутствовал только на больших торжественных заседаниях. Не сохранилось ни одного достоверного слова, произнесенного им в течение этих двух решающих месяцев. Но ясно, что за этими решениями стоял именно он.
На следующий день после его прибытия, 27 мая, в Пуатье пришло важное известие, которое нарушило повестку дня и на время отодвинуло тамплиеров на второй план: император Священной Римской империи Альбрехт Габсбург был убит 1 мая на переправе через Рейсс, недалеко от замка Хабихтсбург, своим племянником Иоганном Швабским, прозванным Паррицида (Отцеубийца), при помощи трех местных дворян, не удовлетворенным раздела семейного наследия. Таким образом, появилась возможность занять вакантную должность короля римлян (короля Германии), при условии, что он сможет уговорить семь германских избирателей, которые уже твердо решили не выбирать кандидата от Габсбургов, которые стали слишком авторитарными. То, что Филипп Красивый был заинтересован в избрании, доказывает тот факт, что в тот же день, 27 мая, он написал избирателям письмо, в котором просил их отложить выборы, пока он не договорится с Папой о кандидате. Письмо сопровождалось щедрыми подарками.
Видимо поначалу королю в голову пришла идея выдвинуть себя в качестве кандидата в императоры, но будучи реалистом он быстро оставил это. Риск был слишком велик. Король Франции, отец короля Наварры, тесть короля Англии, кузен короля Неаполя, с французским Папой под влиянием, императорский титул сделал бы его новым Карлом Великим, что вызвало бы множество проблем и оппозицию. Быть императором ― дело дорогое и неблагодарное: трое последних провели свое время в борьбе с восстаниями германских князей, из них Адольф Нассауский был убит в битве при Гёльхайме, Альбрехт Габсбург убит. Филипп Красивый как император столкнулся бы с непреодолимыми трудностями, когда у него и так было много дел по управлению французским королевством. Но соблазн поставить Капетинга во главе Германии был очень силен, и у короля был готовый кандидат: если не он сам, то его брат, Карл Валуа, который проводил свое время в погоне за вакантными коронами. Карл не смог захватить ни корону Арагона, ни корону Константинополя, так почему бы ему не попытать счастья с короной Священной Римской империи? Конечно, он был не очень умен, и Филипп это знал, но глупый Капетинг всегда лучше умного и враждебного иностранца. Через него французский король мог бы контролировать ситуацию в Германии. Карл сразу же согласился. В тридцать восемь лет, будучи трижды женатым, он хотел видеть себя императором. Папа думал об этом же. Валуа в Германии мог бы способствовать возобновлению крестового похода; но он также опасно укрепил бы авторитет французского короля в Европе. Поэтому Климент сохранил нейтралитет. Именно его племянник, кардинал Раймон де Го, написал архиепископу Кельна в от себя письмо в пользу Карла Валуа. 9 июня Филипп Красивый также написал каждому из избирателей письмо с предложением избрать его брата. Но, освободившись от тяжелой опеки Габсбургов, они без энтузиазма отнеслись к кандидатуре принца из династии Капетингов.
После этой интермедии, собравшиеся в Пуатье, вернулись к главной теме: тамплиерам. 29 мая Папа провел публичную консисторию во дворце графа в присутствии кардиналов, советников короля и многочисленных церковников и мирян из партии Филиппа. От имени последнего выступил Гийом де Плезиан. Он говорил, вопреки обыкновению, по-французски, чтобы напомнить понтифику, где они находится. Это была длинная речь, более агрессивная, чем следует из ее официальной письменной версии: Жан Бургонь, который присутствовал там, сообщил подробности, которые не были занесены в протокол и которые прямо обвиняли Папу в промедлении и желании спустить дело на тормозах. "Это дело, ― сказал Плезиан, ― слишком затянулось, и вам следовало бы немедленно его закончить. Если нет, нам придется сделать это самим". Основная же часть речи была панегириком королю, который со своими баронами, прелатами и всем своим народом, "как ревнители католической веры, защитники Церкви, опора Иерусалима и искоренители еретических извращений", разоблачил преступления "вероломных тамплиеров". "Не обижайтесь на меня, святой отец, но король Франции сделал для Церкви Божьей больше, чем вы. Многие из его предков, которые были королями Франции, пролили свою кровь за веру во Христа и за Церковь Божью. Вспомним, что его дед святой памяти, Святой Людовик, умер в стремлении возвысить веру. Король Филипп, отец короля, погиб на службе Церкви".
