Парижский университет, который формировался постепенно в течение последнего столетия, когда Филипп Август освободил профессоров и студентов от гражданской юрисдикции в 1200 году, а римская курия в 1215 году предоставила ему статус Universis magistris et scolaribus Parisiensibus (Парижских ученых и учителей), оставался крупнейшим интеллектуальным центром в Европе. Папы и короли даровали ему многочисленные привилегии в XIII веке, а Филипп Красивый, желая заручиться его поддержкой в борьбе с Бонифацием VIII или в деле тамплиеров, в 1295 году освободил магистров и студентов от налога на священнослужителей. Число студентов оставалось очень высоким, и престиж этого интеллектуального центра был проиллюстрирован основанием колледжей, что позволило знатным личностям увековечить свое имя в этом высшем учебном заведении. В университете появились: Наваррский колледж, основанный королевой Жанной, колледж Монтегю, основанный Жилем Айселином, и колледжи Жана Шоле и Жана Ле Муана, основанные одноименными кардиналами. Разделившись на нации, буйные студенты, как мы уже видели, не только нападали на буржуа и монахов Сен-Жермена, но и воевали между собой. Гийом де Нанжи сообщает, что в 1281 году "возникли такие разногласия между клириками Пикардии и английскими клириками, которые учились в Париже, что все думали, что учеба будет прервана; ибо англичане, разрушив дома пикардийцев, убили некоторых из них и заставили их бежать из Парижа".
Было ли это началом национального самосознания? В любом случае, похоже, что определенный провинциальный патриотизм, прочно укоренился. Например, бретонцы, которые в большом количестве приезжали учиться в Париж и Орлеан, такие как Ив Элори де Кермартин, будущий Сент-Ив, умерший в 1303 году, Ив Неделек, будущий генерал доминиканцев с 1318 года, или юристы Анри и Эвен Боик, группировались на определенных улицах и в определенных районах. Люди из одной группы смотрели на других свысока, оспаривали, презирали и оскорбляли их, чтобы создать себе репутацию. О бретонцах говорили, что они необразованные, глупые, отвратительные и пьющие. Через весь этот студенческий фольклор раскрывается многообразие французской феодальной мозаики.
Международный характер Парижского университета проявлялся и в преподавательском составе. Благодаря использованию латыни, на Левый берег приезжали преподавать учителя со всей Европы. Париж привлекал лучших интеллектуалов того времени. Так, во время правления Филиппа Красивого на факультете искусств в то или иное время преподавали такие мастера, как Бартоломей из Брюгге (1307), астроном и математик Кампан из Новары, который после 1292 года стал каноником Парижа, Ферран из Испании, Генрих Немецкий (1313), Анри из Брюсселя (1289), который стал ректором университета в 1316 году, римлянин Жак Гаэтани (около 1290), Жак из Льежа, Жан де Даси, каноник Сент-Женевьев до 1297 года, немец Жан Жосс де Марвиль из епархии Трира, итальянец Жан де Лана, Иоанн Сицилийский, Таддей Пармский, англичанин Уильям Алнвик, который стал магистром теологии в 1316 году, Иоанн Ватес Малинский (1289), ректор университета с августа 1290 года, Петер Датский, Мартин Датский, который сделал важную карьеру в Дании и в Риме, и умер в Париже 10 августа 1304 года; Томас Ирландский, уроженец Палмерстона в графстве Килдэр, магистр искусств до 1295 года и бакалавр теологии в 1306 году; Иероним Моравский, доминиканец из монастыря на улице Сен-Жак, автор трактата по музыкальной теории Tractatus de musica (Трактат о музыке). Конечно, были и французы, но они были не самыми многочисленными, например, Жоффруа де Мо, астроном, который был одним из комментаторов Ars brevis Раймунда Луллия в феврале 1310 года, Жерар де Ножан, магистр искусств в 1289 году, и ректор университета в июне 1292 года, Жак де Сент-Аманд, Жан д'Арбуа, Жан де Жандун, Лоран Орлеанский, бывший учитель Филиппа III, умерший в 1302 году, Томас ле Мизер, магистр искусств и медицины, каноник Арраса и врач Маго д'Артуа. Были и знаменитости, например, итальянец Арменго де Блез, родом из Пармы, врач, математик, переводчик, знавший арабский и иврит, был врачом Хайме II Арагонского и, возможно, Филиппа IV; этот племянник Арно де Вильнева также преподавал в Монпелье в 1299 и 1302 годах и умер около 1314 года; астроном и врач Филиппа IV Арнольд де Кинкемпуа, упоминавшийся с 1304 года и далее; знаменитый Жан де Мен, который всю свою карьеру провел в Париже в свите короля, которому он посвятил свой перевод Боэция, а другой перевод — De re militari (О войне) — посвятил Жану де Бриенн, графу д'Э.