Плезиан изложил историю дела тамплиеров. Король, "который является наместником Бога по мирским делам в его королевстве", сначала сомневался в обвинениях, потому что они исходили от людей низкого происхождения, но расследование и признания не оставили сомнений в виновности братьев ордена, так что "никто, кто является истинным католиком и хочет избежать опасности поощрения ереси", не мог колебаться в их осуждении. Он снова перечислил все эти пороки, "чудесным образом вскрытые Богом". Король показал себя во всем этом деле ревностным защитником веры; "в начале борьбы упомянутая цель была ужасной и страшной, радостной и восхитительной в своем развитии и в своем ясном, пресловутом и несомненном исходе". "Он уже говорил вам об этом, ― продолжал Плезиан, обращаясь к Папе, ― в Лионе и Пуатье, и это было без всякого скрытого мотива жадности, потому что он уже обладает огромным богатством. Если вы не предпримете немедленных действий, то вместо вас это сделает король при поддержке своего народа, который, услышав эти оскорбления, богохульства и нападки на Христа, восстал и хочет напасть на братьев ордена тамплиеров, не дожидаясь суда".
Затем слово взял архиепископ Нарбонны Жиль Айселин. Тамплиеры, сказал он, утверждают, что Иисус ― лжепророк; необходимо срочно принять меры. За тем выступил архиепископ Буржа, а за ним последовали бароны, буржуа из Парижа, которые говорили от имени французов, говорящих на языке ойль, и буржуа из Тулузы от имени говорящий на языке ок. Все они требовали осуждения этого ордена.
Климент V, столкнувшись с этим шквалом, проявил большое самообладание и мастерское искусство уклонения. Он ответил на латыни (способ усыпить аудиторию?), а затем повторил свои слова на французском. Не возвращаясь к Потопу, он начал со ссылки на Амоса и Малахию, говорил об обязанности Папы осуждать зло и защищать добро, что, по его словам, требует большой проницательности; затем он настаивал на том, что мы должны действовать "не поспешно, а честно и зрело". Не надо путать скорость с поспешностью. Когда перед ним будут установленные факты, он будет действовать решительно, уверял он собравшихся. Вы говорите, что король уже говорил об этом в Лионе и Пуатье? Но это было настолько туманно, что даже не понятно, о чем шла речь; с другой стороны, Папа не уполномочивал его арестовывать тамплиеров. Что касается их собственности, известно, что король действовал не из жадности, и поэтому у него не будет проблем с "передачей ее в распоряжение Церкви для нужд Святой Земли". На самом деле, король говорил совсем не это; Климент V, интерпретируя слова Плезиана таким образом, стремился навязать свою волю государю. Жан Бургонь, внимательный слушатель, не преминул отметить мастерство Папы. "Мессир Гийом не говорил о передаче имущества в распоряжение Церкви", ― заметил он.
Климент оказался гораздо более жестким переговорщиком, чем ожидалось. Неуловимый и непреклонный, он затягивал решение вопроса. 14 июня Гийом Плезиан вернулся к теме переговоров. Его раздражали медлительность Папы. Напряжение возрастало и становилось угрожающим. "Король попросил вас о трех вещах: чтобы вы приказали епископам действовать в своих епархиях против тамплиеров; чтобы вы отменили свое решение о приостановке действий инквизиторов; чтобы вы осудили орден тамплиеров апостольским постановлением. Вы дали лишь расплывчатые ответы. Вы знаете, что присутствующие слушатели удивлены, и что это вызывает у них большое недовольство. Поэтому остерегайтесь: если вы будете продолжать медлить, вас могут счесть защитником ереси. Могучий вопль возносится к Богу и к вам, его представителю: теперь мякина может быть отделена зерна и брошена в огонь. Время на исходе! В огонь их! В таких вопросах промедление ― это дьявольский промысел [...]. Все, кого касается этот вопрос, все призваны к защите веры. Если вы не будете действовать, мы будем действовать вместо вас. Если же правая рука, то есть церковная рука, не сможет защитить священное тело Церкви, разве левая рука, то есть мирское правосудие, не встанет на его защиту? И поэтому, из вышесказанного следует, что вы отдаете свои обязанности, связанные со служением Богу, другому, что постыдно для вас. Когда ересь очевидна, как, например, ересь тамплиеров, все христиане могут и должны действовать для ее искоренения, с согласия или без согласия Папы, и тем более короля, как служителя Бога, защитника и ревнителя католической веры. Остерегайтесь".