Самым известным из магистров Парижского университета при Филиппе Красивом был шотландец Иоанн Дунс Скот, францисканец, который, как мы видели, в июне 1303 года был отправлен в изгнание за отказ подписать петицию, обращенную к собору. Но он вернулся в Париж в конце 1304 года, и именно в этом городе 18 ноября того же года генеральный министр францисканского ордена Гонсалве Испанский восхвалял "Тонкого доктора": "Я рекомендую вашей милости нашего очень дорогого брата […] Иоанна Скотуса, чья достойная жизнь, превосходные знания, очень тонкий гений и другие замечательные качества хорошо известны мне, отчасти из-за очень долгой общей с ним жизни, отчасти из-за его очень хорошей репутации". Став доктором в 1305 году, Дунс Скот преподавал в Париже в качестве магистра-регента в studium францисканского монастыря в 1306–1309 годах, затем был отправлен в Кельн, где и умер 8 ноября 1308 года.
Интеллектуальное брожение и сомнение
Интеллектуальная жизнь в Парижском университете при Филиппе Красивом была очень оживленной, а ожесточенные и плодотворные дебаты ознаменовали собой решающую и позитивную эволюцию схоластической мысли. Этот факт подразумевает удивительную свободу дискуссий и самовыражения в стенах университета, несмотря на строгий контроль со стороны церковных властей. Это кажущееся противоречие выражено в трактате Эгидия Римского Contra gradus 1278 года. Богослов, отстаивавший свободу экспертизы богословских трудов, писал, что "высказывания тех, кто указал нам пути истины, требуют экспертизы свободного цензора (!), а не злобного хулителя […]. Никому не должно быть запрещено думать иначе, если противоположное мнение может быть допущено без опасности для веры. И ученики не должны быть обязаны во всем следовать мнениям своих учителей, ибо наш интеллект находится в плену не в послушании людям, а в послушании Христу". Удивительные вещи: каждый волен пересматривать великие произведения и вопросы, если это не угрожает вере; каждый компетентный богослов должен быть "свободен" для "цензуры"; столкновение этих двух противоречивых терминов, вероятно, было жестоким, поскольку весь вопрос заключается именно в том, чтобы определить, в какой момент критика угрожает вере. Свободная "цензура" привела, например, к тому, что доминиканец Дюран де Сен-Пурсен выступил с резкой критикой томизма в своих Commentaires des Sentences (Комментариях к Сентенциям) в 1310 году, что открыло долгие споры в ордене доминиканцев: в 1313 году генеральный капитул Меца назначил комиссию, которая должна была указать на ошибки Фомы Аквинского. В то же время некоторые ордена навязывали своим членам официальную доктрину: в 1287 и 1290 годах капитул августинцев просил студентов и учителей быть "ревностными защитниками" трудов Эгидия Римского. Практика запрета и конфискации книг продолжалась: в 1285 году францисканцам было приказано конфисковать все книги Пьера Оливи; в 1287 и 1289 годах доминиканцы должны были передать своему начальству все труды по алхимии; в 1300 году Арно де Вильнев пожаловался, что ректор университета отказался вернуть ему его трактат об Антихристе.
И все же самые смелые мнения нашли способ свободно выразить себя благодаря практике disputatio (излагать) и quodlibet (все и вся). Эти упражнения являлись настоящими ораторскими поединками, которые оттачивали интеллектуальную ловкость участников, в духе полной свободы, напоминающей акробатику греческих софистов. Диспут был более структурирован: его организовывал преподаватель, который заранее объявлял, что в такой-то и такой-то день в такое-то и такое-то время под его руководством будет обсуждаться такой-то вопрос. Все студенты и бакалавры соответствующего факультета обязаны были присутствовать, но диспут являлся публичным, открытым для всех, и на нем могли присутствовать многие священнослужители и прелаты. После изложения темы преподавателем, бакалавры, затем студенты представляют свои возражения; в disputatio in studio sollempni (официальном обсуждении) каждый мог попросить слова, и обмен мнениями иногда бывал очень оживленным. Устав 1339 года гласил, что для того, чтобы положить конец невежливости и агрессивности, необходимо попросить слова, прежде чем высказаться, и что те, кто отказывается покинуть зал по требованию председателя, будут наказаны. В конце преподаватель собирал все аргументы и подводил итог, это и было определением, которое, по сути, являлось изложением доктрины, защищаемой преподавателем. Конечно, это была очень ортодоксальная доктрина, но во время дебатов можно было услышать мнения, которые были гораздо менее ортодоксальными.
Свободный диспут по каким-угодно вопросам заходил еще дальше. Это было похоже на интеллектуальный поединок, эквивалент рыцарского: дважды в год преподаватель мог объявить, что в такой-то и такой-то день в таком-то и таком-то месте он будет разбирать проблему, "поставленную любым человеком по любому вопросу" (de quodlibet ad voluntatem cujuslibet). Это было опасным занятием, которое мсье Глорье в своей работе La Littérature quodlibétique (Литература свободного диспута) описывает следующим образом: "В свободном диспуте каждый может поднять любую проблему. И в этом заключается большая опасность для преподавателя, который его ведет. Вопросы и возражения могут поступать со всех сторон, враждебные, любопытные или злобные — неважно. Его могут спрашивать из лучших побуждений, чтобы узнать его мнение; но его могут попытаться заставить противоречить самому себе или вынудить высказать свое мнение на скользкие темы, которые он предпочел бы не обсуждать. Иногда это будет любопытный незнакомец или беспокойный ум; иногда это будет ревнивый соперник или коллега, который попытается поставить его в неловкое положение. Иногда про